— Мне нужны деньги.
— Разумеется. Без денег вам не оплатить содержание дома, не говоря уж о покупке столь вам желанного Писсарро. Кстати, я слышал, что у картины появился и другой покупатель. Жаль будет, если вы ее упустите.
— Вы хотите их зажать?
— Позвольте отвлеченный вопрос, Хэмлок. Что бы вы сделали, если бы мне пришлось задержать выплату?
— Зажег бы вот это.
Джонатан просунул пальцы в карман рубашки.
— Что у вас там?
В голосе Дракона не слышалось тревоги — он знал, как тщательно его подручные обыскивают всякого входящего.
— Бумажные спички. Вы имеете хоть малейшее представление, как вам будет больно, когда я начну зажигать их одну за другой?
Тонкие пальцы Дракона инстинктивно взмыли к бровям, он знал, что его бесцветная кожа никак его не защитит. С напускной бравадой он сказал:
— Превосходно, Хэмлок. Вы подтвердили мою уверенность в вас. В будущем моим людям придется искать и спички тоже.
— Мои деньги?
— Вот они. На столе. Поверьте, я с самого начала собирался передать их вам. Я придерживал их только затем, чтобы гарантировать ваш приход сюда. Выслушайте мое предложение. Ха. Ха. Ха. Со спичками это вы неплохо придумали! — Смех перешел в слабый судорожный кашель, и на некоторое время Дракон лишился дара речи. — Извините, я и в самом деле неважно себя чувствую.
— Для вашего успокоения, — сказал Джонатан, засовывая пухлый конверт в карман пиджака, — должен сообщить вам, что спичек у меня нет. Я никогда не курю на людях.
— Конечно же! Я и забыл. — В его голосе слышалось неподдельное одобрение. — Очень здорово! Извините, если я показался вам чрезмерно агрессивным. Я сейчас болен и потому непомерно привередлив.
Джонатан улыбнулся редкому слову. Да, английский был для Дракона неродным, и это ощущалось как раз в таких моментах — непривычный подбор слов, излишне четкое произношение, неправильное использование идиом.
— К чему вы клоните, Дракон?
— У меня есть работа, которую вы обязаны взять.
— У меня такое впечатление, что об этом мы уже говорили. Вам известно, что я никогда не беру работу у вас, если не испытываю нужды в деньгах. Почему вы не используете ваших штатных санкционеров?
— Я так бы и сделал, если бы была возможность. От вашего своенравия я, поверьте, не в восторге. Но для этого задания требуется опытный альпинист, а наш Отдел, как вы можете догадываться, не изобилует людьми с подобными талантами.
— Но я больше трех лет в горы не ходил.
— Мы это учли. Есть время привести вас в форму.
— Зачем вам альпинист?
— Детали я готов обсуждать лишь в том случае, если вы согласны участвовать в нашей операции.
— В таком случае больше ни слова.
— У меня для вас есть и дополнительный стимул, Хэмлок.
— Да?
— К этой операции причастен один из наших бывших работников и, по-моему, ваш бывший друг. — Дракон для пущего эффекта выдержал паузу. — Майлз Меллаф.
Через секунду Джонатан ответил:
— Майлз вас не касается. Я о нем сам позабочусь.
— Упрямый вы человек, Хэмлок. Остается надеяться, что вы не сломаетесь, когда вас принудят гнуться.
— Принудят — как?
— Ну, что-нибудь придумаю. — Голос Дракона сильно дрожал, он прижал руку к груди, чтобы ослабить боль.
Джонатан прижался к узкому подъезду дома, где размещалось учреждение Дракона, стараясь спрятаться от дождя. Дождь падал крупными каплями, которые разбивались о мостовую в водяную пыль. Рев ливня заглушал городской шум. По улице медленно проехало пустое такси, и Джонатан выскочил к самой мостовой и занял место в очереди претендентов, которые махали руками и кричали. Такси же величественно проплывало мимо, а шофер с довольным видом что-то про себя насвистывал, погруженный, должно быть, в какую-то особо завлекательную проблему из области греческой грамматики. Джонатан вернулся под покров своего узенького навеса и начал мрачно озираться. Зажглись уличные фонари — автоматизированные выключатели были одурачены непогодой и поверили, что уже настал вечер. Подъехало другое такси, и Джонатан, хоть и был уже умудрен недавним опытом, тем не менее подошел к обочине на тот случай, весьма маловероятный, что этот водитель не столь безобразно богат и проявит хоть незначительный интерес к заработку. Потом он увидел, что такси уже занято. Он отвернулся, и тут водитель погудел. Джонатан замер, удивленный и все более мокнущий. Водитель махнул ему рукой. Джонатан ткнул себя в грудь, сделав при этом глуповатое лицо типа «Кто? Я?». Открылась задняя дверца, и Джемайма крикнула:
— Садиться собираетесь, или там вам больше нравится?
Джонатан вскочил в машину, и такси встроилось в поток машин, презрительно проигнорировав возмущенный сигнал соседней машины, вытесненной на встречную полосу.
— Вы потрясающе выглядите, — сказал Джонатан, — и вовсе не потому, что спасли меня от потопа. Откуда вы; взялись? Я уже говорил, что вы потрясающе выглядите??
Встрече с ней он обрадовался как мальчишка. Теперь ему казалось, что он очень часто вспоминал о ней. Впрочем, может быть, и не очень. И то — с какой стати?
— Я увидела, как вы подошли, — пояснила она. — И у вас был такой смешной вид, что мне вас стало жалко.
— Угу. Вы клюнули на мой старый, испытанный прием.: Я всегда стараюсь выглядеть как можно смешнее, когда утопаю под дождем. На случай, если какая-нибудь проезжая стюардесса сжалится.
Водитель повернулся и посмотрел на заднее сиденье, не обращая, как водится, ни малейшего внимания на всякий прочий транспорт.
— Такса будет двойная, браток.
Джонатан ответил, что это его вполне устраивает.
— Потому что мы не обязаны в такой дождь брать двух отдельных пассажиров.
Джонатан сказал, что примет это к сведению.
— Какого черта, если мы не будем брать двойную плату, каждый встречный-поперечный начнет нам по такой погоде полгорода подсаживать. Сами же понимаете.
Джонатан подался вперед и вежливо улыбнулся шоферу в зеркало заднего вида.
— Давайте разделим обязанности. Вы будете везти, а мы — разговаривать. — Потом он обратился к Джемайме:
— Как вам удается выглядеть столь невозмутимой и прекрасной, когда вы просто умираете с голоду.
— Я? Умираю с голоду? — Золотистые блестки Арлекина весело заплясали в теплых карих глазах.
— Конечно. Удивительно, что вы сами этого не заметили.
— Насколько я понимаю, вы приглашаете меня на ужин.
— Я — да. Приглашаю.
Она насмешливо на него посмотрела:
— Вы понимаете, что, если я вас подобрала под дождем, это еще не значит, что я вас подобрала во всех прочих смыслах этого слова?
— Ну что вы, как можно — мы же едва знакомы! Так что вы решили? Поужинаем?
Она на мгновение задумалась. Предложение было заманчивым.
— Не-ет. Пожалуй, нет.
— Если бы в первую очередь вы не сказали «нет», что бы сказали во вторую?
— Бифштекс, красное вино и какой-нибудь салатик поострее.
Джонатан снова подался вперед и сказал водителю, чтобы повернул на юг, к определенному дому на Четырнадцатой улице.
— Хорошо подумал, браток?
— Езжай.
Когда такси остановилось у ресторана, Джемайма тронула Джонатана за рукав.
— Я спасла вас от утопления. Вы меня спасаете от голодной смерти. И все, да? После ужина все идут по домам — по своим. О'кей?
Он взял ее за руку и искренне посмотрел ей в глаза:
— Джем, о как же хрупка ваша вера в людей. — Он сжал ей руку. — Кто он, скажите, — тот, который вас так больно ранил?
Она засмеялась, а водитель спросил, намерены они вытряхиваться или нет. Джемайма устремилась в ресторан, а Джонатан расплатился с таксистом и на прощанье назвал его первостатейным водилой.
Шум дождя и проезжающих машин начисто заглушил первый слог последнего слова, и водитель некоторое время в тупом изумлении смотрел на Джонатана, но потом решил, что разумнее будет уехать, и только обиженно скрипнул шинами напоследок.
Ресторан был скромный и дорогой, предназначенный для еды, а не для разглядывания интерьеров. Отчасти из-за праздничного настроения, отчасти желая произвести впечатление на Джемайму, Джонатан заказал бутылку лафита.
— Могу я порекомендовать лафит урожая пятьдесят девятого года? — спросил кельнер, нимало не сомневаясь, что рекомендациям его никто не посмеет перечить.
— Мы не французы, — сказал Джонатан, не сводя глаз с Джемаймы.
— Сэр? — Приподнятая бровь отражала то сочетание обиды и мученичества, которое столь характерно для лиц прислуги высшего эшелона.
— Мы не французы. Незрелые вина нас не привлекают. Принесите пятьдесят третий год, а если такого нет, — пятьдесят пятый.
Когда кельнер отошел, Джемайма спросила:
— Этот лафит — это что-то особенное?
— А вы не знаете?
— Нет.
Джонатан жестом призвал кельнера обратно.
— Лафита не надо. Принесите от-брийон.
Предполагая, что замена вызвана финансовыми соображениями, кельнер весьма картинно вычеркнул в своем блокноте лафит и вписал туда от-брийон.
— Зачем вы это сделали? — спросила Джемайма.
— Из экономии, мисс Браун. Лафит слишком дорог, чтобы его переводить впустую.
— Откуда вы знаете — может быть, он бы мне понравился.
— О да, бесспорно понравился бы. Но оценить его вы не смогли бы.
Джемайма пристально на него посмотрела.
— А знаете что? У меня такое ощущение, что вы не очень приятный человек.
— Приятность — свойство, которое все склонны переоценивать. Приятностью человек прокладывает себе путь тогда, когда у него не хватает духу повелевать или не хватает класса, чтобы блистать.
— Можно я при случае буду вас цитировать?
— Вы и так будете — я в этом нисколько не сомневаюсь.
— Как сказал Джонсон Босуэллу.
— Вы почти угадали. Как сказал Джеймс Эббот МакНил Уистлер Оскару Уайльду.
— А вот джентльмен сделал бы вид, что я совсем угадала. Я все-таки была права — вы неприятный человек.
— Попытаюсь это компенсировать, став взамен чем-нибудь другим. Остроумным, скажем, или даже поэтичным. А то и безумно увлеченным вами, каковым я, кстати говоря, и являюсь.