А Эбигейл…
Эбигейл этого никогда не простит. Я видела ее лицо. Она разнесла телевизор, но ей хотелось разнести весь мир. Если бы Харпер оказалась там, Эби схватила бы не кружку, чтобы бросить в нее – она схватила бы кухонный нож.
Теперь нет шансов на то, что все это закончится. Поначалу мне казалось, что Эбигейл убеждает себя в том, что Харпер убила Дэна, чтобы получить возможность поторговаться о его воскрешении. Но теперь, по-моему, она действительно в это верит.
Так что же мне делать? Мое главное желание – позаботиться о дочери. Обнять ее, знать, что она цела. Но ритуалы поиска основаны на воспоминаниях людей, определении места, где в последний раз что-то видели. Они – для потерянных предметов, а не для людей, которые пожелали затеряться. Иначе не было бы ни пропавших детей, ни сбежавших супругов.
Но где бы она ни была, мне остается только верить, что она знает, что делает, и находится в безопасности.
Моя задача – защитить ее от последствий того, чем она только что поделилась со всем миром. Джейк подтвердит свое обвинение, а значит, Болт не отступится. Он свяжется с Эбигейл. Мой визит к нему не даст никаких результатов. Тогда что мне теперь делать?
В дверь стучат. Это, конечно, опять репортеры. Я этим утром игнорировала их непрекращающиеся телефонные звонки и стук. Попытки заглянуть за занавески. Я видела на улице три команды телевизионщиков, и после того, что они сделали вчера, у меня пальцы чешутся наслать на них всех порчу. Стук продолжается, и я его игнорирую, пока меня не окликает тот голос, который я игнорировать не могу.
Это Черил.
Почему здесь жена Бриджит? У нее какие-то известия о Харпер?
Я открываю. Черил в своем брючном костюме выглядит властно и спокойно. Пара камер повернулись в ее сторону – возможно, недоумевая, кто эта официального вида гостья. Может, переодетый офицер ФБР. Или представительница органов опеки, приехавшая забрать мою девочку.
Она медлит, и я ее тороплю. От меня не укрывается то, как она вздрагивает, подныривая под связку веточек, подвешенную у притолоки. Ее взгляд скользит по прихожей, подмечая все.
Я и забыла, что она еще никогда здесь не бывала. Поначалу меня беспокоило то, что жена моей самой давней подруги не хочет заходить в жилище ведьмы, но я заставила себя не воспринимать это как нечто личное. Сказала себе, что это примерно то же, как если бы аллергик избегал дом с кошкой или собакой.
Вот только это все равно обидно.
– Бриджит шлет привет, – говорит Черил так, словно это формальность, на которую не стоит тратить время, – но я хотела поговорить с тобой как директор школы. Понятно, что начнется в школе после того, о чем заявила Харпер…
– Ты хотела сказать – после того, что сделал Дэн?
– Сара, я сочувствую тебе всем сердцем, правда. Но не нам решать, правда ли то, что случилось. Это дело полиции. А если учесть, что Дэн умер, то заявление об изнасиловании до суда не дойдет, поэтому правды мы никогда не узнаем.
– Я правду знаю. Она в том, что сказала мне дочь.
Как она смеет стоять у меня в доме и говорить такое? Однако Черил, похоже, поняла, что ведет себя неправильно.
– Послушай, я не хочу показаться черствой. Просто моя обязнность – заботиться обо всей школе. О сотнях ребят. Они уже травмированы смертью Дэниела, а это снова по ним ударит. Я должна думать об их благополучии. Но хотя я не имею права становиться на чью-то сторону, мне надо было зайти и заверить вас с Харпер, что я сделаю все от меня зависящее, чтобы в школе она чувствовала себя в безопасности. Просто ей нельзя больше прогуливать. Ее посещаемость и так уже упала ниже девяноста процентов, а если она еще ухудшится, мне придется занести это в ее личное дело.
Один прогул каждые две недели учебы. Я об этом не знала, но признаваться Черил не собираюсь. Моя девочка только что призналась, что ее изнасиловал ее парень, а директор школы нудит мне про посещаемость?
– После этого я бы сказала, что у нее есть вполне понятная причина не чувствовать себя в школе защищенной.
Черил явно в смятении.
– Да, конечно, я… Сара, я говорю это ради самой Харпер. Я знаю, что для таких как вы образование может и не быть в приоритете, но я полагаю… полагала, что твоя карьера для Харпер недоступна. Мы хотим, чтобы она закончила школу, но для этого ей нужно туда ходить. Я сделаю все возможное, чтобы она ощущала поддержку.
Я понимаю, что Черил хочет нам помочь. Но в том, что она сказала сейчас, столько всего неправильного, что я не знаю, с чего начать. Образование не в приоритете для «таких как я»? Она имеет в виду ведьм. Потому что мы не только шлюхи, но и дуры? А что это за оговорка, что она раньше считала, будто для Харпер закрыта магическая практика? Черил знает, что Харпер не одаренная! Она это всегда знала. Ничего не изменилось.
– Спасибо, – говорю я, приклеивая на лицо улыбку. – Конечно, окончание школы для Харпер в приоритете. Не имея дара, она должна как-то строить свою жизнь. Я дам ей знать, что она может рассчитывать на твою поддержку.
– Я прикреплю к ней личного психотерапевта, – поспешно говорит Черил. – Как директор, я должна оставаться…
Я киваю, но в душе я злюсь. В молодости Черил участвовала в кампаниях как «обычная разгневанная феминистка», сказала она как-то с нехарактерным юморком. Но неужели теперь ее работа означает, что ей нельзя встать на сторону девушки, которую изнасиловал ее парень?
Провожая ее до двери, я думаю, что очень скоро мы с Харпер узнаем, кто наши настоящие друзья.
Мне так страшно, что их окажется неожиданно мало!
Однако магическое сообщество всегда будет нас поддерживать. Отношение к нам – явный случай дискриминации. Невинную, неодаренную девушку преследуют без каких-либо доказательств только потому, что ее мама – ведьма?
Я могу обратиться за помощью к своим.
Может, один из членов совета Собора проведет для Харпер обряд определения, доказав, что у нее нет способностей? Да, сведения, полученные магическим путем, нельзя использовать на суде. Но мы все знаем, что полиция привлекает магических следователей при сборе информации. И, конечно же, когда у них не останется сомнений, копы прекратят расследование еще до суда.
Рабочий день почти наступил, и ровно в девять я звоню в Собор и прошу соединить меня с их юристом. Скучающий дежурный администратор спрашивает, в первый ли раз я обращаюсь со своей проблемой, и когда я говорю «да», он переадресует меня к онлайн-анкете, которую надо заполнить.
– Речь идет об убийстве с помощью колдовства в Коннектикуте, о котором вы скорее всего слышали, – говорю я сквозь зубы. – Я мать обвиняемой.
Он шумно сглатывает и моментально меня соединяет.
Однако, как только юрист берет трубку, я чувствую, что Собор не станет тем решением, на которое я надеялась и о котором молила Богиню.
– Да, Собор знает про это дело и следит за ситуацией, – сухо говорит она.
А потом все становится только хуже, когда я рассказываю о том безумии, которое происходит в Санктуарии.
– Позвольте вас прервать, мисс Фенн, – говорит юрист наконец. – Я понимаю, что вы расстроены, но тут есть два ключевых момента. Первое – это то, что ваша дочь не ведьма, и сама не подпадает под защиту Собора. Представьте себе, что нас начали бы просить вмешаться в дела всех немагических персон, обвиненных в колдовстве, чтобы доказать их невиновность. А во-вторых, то вмешательство, которое вы предлагаете – чтобы какой-либо значимый член Собора провел Определение вашей дочери, доказывая, что она лишена магии? Ну, именно такие запросы и привели к созданию правил, согласно которым магические доказательства не принимаются судом. Ведьмы защищают друг друга. Мы с самого начала неустанно боролись против подобной предвзятости. Вы ведь знаете о возникновении Собора для борьбы за права ведьм еще в то время, когда наше ремесло оставалось незаконным, и для выражения протеста подобных нам против дискриминации. Мы были созданы ведьмами и существуем для ведьм. Вы знаете наше предназначение: позитивная пропаганда колдовства.
Я знаю этот лозунг – сокращенно ПОПКА и его идиотский значок с попугайчиком. Мы из кожи лезем, чтобы казаться неопасными, и все равно глубоко в душе люди нас боятся.
– Так что извините, мисс Фенн. В случае вашей дочери Собор оказать поддержку не может.
И она кладет трубку.
Я несколько секунд смотрю на телефон, а потом бросаю его. Мне хочется колотить им о стол, пока он не разобьется.
Неужели нам никто не станет помогать?
Я почти добилась, чтобы Эбигейл и Болт отступили. Зачем Харпер все испортила?
Тут меня охватывает отвращение к себе, и я опускаюсь на пол, обняв руками колени. После всего, что перенесла моя бедняжка, я еще за что-то ее виню? Что со мной такое? Неудивительно, что она мне ничего не рассказывает.
Да, Харпер поняла, что, если следовать тому плану, который я начала осуществлять, все пройдет тихо. Что преступление Дэниела умрет вместе с ним: из-за расследования его смерти ей станет слишком рискованно говорить правду о том, каким он был на самом деле.
И она отважнее меня. Сильнее меня. Она выпрямилась и рассказала правду.
Я знаю, что мне нужно делать. Мне нужно сражаться рядом с ней, поддерживать, несмотря ни на что. Потому что я уже вижу, во что это превратится: в охоту на ведьм, такую, которую так любили в Санктуарии. Будут слова Джейка, Тэда и Эбигейл против слов моей семнадцатилетней дочери, которая не только не виновна, но еще и является жертвой.
Я не позволю им победить.
Я умываюсь и переодеваюсь. Я тщательно подбираю себе наряд, самый консервативный, наношу минимум косметики и выхожу из дома. Я переставила машину, но все равно выхожу через парадную дверь, потому что мне надо кое-что сказать журналистам. И я хочу кое-что сказать Харпер: публично заявить о том, что верю в нее. Тогда, может быть, она вернется домой.
Журналисты тут же на меня набрасываются.
– Мисс Фенн, как Харпер?
– Где ваша дочь, мисс Фенн?