Ян не очень понимает причины беспокойства, но на всякий случай кивает.
— Ну нет, вряд ли… — отвечает тетушка сама себе. — С годами-то…
И направляется вниз по лестнице. Ян после секундного размышления решается спросить:
— А раньше у него было оружие?
Она останавливается:
— Здесь-то нет… здесь он… нет.
— А в другом месте?
Она смотрит на него как на помешанного:
— Вы что, никогда не слышали, что он натворил в Гётеборге?
— Что?
— Он поубивал кучу народу. Что-то на него нашло. Бежал и убивал людей прямо на улице, среди бела дня, одного за другим. Ножом пырял.
Ян оцепенел:
— Леген? Убивал прохожих?
— В доме все знают. Никто не хотел, чтобы он сюда вселялся. Надо было оставить его в Санкта-Психо.
— Оставить? — Ян уставился на нее с изумлением. — Он же работал там? В прачечной?
— В последние годы — да. Но там у них работает много бывших пациентов, насколько я понимаю… Эдакая смесь психов и докторов. А может, и доктора такие же.
Она опять вздохнула и пошла вниз.
Ян бежит за ней, быстро освобождает машины и возвращается.
Что это? Дверь в его квартиру приоткрыта. Он забыл ее захлопнуть.
Леген наверняка слышал их разговор.
И что делать? Как себя вести?
Старик так и сидит за кухонным столом. Подлил себе кофе — кружка почти полная.
— Пришел, значит…
Он раскурил свою трубку, пока Ян отсутствовал, но вид у него невеселый.
— Я слышал, что эта ведьма тебе говорила… так орала, что весь дом слышал. Глухая она, что ли?..
Ян не знал, что сказать. Тихо прошел к столу и сел. Почему-то ему трудно оторвать взгляд от правой руки Легена. В этой руке в тот роковой день был нож.
Но надо же что-то сказать…
— Вам нравилось работать в больнице?
Леген молча посасывает трубку.
— Я хочу сказать… вы же там провели очень много времени.
— Всю жизнь. — Леген выпустил наконец густой клуб довольно ароматного дыма. — Но я никого не убивал. No, nein, njet… Я и попал-то сюда из-за мамаши.
Ян молча ждал продолжения.
— Мамаша была гулящая… у детей отцы все разные. Тридцатые годы… пила как подорванная, снимала парней по кабакам и нисколько этого не стеснялась. Ее и поместили в Патрицию, вроде бы лечиться от алкоголизма. В те годы Патриция была обычной психиатрической лечебницей. Общего, так сказать, профиля. А я еще ребенком был, ну и меня заодно сюда сунули. Здесь и остался.
— Значит, вы никого… ножом не пыряли?
— Сплетни, — коротко сказал Леген. — Сплетни потому и сплетни, что никогда не кончаются.
Ян кивает. Людям надо доверять.
— Тогда у меня есть вопрос… — медленно говорит он. — При пожарной тревоге… ну, если там, наверху, начнется пожар, что делает персонал прачечной?
— Это мы знаем, тренировались. — Леген отвечает так, будто он и до сих пор там работает. — Если не задохнемся от дыма, должны выключить машины и идти к выходу.
— Значит, лифтом не пользуетесь?
— А кто будет пользоваться лифтом, если он горит?
Оба замолкают. Леген прячет недокуренную трубку, достает из пластикового пакета литровую бутылку желтоватой жидкости и ставит на стол:
— Выпей. Может, не из самых удачных. Но сойдет… Все равно на выходе моча.
— Спасибо…
Опять тишина.
— Хочешь кого-то вытащить оттуда? — неожиданно спрашивает Леген.
— Нет, что вы! — машинально восклицает Ян. — Нет, я только хочу…
— Если да, то выбирай, кто заслужил… Таких немало. Многих так называемых больных надо бы поменять местами с идиотами здесь, на улицах. С этой ведьмой, к примеру.
Побег не удался. Ян понял это, когда услышал шум, крики в коридоре. И звук разбитого стекла.
Он прислушивался к суматохе за дверью, но ничего не предпринимал. Сидел и лихорадочно продолжал рисовать очередную серию о Затаившемся и Банде четырех. Крики, бег, звон и хруст осколков.
Где-то громко хлопнула дверь. Опять крики. Многоголосые, целый хор.
И все затихло.
Он подождал немного и осторожно выглянул в коридор.
Никого.
Постучал в дверь Рами — никто не ответил.
Теперь-то он знал, куда они ее отвели.
Спустился в подвал, огляделся и побарабанил костяшками пальцев в запертую дверь Дыры:
— Рами!
— Я здесь. — Голос, приглушенный толстой дверью.
— Что случилось?
— Меня заметила одна… и заверещала. Знаешь, как привидения верещат? Я ее ударила…
Она говорит про одну из бледных девчонок в отделении, сообразил Ян. Пациентка Юпсика.
— Значит, санитары изловили Белку…
— Они сразу меня схватили… я даже во двор не успела выскочить. Я отбивалась, кусалась, но их было четверо. Как в твоей банде, Ян.
Что на это сказать? Никого не победишь, Рами. Мы обречены на поражение.
Так он, во всяком случае, считал, пока не встретил Рами.
— И сколько они будут тебя здесь держать?
— Не сказали… Может, несколько лет. Но какое это имеет значение? Я знаю, что делать, когда выйду отсюда.
Больше вопросов Ян не задавал. Он знал, что Рами не сдастся никогда. Он долго сидел около двери и ждал. Чего? Он и сам не знал. Ему казалось — он, сидя здесь, перед запертой дверью, каким-то образом поддерживает Рами.
— Если ты опять задумаешь бежать… я с тобой, — сказал он наконец.
— Правда?
— Да.
Правда. Он не хотел покидать свое убежище в Юпсике, но с Рами был готов идти на что угодно и куда угодно.
— А ты знаешь, куда я поеду?
— Куда?
— В Стокгольм. Там моя старшая сестра.
— Так…
— Организуем группу. Будем давать концерты на площади Сергеля. На собранные деньги запишем альбом.
— А как же наш договор?
Она помолчала там, за дверью.
— Этим можно заняться и позже… ты можешь выполнить свою часть договора и позже. И я выполню, будь уверен.
— О’кей, — сказал Ян и встал. — Мне надо идти, Рами… у меня беседа.
— Ну да… у тебя своя психобалаболка. Только дядька.
— Да… но он нормальный. Слушает.
— Я тоже тебя слушаю.
— Я знаю.
— Придешь вечером ко мне, если они меня выпустят?
Ян густо покраснел. Как хорошо, что она его не видит.
— Я… — начал он.
Я люблю тебя, Рами, — вот что он хотел сказать. И не сумел.
— Почему вы нас запираете?
— Запираем? — спросил Тони.
— В подвале … в Дыре.
— Только в тех случаях, когда кто-то ведет себя буйно. Чтобы защитить ребят от самих себя. Мы же не навечно изолируем пациентов. Временно. Ждем, пока они придут в себя… вообще все вы здесь временно. — Он наклонился к Яну: — А как ты себя чувствуешь?
— Нормально…
— Подружился с кем-нибудь?
— Не знаю… может быть.
— Очень хорошо. А как с деструктивными мыслями, которые у тебя были? Все прошло?
— Думаю, да… — неуверенно сказал Ян.
— Скоро домой?
Они хотят от меня избавиться. Все вы здесь временно. Его место нужно еще кому-то.
— Не знаю…
— Не знаешь… Но ты же не можешь оставаться здесь вечно?
Ян промолчал.
Если бы у Рами сработал план побега… если бы ее с ним не было, тогда почему бы не остаться в Юпсике на всю жизнь? Никогда больше не встречаться с Бандой четырех…
— Поедешь домой, опять пойдешь в школу. Тебя ждут друзья, начнется новая жизнь. И подумай, кем бы ты хотел стать.
— Кем бы я хотел стать?
— Да… какую профессию тебе хотелось бы иметь?
Ян никогда об этом не думал, но ответил почти сразу:
— Наверное, учителем.
— Почему?
— Заботиться о детях. Защищать их.
После беседы с психотерапевтом Ян долго бродил по коридорам. Скоро ужин, из телевизионной комнаты доносились неразборчивые голоса. Он спустился в подвал, но дверь в Дыру была открыта настежь. Рами выпустили.
Через четверть часа она пришла в столовую. Самой последней. Ян уже сидел за столиком у окна и с удовольствием ел спагетти с мясным соусом. Он поднял голову, но Рами не села рядом с ним — выбрала столик в углу. В последние дни они никогда не садились вместе. Никогда об этом не говорили, но оба не хотели, чтобы об их дружбе знал кто-то еще из больных или сотрудников Юпсика.
Но она все равно на него многозначительно поглядывала..
После ужина Ян вернулся в свою палату и долго сидел, ни о чем не думая. Смотрел на белую стену и ни о чем не думал. Ни о чем.
Скоро домой.
Но он вовсе не хотел домой… Тебя ждут друзья. Никакие друзья его не ждут. Только Банда четырех.
Через полчаса Ян услышал, как открылась и закрылась дверь в соседней палате.
Выждал немного.
В девять часов свет в коридоре погас. Горели только плафоны приглушенного дежурного света.
В четверть десятого он выскользнул из палаты и подошел к двери Рами.
Оттуда доносилось неразборчивое бормотание — Рами говорила с кем-то по украденному телефону. Он подождал, пока разговор закончится, и осторожно постучал.
Она чуть приоткрыла дверь. Совсем чуть-чуть, узенькая щелочка. Хотела, наверное, убедиться, что это он, а не кто-то другой.
— С кем ты говорила?
— С сестрой. Говорит, она меня ждет. Я ей нужна.
— Значит, ты в Стокгольм?
— Ты же знаешь.
— Когда?
— Завтра. Рано утром. Ты приедешь?
Ян кивнул и вынул из кармана записку:
— Здесь мой адрес… Они говорят, мне пора домой, так что все равно… Они хотят выписать меня из Юпсика.
Рами сунула записку в карман джинсов и пристально посмотрела на Яна:
— А ты хочешь остаться здесь?
— Иногда… Здесь спокойно. И ты здесь.
Она подняла руки и обняла его:
— Мы отомстим Балаболке и твоей Банде четырех. Обещаю.
49
Ян сидит у себя дома и читает заголовки в старой газетной вырезке. Снова и снова.
Чудовищное преступление… Что имел в виду журналист? Преступление, совершенное чудовищем. То есть существом не таким, как мы. Не таким, как я, который пишет эту статью, и не таким, как