Верный до конца тевтонской склонности подчеркивать очевидное, Карл сложил губы в слово «фён» — и в этот самый момент первый разряд грома, от которого содрогнулась вся скала, заглушил звук слова.
АЙГЕР, 12 июля
Бен вынырнул из беспокойной дремы, как утопающий на поверхность. Отдаленный рев лавины слил воедино его бессвязный сон и ярко освещенный, какой-то нереальный вестибюль отеля. Он моргнул и посмотрел по сторонам, стараясь сориентироваться в пространстве и времени. Три часа утра. В креслах, развалившись, как брошенные манекены с вывернутыми шарнирами, спали два помятых репортера.
Ночной портье переписывал данные из списка на карточки. Движения его были сонными и автоматическими. Скрип пера разносился по всему помещению. Поднимаясь с кресла, Бен с трудом отлепил ягодицы и спину от пластикового покрытия. В вестибюле было довольно прохладно — это от снов его пот прошиб.
Он потянулся, разгибая затекшую спину. Вдалеке гремел гром, и звуки его усиливались шипением сходящих снегов. Бен пересек вестибюль и заглянул на пустынную террасу, безжизненную в косом свете из окна, как декорации, выставленные за кулисы. В долине больше не шел дождь — буря сосредоточилась в вогнутом амфитеатре Айгерванда. И даже там она постепенно теряла силу — ее вытеснял холодный антициклон с севера. К рассвету станет совсем ясно, и склон будет полностью виден. Другое дело, будет ли на нем что видеть.
С лязгом раскрылись двери лифта. Звук был необычайно громким, поскольку его не приглушали обступающие со всех сторон звуки дня. Бен обернулся и увидел, что к нему идет Анна — собранная, элегантная. Ее выдавала только косметика, наложенная не менее тридцати часов назад.
Она встала рядом с ним и поглядела в окно. Они не поздоровались.
— Похоже, немного разъясняется, — сказала она.
— Да. — Бену говорить не хотелось.
— Я только что услышала, что с Жан-Полем произошел несчастный случай.
— Только что услышали?
Она повернулась и заговорила с необъяснимой силой и яростью.
— Да, только что услышала. От молодого человека, с которым спала. Это вас шокирует? — Она была зла на саму себя и таким образом себя наказывала.
Бен продолжал неотрывно всматриваться в ночь:
— Мне, дамочка, все равно, с кем вы трахаетесь.
Она опустила ресницы и вздохнула усталым прерывистым вздохом:
— Жан-Поль сильно пострадал?
Бен неумышленно запнулся на полсекунды:
— Нет.
Анна внимательно посмотрела в его широкое морщинистое лицо:
— Вы, разумеется, лжете.
С горы донесся еще один, более отдаленный, раскат грома. Бен хлопнул себя по затылку и отвернулся от окна.
Он пошел через вестибюль. Анна направилась следом за ним.
Бен попросил портье раздобыть ему пару бутылочек пива. Портье рассыпался в извинениях, но в такой час строгие печатные инструкции не оставляли никакой возможности удовлетворить эту просьбу.
— У меня в комнате есть коньяк, — предложила Анна.
— Нет, спасибо, — Бен многозначительно посмотрел на нее и повел головой. — Впрочем, ладно. Отлично.
В лифте она сказала:
— Когда я сказала, что вы лжете, вы ничего не ответили. Это значит, что Жан-Поль сильно разбился.
Усталость от долгой вахты пропитывала все тело Бена.
— Не знаю, — признался он. — После падения он двигался как-то странно. Не похоже, чтобы что-то сломал, но… странно. Я чувствую, что он не в порядке.
Анна раскрыла дверь своего номера, вошла и включила свет. Бен немного постоял, прежде чем войти.
— Заходите, мистер Боумен. Что же вы встали? — Она сухо усмехнулась: — А, понятно. Вы, должно быть, ожидали увидеть того молодого человека, о котором я упоминала? — Она налила щедрую порцию коньяка и подошла к нему со стаканом. — Нет, мистер Боумен. В постели, которую я делю с мужем, никогда!
— Интересные границы вы себе ставите. Спасибо. – Он залпом выпил.
— Я люблю Жан-Поля.
— Угу.
— Я же не сказала, что я ему физически верна, я сказала, что люблю его. У некоторых женщин потребности превышают возможности их мужей. Их надо жалеть, как алкоголиков.
— Я сильно устал.
— Вы решили, что я стараюсь затащить вас в постель?
— У меня есть яйца. По-моему, больше ничего не требуется.
Свое замешательство Анна замаскировали смехом. Но она тут же посерьезнела:
— Они спустятся живыми, да?
Коньяк моментально разлился по жилам усталого тела Бена. Ему пришлось бороться со сном.
— Не знаю. Может быть… — Он поставил стакан. — Спасибо, До завтра. — Он направился к двери.
Она закончила его мысль с безучастным спокойствием:
— Может быть, они уже мертвы?
— Возможно.
После ухода Бена Анна села за туалетный столик и принялась бесцельно поднимать и бросать хрустальную крышечку от флакона духов. Сейчас ей было, по меньшей мере, лет пятьдесят.
Четыре фигуры были столь же неподвижными, как скала, в которую они вжались. Одежда их затвердела от ломкой корки льда, и, подобно им, гора покрылась броней из замерзшего льда и талой воды. Еще не рассвело, но насыщенная тьма несколько ослабела на востоке. Джонатан с трудом мог разглядеть складки своих водонепроницаемых штанов, покрытых льдом, как струпьями. Он уже много часов просидел скорчившись, вперив незрячие глаза в собственные колени — когда ослабшая буря позволила ему вообще открыть глаза. Несмотря на пронизывающий холод, пришедший на смену буре, он не пошевелил ни одним мускулом. Его поза была в точности такой же, когда обрушился фён. Насколько позволяла страховка, он сжался, как мячик, оставляя стихиям как можно меньшую площадь обстрела.
Фён ударил без предупреждения, и теперь никто из них не мог бы точно определить, сколько времени длилась буря. Это был один нескончаемый момент ужаса и хаоса, усиленного проливным дождем и жестоким градом, пронизывающим ветром, который ревел вокруг них, клином вбиваясь между человеком и скалой, силясь разъединить их. Были и слепящие молнии, и кромешная тьма, боль от напряжения и онемение от холода. Но больше всего было звуков — оглушительный треск грома где-то совсем рядом, настойчивый вопль ветра, рев и лязг лавин, обрушивающихся слева и справа самым непредсказуемым образом отскакивающих от выступа скалы, под которым они прятались.
Теперь все было тихо. Буря кончилась.
Поток ощущений начисто смыл все остальное из сознания Джонатана, и теперь мысль возвращалась медленно ив самых рудиментарных формах. Простейшими словами он разъяснил сам себе, что смотрит на свои штаны. Потом он заключил, что они покрыты льдом. Затем сделал вывод, что боль он испытывает от холода. И только тогда, с сомнением и удивлением, но без всякого восторга, он понял, что жив. Скорей всего.
Буря кончилась, но тьма и холод очень медленно выходили из его сознания. Все смешалось, и переход от боли и бури к затишью и холоду ясности не внес.
Тело и нервы Джонатана помнили яростную борьбу, а ощущения говорили ему, что она уже в прошлом, но он не мог вспомнить ни конца бури, ни начала затишья.
Он пошевелил рукой и услышал звонкий треск — своим движением он сломал кромку льда на рукаве. Он сжимал и разжимал кулаки, вжимал пальцы ног в подошвы ботинок, выгоняя из конечностей застоявшуюся кровь. Онемение перешло в электрическое покалывание, потом в пульсирующую боль, но эти ощущения не были неприятны, поскольку служили доказательством, что он еще не умер. Темнота уже изрядно рассеялась, и в нескольких футах от себя он сумел разглядеть неподвижную согнутую спину Карла. Он не тратил умственных усилий на размышления о том, как Карл себя чувствует, — все его внимание сосредоточилось на возвращающемся ощущении жизни в себе самом.
Прямо под ним раздался звук.
— Андерль? — Джонатан еле шевелил обложенным языком в пересохшем рту.
Андерль пошевелился — в порядке эксперимента, словно желая проверить, все ли работает. От движения его ледяная броня треснула и со звоном посыпалась вниз по склону.
— Вчера была буря, — сказал он хрипло и весело. — Заметили, я полагаю?
С наступлением рассвета поднялся ветер, упрямый, сухой и очень холодный. Андерль покосился на свой ручной альтиметр.
— Мы на сорок метров ниже, чем вчера, — небрежно объявил он.
Джонатан кивнул. Это значит, что давление намного выше нормы. Они находились в сильном холодном антициклоне, который мог продлиться сколь угодно долго. Он увидел, как Андерль осторожно движется по своему выступу к Жан-Полю, который не шевелился. Немного погодя Андерль занялся приготовлением чая на спиртовке, которую он для равновесия прислонил к ноге Жан-Поля.
Джонатан осмотрелся. Тепло фёна растопило снег на поверхности, а с выдвижением холодного фронта поверхность снова обледенела. Снег был покрыт дюймовым слоем льда, скользкого и колкого, но недостаточно крепкого, чтобы выдержать вес человека. Скалы оделись кольчугой замерзшей талой воды, и на них стало не за что зацепиться. С другой стороны, эта кольчуга была слишком тонка и не могла выдержать ледовый крюк.
Начинался день, и Джонатан мог уже объективно оценить состояние стены. Оно было наихудшим из всех возможных.
Зашевелился Карл. Он не спал, но, подобно Джонатану и Андерлю, пребывал в защитном полуобморочном состоянии. С трудом выйдя из него, он четко и профессионально выполнил все действия, связанные с проверкой крючьев, на которых держались он сам и Джонатан, потом проделал комплекс упражнений для восстановления кровообращения в руках и ногах, после чего приступил к несложной, но требующей больших усилий работе по извлечению из рюкзака пищи — замерзшего шоколада и сухого мяса. За все это время он не произнес ни слова. Пережитое за ночь потрясло его и сбило всю спесь. Он больше не был руководителем.
Андерль обвязался веревкой, которая не давала ему выпасть из ниши, и выпрямился, чтобы передать Джонатану чашку теплого чая.
— Жан-Поль…
Джонатан выпил все одним жадным глотком.
— Что с ним? — Он передал металлическую чашку вниз и облизнул то место, где губа его прилипла к чашке и отодралось немного кожи.