И, как я узнала теперь, преступлении против моего ребенка.
Мне следовало оставить Дэна там, разбившимся у лестницы. Мне следовало игнорировать крики и завывания Эбигейл, мольбы Бриджит, потрясение и неверие Джулии.
– Меня от этого тошнит, – говорит Харпер, хватая газету. – В Санктуарии не знали, какой он на самом деле.
Я отодвигаю стул и сажусь. Сколько моя малышка держала это в себе?
– Я хочу, чтобы все это знали, – говорит она. – Тот парень, которого они оплакивают? Он был чудовищем. Меня опоили. Там был еще кто-то, кто это заснял. Это выложили в интернете. Мне сегодня кто-то прислал ссылку.
Она вытаскивает из кармана свой телефон.
«Номер неизвестен», – написано там, и открыт чат. Там только два сообщения.
«Приятные воспоминания?» – говорится в одном.
А второе – это ссылка, уже по адресу которой понятно, что это за сайт.
– Это видео прокрутили в тот вечер на вечеринке. Спроецировали на стену, чтобы все видели. Какая я шлюха: ведь всем известно, что все ведьмочки такие. Кажется, будто я пьяная, да? Кажется, будто я стараюсь произвести впечатление на того, кто держит камеру – типа, я не против, чтобы и он присоединился? Ну так вот: Дэн подлил мне что-то в стакан, так что я стала вялая и слабая. Не могла управлять телом. В голове туман. Я ничего не могла сделать. Только…
Дочь сует свой телефон мне в руку, идет по ссылке и поворачивает мобильник так, чтобы картинка заняла весь экран.
– Слушай, – говорит она, выкручивая громкость.
Я хочу попросить ее перестать, когда гремит знакомая мелодия.
Харпер звуковое сопровождение не удивляет.
– Понимаешь? – говорит она. – Аудио стерли. Чтобы не было слышно, как я говорю «нет».
Я не могу это развидеть. С моей бесценной девочкой обошлись так, словно она вообще ничего не стоит. Ее губы шевелятся, бормочут, пытаются сложиться в слова, которых никто не слушает. Я сую телефон ей в руку, чтобы не швырнуть им об стену.
– Когда? – выдавливаю я.
– Недели четыре назад. Я порвала с Дэном в том месяце. Какое-то время все было не слишком радужно. Я сделала это тихо, и знали только его дружки. Они его поддразнивали, но он довольно быстро нашел другую: ты ведь знаешь, что почитательниц у него всегда было много. А в тот вечер – это было на какой-то футбольной вечеринке – он сказал, что стал встречаться с… с другой, чтобы я ревновала. Она ему не нужна. Не дам ли я ему еще один шанс? Мне было не интересно, с кем он спит. Я так и сказала – и что между нами все кончено. Тут он извинился, что был такой болван и сказал, что мы останемся друзьями. Он принес пару бокалов, чтобы выпить за то, что мы расстались как взрослые. А в одном был наркотик. Я как выпила, так сразу поняла, что что-то не так. Он притиснул меня к стене и начал лапать. Я слышала, как ребята подходили и говорили: «О, значит насчет вашего разрыва врут?» А он им отвечал: «Ага, еще как!» А я не могла даже сказать, что нет, что он врет. Он провел меня по комнате. Дружки хлопали его по плечу, а он говорил, что я извинилась за то, что была глупой сучкой, и обещала это компенсировать. Я пыталась вырваться, спотыкалась, падала на лестнице, а он сделал вид, что я пьяная. Он чуть ли не отнес меня наверх и бросил на кровать. А потом стащил с меня джинсы и сделал это. Это было не так уж быстро.
Я слушаю Харпер, и меня тошнит, но спазмы сухие. Я постилась перед ворожбой, так что вырвать мне нечем. Горло дерет от кислоты. Я хочу взмолиться, чтобы она замолчала. Сказать, что я больше не могу это слушать.
Но я хочу, чтобы она продолжала, чтобы знать все, узнать самое страшное: потому что это моя магия спасла мальчишку, который такое с ней сотворил, и мне необходимо знать, насколько глубоко я ее ранила.
Мне надо вернуть свое бесстрашие, вырвать из себя последние угрызения совести из-за того, что мне, возможно, придется сделать, чтобы ее спасти.
– Когда он кончил, то оставил меня там, а сам спустился вниз. Я слышала, как товарищи по команде поздравляли его. Говорили, что он меня укротил. Показал, кто тут главный. Заставил меня умолять. Я не знала, что делать, и пропустила школу в понедельник и вторник, а потом мне позвонили из учебной части и предупредили насчет прогулов. В среду я пошла, а в перерыв он нашел меня в буфете. Начал громко говорить при всех. Сказал, что я умоляла его позвать других парней – и что, если я и правда такого хочу, он со мной встречаться не может. Он понимает, что это мое ведьминское наследие и что я ничего не могу с этим поделать, и что он надеется, что когда-нибудь я смогу найти парня – или парней – которых это устроит. Там присутствовало полшколы, и ручаюсь, что к концу дня вторая половина об этом уже тоже знала. Мне надо было сказать прямо там, в буфете, что он врет и что он меня изнасиловал, но я растерялась. Помню, что спросила, как он, блин, смеет так говорить – и ушла. Меня трясло. В следующие выходные я старалась с ним не столкнуться и думала, что мне делать. А через неделю был вечер в вилле «Вояж». Я знала, что он там будет, и решила заставить его объясниться. Но там у кого-то оказалось видео того, что он со мной сделал – и его спроецировали на стену, ма!
У Харпер дрожит голос. Ярость помогала ей говорить – но она наконец перегорела, и осталась только боль.
– И об этой… херне насчет «доказательств»? – она подтаскивает к себе экстренный выпуск «Сентинел» и яростно комкает. – Это Джейк Болт наводит свой телефон на меня в тот момент, когда я вполне объяснимо вышла из себя из-за того, что мой парень меня изнасиловал, а кто-то это заснял, а потом показал на вечеринке!
И впервые самообладание покидает ее. Голова опускается. Она смотрит на свои руки, которые двигаются механически, разрывая и сминая газетный лист. Сможет ли она когда-нибудь простить меня за то, что я позволила этому случиться? Что я даже не догадывалась об этом?
Что я сотворила чудо для мальчишки, который потом такое сделал?
Для парня, в убийстве которого ее теперь обвиняют…
И пока я думаю о последствиях, я ее утешаю. Обнимаю, притягиваю к себе, прячу ее лицо у себя на груди, чтобы успокоить – но еще затем, чтобы заставить ее замолчать. Я поспешно осматриваю кухню, проверяю открытые окна. Смотрю, не услышал ли слова Харпер кто-то, кто мог бы броситься в газету ради еще одного экстренного выпуска.
Потому что я очень ясно вижу заголовок: «ОБВИНЯЕМАЯ В УБИЙСТВЕ ВЕДЬМА ИМЕЕТ МОТИВ – «ИЗНАСИЛОВАНИЕ»».
44Мэгги
Я позвонила Реми. Обязана была.
Зачитывая по телефону статью, я ждала, что он начнет орать на меня, но все оказалось еще хуже. Он молчал. А потом сел в машину и поехал в Санктуарий, чтобы орать лично. Сейчас вечер, и мы у меня на съемной квартире, а не в отделении полиции – по вполне понятным причинам.
– Мы договаривались, что ты. Это. Прикроешь, – орет Реми. – Знаешь, где я был, когда ты позвонила? Мы с Адамом были на балетном спектакле нашей дочери. Обычно я готов на все, лишь бы не смотреть на труппу шестилеток в костюмах диснеевских принцесс, упавших в бочку с сахарной ватой. На все. Разбить свою машину. Попасть под нож мстительного бандита. Но сегодня я узнал нечто новое. Потому что предпочел бы сейчас быть там и смотреть на идиотскую Фею Сладких Орешков, а не здесь, вот в этом дерьме.
– Следователь по магическим вопросам уже в самолете, – говорю я тем спокойным голосом, который выработала специально для истерик Реми. – И мы собираем все остальное – экспертизы и все такое, чтобы, как только эксперт подтвердит, что магии не было, сосредоточиться на определении реальной причины. Просто все должно быть неопровержимо, сэр. Уитмены имеют право на честный ответ – и он к тому же должен быть убедительным. Эбигейл Уитмен зациклилась на колдовстве. Она не успокоится, пока все не будет изложено так ясно, что спорить не получится.
– Мэгги, ты ехала сюда с условием, что это будет элементарное дело. Теоретически тут могло быть убийство и поджог, и потому полиция штата обязана показать, что работает, но, конечно же, это было просто дело о парне, с которым на вечеринке произошел несчастный случай. Галочка поставлена. Назад в штаб. Вместо этого ты тут уже вторую неделю, а рутинное расследование разрослось до долбаной первой полосы! Не хватает только телевизионщиков.
Реми театрально стонет и плюхается в кресло, ероша приглаженные волосы. Я его в таком состоянии вижу впервые – и мне не по себе.
Но – эй, это же мое расследование! И я не нарушу слово, которое дала, стоя у могилы Дженни Даунс тем холодным солнечным днем прошлой весной: я не допущу, чтобы еще одна девушка пострадала из-за моей халатности.
– Я этим занимаюсь, сэр, – говорю я ему, – как положено: веду расследование до тех пор, пока мы не выясним правды. Так мы и договаривались.
– Губернатор на нас насядет, Мэгз. Ты рискуешь своим местом. И знаешь что? Моим тоже. Назови мне хотя бы одну убедительную причину, по которой я не стану предотвращать катастрофу, перебросив дело федералам прямо сейчас. Да та жопа, которая сейчас возглавляет отделение Нью-Хейвен от радости кипятком будет писать. Спать не сможет от предвкушения казни ведьмы.
– Вот именно поэтому! – ору я, не успев прикусить язык. – Господи, Реми! Ты же знаешь закон, как он предвзято относится к ведьмам: презумпция использования колдовства, более строгие наказания и прочие радости.
– С каких это пор тебя заботят ведьмы, Мэгги?
– С каких это пор ты перестал бороться за справедливость, Реми?
– Иди в жопу, агент Найт.
Но это он говорит уже как тот Реми, которого я знаю. Тот Реми, который мог бы пойти на юрфак или на Уолл-стрит и получать в десять раз больше, чем в полиции штата. Только он страстный борец за справедливость – и к тому же как темнокожий и гей он знает, каково это, когда власть за тебя не заступается, и именно потому пошел в полицию.
– Послушай, – говорю я ему, – этот городок – настоящий котел дерьма, который варился уже много лет. Тут куча связанных между собой семеек, не только Уитмены и Фенны, но и другие. У Сары Фенн ковен, и мать погибшего в него входила. А еще на вечеринке в тот день показали секс-видео. Сплетни и подростковая вражда. Полный набор.