– Харпер гостит у подруги, – отвечаю я им. – Не хочу никого обидеть, но вам должно быть понятно, почему ей не хочется возвращаться в дом, который вы окружили.
– Мисс Фенн, ваша дочь убила Дэниела Уитмена?
– Вам следовало бы спрашивать: «Насиловал ли ее Дэниел Харпер?». Ответ: «Да, он ее изнасиловал». Моя невинная семнадцатилетняя дочь пострадала от рук этого молодого человека, а сейчас страдает снова из-за ложных обвинений, выдвинутых против нее. Обдумайте свою роль во всем этом. Больше мне сказать нечего.
Я не задерживаюсь, чтобы проверить, как они на это отреагируют. Мне надо к себе в лавку. Только работой все можно исправить.
Магические действия, проведенные над кем-то без их ведома или согласия – это всегда плохо, но я уже это делала, конечно. Для Эбигейл. Для Джулии. Цель оправдывает средства.
И сейчас это важно как никогда.
60Мэгги
В доме Феннов дверь никто не открывает, а репортеры на меня налетели, так что мне приходится орать «без комментариев!» и заставлять опускать камеры. Только после этого я готова обменяться с ними парой слов. Они разочарованы – решили, что что-то от меня получат, а на самом деле это я от них получаю все, что мне надо знать: Харпер Фенн никто не видел, а ее мать сказала, что она гостит у подруги.
В обмен я читаю им короткую лекцию насчет харассмента несовершеннолетней, которая только что заявила, что была жертвой сексуального преступления.
– Так вы ей верите? – спрашивает один из репортеров.
– В мои обязанности не входит вера во что бы то ни было, – говорю я ему. – Моя обязанность – собирать сведения по поводу предполагаемого преступления. И, официально вам заявляю: я расследую смерть Дэниела Уитмена, и больше ничего.
– Так вы считаете, смерть Уитмена была преступлением?
– Я сказала «предполагаемое преступление».
– Вы здесь больше недели. По-моему, вы не считаете, что это не было преступлением.
Я прожигаю репортера взглядом. Я с ним не знакома, но в лицо узнаю: он из регионального отдела одного из национальных новостных агентств. Черт. Национальные!
– Я не намерена это комментировать.
– Ваше «без комментариев» – официальное или неофициальное заявление, агент?
Чтоб его…
Мне нужна не мамочка Харпер, а сама Харпер. Ее отсутствие – словно закрытая дверь, за которой, как мне кажется, спрятаны все факты по этому делу.
Как мне ее найти? Ее мама либо не знает, либо не хочет говорить. Может ли Роуэн мне помочь? Ведьмы ведь находят всякое разное, так? И мне надо бы убедиться, что мой эксперт в порядке после всего, что было на вилле.
Я сворачиваю на прибрежную дорогу и в нескольких милях за Грин-пойнт вижу ее – бегущую.
У копов чутье на бегущих людей. Мы автоматически их замечаем. Почти всегда это спортсмены, и они редко привлекают наше внимание. Так происходит и сейчас, но потом я резко настораживаюсь, опознав в бегущей Харпер Фенн. Похоже, мне впервые за долгое время повезло.
Я совершаю маневр, который был бы нарушением, не служи я в полиции (ага, плюс моей работы), и торможу перед ней. Она прибавляет скорость.
– Подвезти до Санктуария? – спрашиваю я через окно.
Услышав женский голос, Харпер останавливается, однако держится на почтительном расстоянии. Сказав «нет, спасибо», она отворачивается.
– Подождите. Я – агент Найт, – говорю я, высовываясь в окно. – Рада вас видеть. С вами все нормально? Вы вчера совершили смелый поступок. Харпер, мне действительно очень нужно с вами поговорить.
– А мне нужно с вами говорить?
В ее голосе нет враждебности, это точно. И она явно не боится. Не знаю, как истолковать ее тон.
– Это может быть полезно нам обеим. В любом случае такая остановка на дороге привлечет к нам внимание, а я полагаю, что вы этого не хотите.
– Я могу бежать дальше.
– А я могу ехать за вами, потому что на это реально не станут обращать внимания.
– А я могу побежать вон туда, где вы не проедете.
Она указывает на мелкий перелесок, который явно ведет к дюнам и берегу.
Но она не убегает.
– Очко в вашу пользу, – говорю я с улыбкой. – Но, Харпер, вы же понимаете, что когда-то нам надо будет поговорить. И не лучше ли сделать это здесь, не в Санктуарии? У вашего дома репортеры, – тут она хмурит брови. – Разве вы не хотели бы, чтобы они уехали? Чтобы все закончилось?
Она обдумывает мои слова, а потом кивает, открывает пассажирскую дверь и скидывает рюкзачок. Она указывает мне дорогу: чуть дальше в том направлении, куда я ехала, а потом по узкому проселку до парковки позади поросшей травой дюны. Одно из таких мест, куда ребята приезжают на барбекю или просто потусоваться, покурить и заняться тем, что подростки обычно делают, когда родители не видят.
– Вы знаете эти места? – спрашиваю я. – Вы эту ночь провели где-то здесь?
– Знаю. У меня в той стороне друзья.
Я вспоминаю, что говорила Беа Гарсия с покрасневшими глазами и ядом в голосе. «Ясно же, что у нее есть парень не в нашем городе».
– И вы добираетесь к ним бегом?
– Мне нравится бегать. Иногда обратно меня подвозят. Мне надо было уехать, агент. Я знала, что мама устроит шум из-за того, что я сделала вчера.
– Это правда? То, что вы сказали журналистам?
Харпер гневно сверкает глазами.
– Конечно, правда. Я была бы дурой, если бы призналась, что у меня был мотив для убийства, будь это не так.
– Вы ведь знаете, что ничего нельзя сделать, раз Дэниел мертв? Мертвых на суд не пригласишь. Полиция даже думать не станет, нужно ли было выдвигать обвинение раньше.
– А зачем, по-вашему, я это сделала? Я понимала, что иначе меня не услышат.
Я бросаю на нее взгляд – на эту открытую ясноглазую девушку – и вспоминаю нашу первую встречу в больнице. В ее реакции на происшедшее есть что-то неправильное, и в то же время я не могу определить, что именно не так.
– Когда мы разговаривали в больнице, я спросила, считаете ли вы происшедшее с Дэниелом несчастным случаем. Вы сказали, что это уж точно не было самоубийством из-за… такой, как вы. Вы не думали, что это было убийство, что вас могут обвинить?
– Конечно, я не думала об убийстве. И нет: я не могла и представить, что кто-то меня обвинит, раз меня не было рядом с ним.
– Вы не убивали Дэниела Уитмена тем вечером, колдовством или каким-либо иным способом?
– Не убивала, – по ее губам пробегает бледная улыбка. – Ни колдовством, ни каким-либо еще способом.
– Тогда как вы объясните случившееся?
– Он был пьян, споткнулся и упал.
– Но Дэн был спортсменом. Разве он стал бы столько пить?
Медэксперты сказали мне, что в крови у парня алкоголя почти не было, но я не могу сказать об этом Харпер.
Она наклоняет голову, обдумывая мои слова.
– Вы правы. Наверное, нет. То есть – он пил иногда, но меньше других. И намного меньше после того, как получил стипендию. Значит, дело в видео. Легко отвлечься, когда на стену во время вечеринки проецируют видео того, как ты кого-то насилуешь.
– Но по видео нельзя понять, что это насилие. Звука нет. Все те, кто видели то проекцию, называли ее просто съемкой секса и не подразумевали, что там что-то не так.
Харпер щетинится. Ее гнев почти физически ощутим. Однако, когда она задает свой вопрос, в ее глазах есть и что-то еще. Стыд?
– Вы это видели?
– Видела.
Нет, это печаль. И это меня больно ранит. Ее часто видишь у жертв насилия – целую гамму чувств. Вину и стыд. Недоумение и неверие. И да – печаль.
– Он знал, что это изнасилование, агент. И я знала. И тот, кто это заснял, знал. Не важно, как это выглядело для всех остальных.
– Вы не видели, кто это снимал?
– Нет. Было темно, а я была в полубессознательном состоянии. Я не управляла своим телом настолько, что даже не могла поднять голову.
– Вчера на ТВ, после того как вы сделали свое заявление, вы продолжили говорить, но ведущая вас перебила. Вы можете сказать мне, что именно говорили?
Харпер кривит губы.
– Конечно. Я же пыталась сказать об этом всему штату. Я сказала: «И не только меня».
– Что вы имели в виду?
– Дэн нападал и на других девушек. Но он действовал хитро. Они не из тех, кто станет в этом признаваться – и кому поверят.
– Вы мне их назовете?
– Вы им поверите?
– Я… Для копов это так не работает, Харпер. Но это в ваших интересах. У родителя, чью дочь изнасиловал Дэн, может быть вполне понятная причина причинить ему вред.
– Столкнув с лестничной площадки посреди вечеринки в присутствии кучи подростков? Не обижайтесь, агент, но я давно ничего глупее не слышала.
Разговор идет совсем не так, как я рассчитывала. Харпер гораздо более сдержана, чем я бы ожидала от девушки в ее ситуации. Что может быть подозрительно или же означать, что она просто говорит мне одну только правду.
Ее заинтересовали мои вопросы – и она многое обдумала. Лгущие обычно так не делают. У них есть свой сценарий – и они за него цепляются. Все мои инстинкты говорят мне, что она невиновна.
– А если все было не так? Если был другой способ?
– Какой – другой?
– Колдовство.
– Колдовство? – она смотрит на меня в полном недоумении. – Моя мама – единственная ведьма в Санктуарии.
– Ну, а если это была ваша мама? У нее ведь был мотив.
И несмотря на такой прямой вопрос, Харпер успокаивается. Я вижу, как уходит напряженность.
– Это не она. Про то, что Дэн со мной сделал, я сказала ей всего пару дней назад. Накануне того интервью. Она пришла в ужас. Так расстроилась! Она не притворялась. Она точно раньше об этом не знала.
– И в Санктуарии больше никто не владеет магией? Ни у кого из ковена вашей матери? Она ни разу не говорила о своем ощущении, будто магия есть у кого-то еще?
Харпер качает головой.
– У членов ковена нет магии. В этом весь смысл. Нет, Фенны были единственными ведьмами в Санктуарий уже много поколений.