Когда Бен забрался через окошко обратно в галерею, он съехал спиной по стене и сел на корточки среди ожидающих спасателей, поглаживая колени, пока не унялась дрожь, и нализывая ладонь в том месте, где кожа сошла от соприкосновения со стальным крюком.
Кто-то разжег переносную плитку, и началась раздача неизбежного, но живительного чая.
Дневной свет в конце галереи переходил из голубого в темно-синий. Холодало.
Один молодой человек в устье тоннеля крикнул йодлем, подождал и издал еще одну трель.
И сверху послышался ответный крик!
В галерее поднялся возбужденный ропот, потом все затихли, когда молодой альпинист вновь зайодлировал. И вновь получил совершенно отчетливый ответ. Один из репортеров посмотрел на часы и что-то зачиркал в блокноте. В это время Бен вышел на выступ окошка с теми тремя, которых он отобрал для встречи штурмовой группы. Снова крикнули и снова получили ответ. В безветренной тишине невозможно было сказать, с какого расстояния кричали. Йодлист постарался еще раз, и голос Андерля с невероятной отчетливостью отозвался:
— Что тут у вас, конкурс?
Молодой австриец из группы спасателей ухмыльнулся и подтолкнул локтем соседа. Вот такой наш Андерль Мейер! Но в звуке голоса Андерля Бен уловил нотки отчаяния гордого и вконец обессиленного человека. Он поднял руку, и стоявшие рядом с ним на выступе замолчали. Кого-то спускали через свес скалы, далеко слева, в ста двадцати футах от окошка. По звуку щелкающих карабинов Бен понял, что кто-то спускается на импровизированных стременах. Потом в поле зрения показались ботинки, и вниз медленно заскользил Джонатан, вращаясь на веревке футах в десяти от поверхности скалы. Быстро опускалась сумерки. Пока Джонатан продолжал медленно спускаться, вращаясь, трое спасателей двинулись навстречу ему, скалывая предательскую ледяную броню и вбивая крюки всякий раз, когда обнаруживали подходящую трещину. Бен, оставаясь на выступе у окна, руководил действиями тройки.
Для всех остальных, которые рвались на помощь, там просто не было места.
Бен не стал кричать и подбадривать Джонатана. По тому как тот скрючившись сидел на подвеске, Бен понял, что он находится на последнем пределе, после того как с самого рассвета прокладывал путь остальным, и у него на слова не хватило бы дыхания. Бен молил, чтобы у Джонатана не произошло того эмоционального срыва, который так часто возникает у альпинистов, когда спасение уже почти пришло.
Трое молодых спасателей быстрее двигаться не могли. Склон был почти вертикальный, и для зацепа ногами имелся только обледеневший выступ в три дюйма. Если бы у них не было опыта в прохождении сложных траверсов без страховки спереди, они вообще не могли бы двигаться.
Потом Джонатан остановился посреди спуска. Он посмотрел наверх, но из-за выступа ничего не мог увидеть.
— Что там случилось? — крикнул Бен.
— Веревка! — Андерль скрежетал зубами. — Заклинило!
— Можете высвободить?
— Нет. Джонатан может зацепиться за скалу и дать немного слабины?
— Нет!
Джонатан ничем не мог помочь себе. Он медленно крутился на веревке, и под ним было шестьсот футов пропасти. Больше всего ему хотелось спать.
Хотя Бен стоял намного ниже, он четко слышал голоса Карла и Андерля в безветренном морозном воздухе. Слов он не мог разобрать, но по интонациям было похоже на перебранку.
Трое спасателей продолжали двигаться, они прошли уже полпути к Джонатану и начали рисковать, реже вживая крюки, чтобы увеличить скорость.
— Ладно! — послышался голос Андерля. — Сделаю, что смогу!
— Нет! — закричал Карл. — Не двигайся!
— Страхуй меня!
— Не могу — Карл всхлипнул. — Не могу, Андерль!
И Бен увидел, как вначале посыпался снег, перелетая через край выступа великолепным облаком, золотым в последних лучах заходящего солнца. Он инстинктивно прижался к скале. И тут, как мгновенная врезка в кинофильме, в дымке падающего снега и льда мимо него пронеслись две темные фигуры. Одна из них с отвратительным хлюпающим звуком ударилась о выступ окошка. И они исчезли внизу.
Снег с шипением проносился мимо. Потом перестал.
И на склоне воцарилась тишина.
Трое спасателей были невредимы. Но они замерли, не в силах пошевелиться под впечатлением того, что они только что увидели.
— Дальше идите! — рявкнул Бен. Они собрали чувства в кулак и пошли.
Первый удар перевернул Джонатана в его стременах, и он повис вниз головой, бешено раскачиваясь, и разум его вертелся в каком-то бессознательном водовороте. Потом его снова что-то ударило, и кровь хлынула у него из носа. Он хотел спать, он не хотел, чтобы это снова ударило его. Больше ему от жизни ничего не надо было. Но они столкнулись в третий раз, удар получился по касательной, и их веревки переплелись. Инстинктивно Джонатан ухватился за то, что его ударило. Это был Жан-Поль, который наполовину вывалился из своего спальника-савана, закоченевший от холода и от смерти. Но Джонатан вцепился в него.
Когда сорвались Андерль и Карл, веревка, соединявшая их с мертвецом, лопнула, Жан-Поль перекатился через край и рухнул на Джонатана. Он спас Джонатана от падения, сыграв роль противовеса на веревке, которой он был привязан к Джонатану и которая была продернута наверху через карабин и крюк. Бок о бок они раскачивались в холодной тишине.
— Подтянись и сядь!
Джонатан услышал голос Бена — тихий, далекий, призрачный.
— Сядь!
А почему бы не повисеть вниз головой? Все. С него хватит. Дайте поспать. Зачем «сядь»?
— Подтянись, черт тебя дери!
«Они не оставят меня в покое, пока я не сделаю то, чего они хотят. Какая разница?» Он попытался подтянуться по веревке Жан-Поля, но пальцы не хотели сжиматься. Они совсем онемели. Ну и что?
— Джон! Ради Бога!
— Оставь меня в покое, — пробормотал он. — Уходи. Долина внизу была темная, и ему больше не было холодно. Ему вообще никак не было. Спать.
«Нет, это не сон. Это что-то другое. Ладно, попробуем сесть. Может, тогда они отстанут. Дышать не могу. Нос кровью забит. Спать».
Джонатан попробовал еще раз подтянуться, но пальцы его дрожали, толстые, бесполезные. Он высоко поднял руку и обвил ее вокруг веревки. Ему наполовину удалось подняться, но веревка выскальзывала. Ничего не сознавая, он начал пинать Жан-Поля, пока ему не удалось обвить его ногами и отжаться вверх, выпрямляя ноги — затем его собственная веревка ударила его по лбу.
«Вот, сижу. Теперь отстаньте. Глупая игра. Какая разница?»
— Попробуй поймать это!
Джонатан с силой зажмурил глаза, чтобы убрать с них пелену. Их было трое. Совсем близко. Вжались в стену.
«Какого черта им теперь надо? Почему они не отстанут?»
— Лови и обмотайся!
— Уходи, — пробормотал он.
Голос Бена ревел издалека.
— Обмотайся, черт возьми!
«Не надо злить Бена. Он плохой, когда злится». Ничего не соображая, Джонатан влез в петлю лассо. «Ну все. Ничего больше не просите. Дайте поспать. Да кончайте вы из меня воздух выжимать!»
Джонатан услышал, как кто-то взволнованно кричал Бену:
— Мы не можем подтянуть его. Веревка слишком тугая.
«Вот и хорошо. Отстаньте от меня».
— Джон? — Голос Бена не был сердитым. Он словно уговаривал ребенка. — Джон у тебя ледоруб к руке примотан?
«Ну и что?»
— Обрежь веревку над собой.
«Бен сошел с ума. Ему надо поспать».
— Режь веревку, старик. Падать совсем недалеко. Мы тебя держим.
«Ну, давай же, режь. Пока не обрежешь, они не отстанут». Он вслепую рубил нейлоновую веревку над собой. Снова и снова, слабыми ударами, которые редко попадали в одно и то же место. Тут в его затухающее сознание вкралась некая мысль, и он остановился.
— Что он сказал? — крикнул Бен спасателям.
— Сказал, что если он перережет веревку, Жан-Поль упадет.
— Джон? Слушай меня. Можешь резать. Жан-Поль умер.
«Умер? Да, я помню. Он здесь, и он умер. Где Андерль? Где Карл? Их здесь нет, потому что они не умерли, как Жан-Поль. Правильно? Я ничего не понимаю. Но не все ли равно? Что это я делал? Да. Резал чертову веревку».
Он рубил снова и снова.
И вдруг она лопнула. Секунду оба тела падали вместе, потом Жан-Поль полетел дальше один. Когда ребра Джонатана затрещали под дернувшимся и крепко стиснувшим его лассо, он потерял сознание от боли. И в этом было милосердие судьбы, потому что удара о скалу он не почувствовал.
Цюрих, 6 августа
Джонатан лежал в кровати в своей стерильной каморке в огромном, похожем на лабиринт, ультрасовременном больничном комплексе. Ему было до смерти скучно.
— …Семнадцать, восемнадцать, девятнадцать вниз. Вверх — одна, две, три, четыре, пять…
Терпеливо и сосредоточенно он высчитывал среднее число дырок в каждом квадратике акустической плитки, которой был выложен потолок. Удерживая эту цифру в памяти, он начал считать плитки вдоль и поперек, затем перемножать, чтобы получить общее число плиток. Это общее число он намеревался умножить на число дырок в каждой плитке, чтобы получить, в конце концов, общее число дырок во всем потолке!
Ему было ужасно скучно. Но скука эта длилась всего несколько дней. Большую же часть своего пребывания в больнице он был слишком погружен в страх, боль и благодарность за то, что остался в живых. Лишь однажды за время поездки вниз от окошка станции, он в тумане выплыл на поверхность сознания. Раскачиваясь и скрежеща, поезд катил по тоннелю, и Джонатан испытал почти дантовское смешение света и движения. Сквозь рябь более или менее отчетливо проступало лицо Бена, и Джонатан, еле ворочая языком, проговорил:
— Я ничего не чувствую ниже пояса.
Бен пробубнил что-то утешительное и растворился.
Когда Джонатан вновь соприкоснулся с действительностью, Данте уступил место Кафке. Над ним пробегал белейший потолок, а механический голос перечислял врачей по фамилиям. Накрахмаленный белый женский торс, перевернутый вниз головой, склонился над ним и покачал головой, похожей на яблоко в тесте. Его еще быстрее повезли дальше. Потолок остановил свой головокружительный бег, и где-то поблизости мужские голоса заговорили быстро и серьезно. Он хотел сказать им, что ничего не чувствует ниже пояса, но это, похоже, никого не интересовало. Они срезали шнурки с его ботинок и стали стягивать с него штаны. Медсестра зацокала языком и сказала, мешая сострадание со рвением: