Она застала меня врасплох. Я уставилась на нее: налаченные волосы, макияж для камеры. Если я ее прогоню, она будет стоять у меня на газоне и повторять всю ту ложь, которую про нас уже напечатали?
– Мисс Фенн? – сочувствующе воркует журналистка.
Но я вижу, что в глубине ее глаз шевелится нечто, совершенно не похожее на мягкое участие.
И тут я слышу у себя за спиной шаги Харпер на лестнице, и Дао буквально подскакивает на месте, чтобы заглянуть мне через плечо.
– Мисс Фенн? Я как раз разговаривала с вашей мамой. Подходите, присоединяйтесь.
Я подтягиваю дверь к себе, чтобы закрыть журналистке обзор, но уже слишком поздно. Харпер стоит у меня за спиной.
Дао оборачивается и отчаянно машет в сторону улицы: на той стороне стоит фургон с логотипом телеканала.
– Бретт! – орет она, и мужчина в джинсах, прислонившийся к машине, бросает зажженную сигарету и распахивает дверь фургона.
Он ныряет туда и возвращается с громадной камерой, которую водружает себе на плечо, второй рукой уже возясь с десятками кнопок.
– Харпер, – говорит Дао, снова обращая к нам свое сочувствующее лицо, – как вы относитесь к тем шокирующим обвинениям, которые против вас выдвинули?
Оператор бегом пересекает улицу.
Моя дочь стоит с таким видом, словно собирается что-то сказать. Однако сейчас любые слова будут неразумными. Я захлопываю дверь, а потом закрываю ее на задвижку и цепочку.
Дао окликает нас с той стороны.
– Мисс Фенн? Харпер! Нам бы очень хотелось услышать вашу версию событий.
– Прошу уйти с моего участка! – говорю я как можно громче.
– Мы будем напротив, если вы передумаете.
Что-то скребется под дверью, и спустя мгновение под нее просовывают две визитки. Я смотрю на них, не поднимая, и понимаю, что это только начало. Харпер нагибается за одной – и показывает мне.
– А она прям рвется внутрь.
Рядом с номером телефона журналистка нацарапала: «Позвоните!»
Как мне обезопасить наш дом и защитить нашу личную жизнь?
Харпер тянется к замку. Мне кажется, что у нее мысль та же, что и у меня, но оказывается, что она пытается ее открыть. Только тут я замечаю, что на ней костюм для бега. Леггинсы и футболка с длинным рукавом, чтобы защитить кожу от солнца. Я шлепаю рукой, не давая двери открыться.
– Ты смеешься? Они же от тебя не отстанут.
– Ма, я пока еще не под арестом.
И она права. Моя вольная пташка! Нельзя, чтобы ее посадили в клетку. Ни здесь, ни в тюремную камеру.
Ведь это она была жертвой – жертвой Дэна Уитмена.
Мою дочь изнасиловали. Мою дочь лживо обвинили в убийстве. Эти ужасные мысли не позволили мне заснуть сегодня.
Чтобы обезопасить Харпер, мне нужно получить от Эбигейл заявление, что она не считает Харпер виновной в смерти Дэна – и мне нужно, чтобы она заставила Джейка Болта снять свое обвинение. Она сказала мне, что заплатить за это я должна возвращением ее сына. Это невозможно. Тело Дэна обгоревшее и холодное.
А теперь еще и это! Эбигейл не станет помогать, если я скажу ей, что ее сын сделал с моей дочерью. Это сожжет между нами последние мосты. Значит, чтобы уберечь Харпер, я должна смириться с тем, что она никогда не получит отомщения за то, что с ней сделал Дэн.
И это больно.
Есть и другие варианты. Я еще больше уверяюсь в том, что случившееся во время моей ворожбы – тот взрыв чаши – это ответ на вопрос о том, как умер Дэн. Что его убила сама магия. Смерть вернула себе парнишку, которого я шесть лет назад у нее утащила.
Так что я могу признаться. Сказать во всеуслышание, что я тем вечером вернула Дэна – и что на той вечеринке магия забрала его обратно.
Вот только сердце у меня обрывается при мысли о наказании за некромантию: тюремное заключение и конфискация дара. Моя магия – это моя жизнь, по важности она уступает только моей дочери. И для Харпер это тоже стало бы ударом. Она достаточно взрослая, чтобы вести самостоятельную жизнь и не попасть в детский дом, но она останется одна – и будет опозорена тем, что ее мать оказалась виновной в преступлении против самой природы жизни.
Я сделаю это, если это окажется единственным способом спасти Харпер. Но пока у меня есть и другие варианты.
Единственный способ, который не сделает все только хуже, связан с Эбигейл. Вчера мне показалось, что она наконец приняла то, что Дэн умер, и готова отказаться от своих обвинений. Она должна это сделать. Смогу ли я позвать ее сюда, чтобы она поговорила с этой журналисткой?
Харпер снова дергает дверь.
– Мам, алло! Ты что, решила запереть меня в доме на весь день?
Я бы так и сделала, если бы могла. Я бы не выпустила ее, не спускала бы с нее глаз, пока все не уладится. Но это невозможно.
Если мы будем вести нашу обычную жизнь, это покажет всем, что нам нечего скрывать. А если камеры покажут, какая Харпер юная, что она просто подросток…
– Все будут смотреть, – предупреждаю я ее. – Этот телеканал – только начало. Могут приехать фоторепортеры. Они делают сотни снимков, а потом используют всего один, на котором ты окажешься злой, опасной или ухмыляющейся. Не позволь им получить такой снимок. Не разговаривай с ними. Понятно? И если ты в какой-то момент почувствуешь опасность, беги домой – или найди какое-нибудь безопасное место и звони мне, да?
Харпер кивает. Я треплю ее за подбородок. Я такого уже много лет не делала.
– Вот и умница. Я пойду к Эбигейл, нужно покончить с этим. Она может сделать так, чтобы все это прекратилось, может заставить Джейка опомниться. Весь этот ужас, что навис над тобой, исчезнет, моя хорошая.
Я пытаюсь показать дочери свою любовь и заботу, смотрю ей в глаза. Но, как всегда бывает с Харпер, я не уверена, что могу увидеть больше, чем она сама покажет.
– И ты расскажешь ей то, о чем я тебе говорила? – спрашивает она. – Что со мной сделал Дэн. После всей этой болтовни насчет «безупречного Дэниела», пусть узнает, каким на самом деле был ее сын.
Мне становится тошно.
– Сейчас это неразумно, – говорю я. – Это ее расстроит. Нам нужно ее содействие – по крайней мере, пока все не закончится.
– Значит, я была жертвой, но мы будем молчать и умолять Эбигейл, чтобы она – «пожалуйста-пожалуйста» – сказала добрым копам, что я этого не делала? Ты об этом говоришь?
– Милая, прошу: ну ты же понимаешь почему!
Харпер кривится.
– И я что – должна быть благодарна, если меня перестанут обвинять в том, чего я не делала? Так благодарна, что буду просто молчать?
Что я могу сказать? Что нельзя воздать по заслугам парню, который умер? Что Эбигейл достаточно страдает из-за того, что лишилась сына, а если его назовут насильником, это ее убьет?
– Сейчас, – говорю я, – на первом месте твоя безопасность. Эбигейл на пределе. На грани срыва. Непредсказуема. Если она решит, что ты обвиняешь Дэна, то возненавидит тебя еще больше.
– Сейчас она обвиняет меня, а ты не можешь ее ненавидеть?
Ее обвинение – как пощечина.
Я готова сражаться за Харпер. Я буду это делать, если понадобится. Я сделаю все, лишь бы ее спасти.
Однако у нее нет дара, и она не понимает, что ведьма не имеет права бить первой. Она почти не имеет права даже отвечать на удар. Бабушка твердила мне, что терпимость по отношению к нам – лишь шаткий мостик над глубокой пропастью страха и подозрительности. Нам надо следить за каждым своим шагом, чтобы не наступить на подгнившую дощечку. Я буду действовать по-своему.
– Дело не… – начинаю я, но Харпер уже дергает дверь.
Я не хочу радовать телевизионщиков сценой, в которой я волоку ее назад или кричу ей вслед. Так что я просто оцепенело смотрю, как она сбегает по ступенькам.
На той стороне улицы оператор спешит взять свою камеру, но не успевает: взмахнув конским хвостом, Харпер сворачивает за угол и исчезает.
47Эбигейл
– Так будет правильно, – говорит Бриджит.
Она шарит по шкафчикам – настолько грязным и захламленным, что мне непонятно, как там вообще можно что-то найти. У нее полно ярких коробок хлопьев с жутким количеством сахара. Она хватает сразу несколько и сваливает в центре стола.
Я всю прошлую ночь провела здесь. После той ужасной сцены с Сарой мне невыносимо было оставаться одной, так что я позволила Бриджит схватить меня в охапку и увезти к себе домой. Я думала, мне там будет легче, но пребывание в доме, где все кричит о том, что тут живет настоящая семья, только разбередило рану от моей потери.
Дверца холодильника покрыта бумажками и записками с эмблемой нашей средней школы. На одном из карнизов пристроен вымпел «Спартанцев». Подоконник заставлен фотографиями, и почему-то мой взгляд безошибочно находит ту, на которой сняты мы вчетвером – ведьма со своей стаей, как мы, бывало, шутили – с нашими детьми на берегу. Я отвожу взгляд.
– Иззи? Из! Завтрак! – орет Бриджит в сторону лестницы.
– Не надо кричать, золото мое.
Это Черил – в деловом костюме с шикарной сумкой от Гуччи, набитой папками. Как она выносит этот дом, полный кошек и беспорядка? Что она вообще нашла в Бриджит? Я не в первый раз задумываюсь, не приложила ли Сара к этому руку. Приворотные зелья – это область колдовства, где полно правил и законов. Применять их дозволено только с обоюдного согласия тех, кто уже состоит отношениях. Мужьям и женам, которые потеряли огонек, но хотят остаться вместе. Однако магией нельзя пользоваться, чтобы добиться чьей-то привязанности или убрать ее.
Не похоже, чтобы Черил нуждалась в поощрении: она хлопает Бриджит по попе и целует в щеку. А потом, уходя, треплет меня по плечу и говорит, что я могу гостить у них, сколько пожелаю. А потом, стряхивая кошачью шерсть с рукава, она скрывается за дверью.
– Иззи!
Раздосадованные вопли Бриджит обрывает появление ее дочери. При виде меня девица отшатывается за дверь кухни. Меня это не должно было бы задевать – и все-таки задевает. Это происходило уже множество раз. На каждого человека, переходящего через улицу, чтобы обнять меня и выразить соболезнования, находится тот, кто отводит глаза, что