Я заколебалась, удивляясь своему смущению.
– Ну а куда бы ты положила эльфийские чары? – спросила я, потом мои пальцы коснулись мягкой, узловатой выпуклости из завязанных узлом конских волос длинной с браслет. Меня охватило волнение, и я вытащила чары наружу.
Мы с Айви смотрели на безобидную на вид вещь. Узлы в моей руке были жесткими, они были сплетены из волоса серебряного и черного цветов. Они покалывали мне руку, как если бы сила просачивалась наружу. Эльфийская магия. Дикая. Непредсказуемая. Боже, надеюсь, я не совершаю ошибки. Их сплел Трент, и я не знала, насколько хорошими или плохими были чары. Знание – сила. Нахмурившись, я дотронулась до первого узелка. Незнание – счастье.
Но любопытство – даже если оно сгубило кошку – взяло надо мной верх и с участившимся сердцебиением я подняла коробку с кровати и села.
– Ты не уйдешь? – спросила я, чувствуя себя трусихой, и Айви покачала головой.
И с этим заверением я развязала первый из трех узелков.
Мои влажные волосы, казалось, завились, и мое лицо нагрелось, когда эльфийская магия прошла сквозь меня, принеся привкус дубовых листьев и холодного осеннего воздуха.
– Ты в порядке?
Я кивнула.
– Эта магия забавно ощущается. Как оловянная фольга.
Айви выдохнула, и кровать вздрогнула, когда она встала, скрестив руки на груди. Это была необычная для нее демонстрация беспокойства, которое я очень понимала. Набравшись смелости, я развязала второй узел. Мои мысли, казалось, подпрыгнули, и дыхание ускорилось. Остановиться сейчас означало разрушить чары, и я развязала третий узел, необычная усталость делала мои пальцы неуклюжими. Я надеюсь, что не совершаю ошибку.
Дыхание перехватило, я смотрела на Айви и будто бы проваливалась в себя, словно Алиса в кроличью нору. Я знала, что сижу на своей кровати, но вокруг пели птицы и раздавалось мягкое сопение лошадей. Двойственное ощущение реальности и воспоминаний было ужасным, но разбуженные магией воспоминания постепенно брали верх.
– Боже мой, Айви. Здесь так тепло, – прошептала я с закрытыми глазами, отдавая себя во власть сна, который был вовсе не сном, а памятью. Я ощущала себя маленькой, мягкость моей постели превратилась в жесткий деревянный пол. Усталость подползла ко мне, знакомая и ненавидимая, проникая в мои кости, как яд. Мои воспоминания разделились, и забыв все, что я знала до этого, я… вспомнила.
Пульс застучал быстрее, меня уносило в детство, и я открыла глаза уже в тусклом свете конюшен в лагере.
Шмыгнув носом, я сильнее сжалась на полу, глубоко вдыхая приторный запах влажной соломы, лошадиного навоза и влажной кожи, и постаралась не заплакать. Полный отстой. Популярность – полный отстой. Я думала, что Жасмин ненавидит Трента, а оказывается, она влюбилась в него. Влюбилась! Откуда мне было знать? Она же постоянно жаловалась на него.
Лошадь переступила с ноги на ногу, и я зарылась глубже в угол, накрывшись с головой синим одеялом, чтобы скрыться. Я никогда не видела того, кто бы ездил на этом чудовищном коне, и он не возражал против моего вторжения. Я была так зла. Мы с Жасмин никогда раньше не ругались, но когда я выяснила, что она лгала мне по поводу того, куда она ходила, я не выдержала. Она поехала на прогулку при луне с маленьким богатеньким мальчишкой, оставив меня в одиночестве лежать на нижней полке нашей двухъярусной кровати и слушать рассказы остальных про первый поцелуй, хотя она знала, что у меня его еще ни разу не было. Она должна была быть моей подругой!
Я задержала дыхание, сдерживая слезы, и обняла колени руками. Во всем был виноват этот сопляк Трент. Чувствуя себя несчастной, я перебирала свои шнурки, но сжалась, услышав звук шагов, идущий от широких дверей конюшни. Я застыла, когда два человека прошли мимо, разговаривая тихими голосами, их силуэты были скрыты высокими стенами загона, в котором я сидела, но я могла точно сказать, что это были дети, а не замаскированные специалисты лаборатории, прикидывающиеся работниками лагеря и разыскивающие меня.
Конь надо мной заржал. Его уши встали торчком, и он свесил голову над воротами.
«Вот дерьмо», – подумала я, узнав голос. Стэнли уже три дня был здесь, мучая Трента, как обычно. Этот парень и в прошлом году был тут, ухитрившись сделать так, что во второй же день после приезда Трент подвернул лодыжку на состязании по ходьбе. В этом году во время гонок на каноэ он сломал Тренту руку. Весло Стэнли с треском опустилось прямо на ее тыльную часть, и Трент больше не смог участвовать. Стэнли не любил проигрывать. И если Стэнли был в конюшне, значит, Трент с ним.
Его голос был слабым, но Стэнли принялся петь «Песню о любви для вампира», изменяя слова на что-то соответствующе грубое, и мое дыхание расслабилось, когда они направились в другое крыло конюшни – но уши коня надо мной все еще стояли торчком.
– Эй, эй, Мистер Т. – донесся тихий голос и звон уздечки, и я замерла.
Трент? Трент был здесь? Испугавшись, я приложила ладонь к своему горячему лицу, глядя вперед, не видя ничего, кроме его макушки. Конь фыркнул, и голос Трента изменился, слова превратились в нечленораздельное тихое пение. Песня была красивой, и я напряглась еще больше, пытаясь разобрать слова. Слова звучали так, словно были на другом языке, и хотя я ненавидела его за то, что он нравился Жасмин, я не могла не думать, что пел он красиво.
Его темно-желтая голова мелькнула над воротами загона, давая мне возможность увидеть его светлую кожу и зеленые глаза. Он не видел меня, и я смотрела на его лицо, свободное от презрения, которым он обычно обливал меня. Глаза Трента были довольными и сверкающими, и он улыбался. Его белые волосы торчали в беспорядке, и его уши было видно. Трент никогда не показывал свои уши – он всегда расчесывал свои красивые волосы так, чтобы закрывать их. Он был худой, долговязый и почти пел коню, поглаживая его по ушам и скармливая угощение.
Почувствовав мой взгляд, он внезапно поднял на меня глаза.
Его прекрасный голос тут же стих. Губы сжались, и глаза приняли враждебное выражение. Фыркнув, лошадь отступила от него.
– Что ты здесь делаешь? – резко спросил он, его лицо стремительно краснело. – Уходи. Тебя даже быть здесь не должно, потому что конюхов нет.
– Как и тебя, – сказала я, взбираясь вверх, и прижала к себе попону, отступая к стене.
Мое сердце колотилось, он отпер створку ворот, раскрыл ее и подпер позади себя, сделав это неуклюже из-за сильного рывка. Держу пари, Стэнли сломал Тренту руку так, чтобы убрать помеху в его лице на оставшуюся часть лета. Что за деревенщина.
На Тренте были новые джинсы и только что купленные сапоги для верховой езды. Я подумала о своих грязных кроссовках и покраснела. Трент был богат. Его отец владел всем лагерем. Каждый знал об этом.
– Они ищут тебя, – сказал он, издеваясь надо мной. – У тебя будут большие неприятности.
Конь вскинул голову, беспокойно переступая ногами между нами, и я положила на него руку, напоминая ему, чтобы не наступил на меня.
– Я буду сидеть здесь, если захочу, – сказала я, вздернув подбородок.
Светлые брови Трента сошлись на переносице, но когда лошадь фыркнула и прижала уши, он отвернулся, успокаивая животное.
– Это моя лошадь, – сказал он самоуверенно.
Длина его руки не позволяла ему с удобством снять с лошади недоуздок, но животное вело себя достаточно послушно.
– Я не вижу на нем твоего имени, – сказала я, и вспыхнула, когда Трент указал на доску позади меня.
– О, – сказала я, отходя.
Хорошо. Это была его лошадь. Должно быть, чертовски приятно иметь не только собственного коня, но и быть достаточно богатым, чтобы его привезли тебе в летний лагерь на грузовике.
Лошадь дернула ушами, и с другого крыла конюшни раздался голос Стэнли.
– Тебя нужно еще немного побить, ленивая задница? Сделать захват? Дать пинка? Или чудо-мальчик думает, что справится одной рукой?
Испугавшись, я отступила назад. Трент был надоедливым отродьем. Стэнли же был настоящим хулиганом с мерзким характером.
Выражение лица у Трента стало кислым. Глядя на меня, он закричал:
– Я зубами могу оседлать лошадь быстрее, чем ты обеими руками. Увидимся на улице.
Я тяжело сглотнула, не заботясь о том, что Трент поймет, как я боюсь Стэнли. Чувство благодарности заставило меня оттолкнуться от стены. Мои глаза упали на его сломанную руку.
– Ты в порядке?
Дотянувшись до высокой полки, Трент достал крючок для чистки копыт с деревянной ручкой и сунул его в задний карман.
– А почему тебя это заботит?
– А я никогда и не говорила, что меня это заботит, – сказала я, скрестив руки на груди. Я хотела выйти, но он стоял на моем пути.
Трент посмотрел на меня.
– Ты плакса. Ты опять недавно плакала. У тебя глаза красные.
Я провела тыльной стороной руки по лицу. Он тоже знал, почему я плакала – вот выродок.
– Ну и что? Мне двенадцать. А у тебя какое оправдание?
Он отошел от ворот, и я пулей выскочила наружу, оставив их открытыми, поскольку он тоже выходил из загона, его лошадь громко цокала копытами следом за ним.
– Я думал, ты в восьмом классе, – пробормотал он озадаченно.
На расстоянии тридцати футов на землю падал яркий квадрат солнечного света, привлекая меня, но я осталась в прохладной тени.
– Так и есть, – сказала я, держась за локоть и неловко переминаясь. – Я пропустила несколько классов. Домашнее обучение. Ну ты знаешь…болезнь и все такое. В следующем месяце мне будет тринадцать.
Мне будет тринадцать, а я тупее, чем камень. Я знала, почему Жасмин влюбилась в него. Он был богат, симпатичен, и у него есть собственная лошадь. Но если ты настолько не уверен в себе, что причиняешь боль своим друзьям – ты просто глуп.
Трент не потрудился привязать повод лошади к столбу, как нас учили, и я заметила, что, проверяя копыта мерина, он постоянно поправлял крючок в кармане, вместо того, чтобы отложить его в сторону. Отпустив последнюю ногу, Трент посмотрел на подставку с уздечкой и качнул поводья от лошади в мою сторону.