– Звучит чудесно. Съезжу в следующий выходной. А, стой: а что такое «выходной»? Ну, и?
– И она здесь. Харпер Фенн.
– Что?
Черт! Неужели эта девица не может остаться в доме у матери хотя бы на одну ночь? Я знаю, что она бунтарка и все такое, но при этом против нее выдвинуто обвинение в убийстве, а она выдвинула обвинение в изнасиловании.
А потом я вспоминаю, что Беатриз Гарсия и спартанцы окунали ее в фонтан. Что одноклассник заснял ее изнасилование, а кто-то запостил эти кадры в сети. Что ее дом испоганили, а местная газета печатает обвинения. Что Эбигейл Уитмен во всеуслышание заявляет, что Харпер убила ее сына. И даже эти мерзкие надписи на табличке при въезде в Санктуарий, которые ясно говорят, что их с матерью больше не хотят видеть в городе, в котором она родилась.
И вспоминаю о смертной казни, которая ей угрожает.
Мне надо радоваться, что она не сбежала из штата или вообще из страны.
А потом мне приходит в голову еще одна мысль. Грин-пойнт – убежище Харпер. Тогда понятно, почему она бежала с той стороны в тот день, когда я ее встретила. «У меня друзья в той стороне», – сказала она.
А в Грин-пойнт есть ведьма! Не могла ли она оказаться именно тем человеком, чью магию Роуэн ощутила на вилле, где проходила вечеринка? Тем человеком, чья магия определенно убила Дэниела? Потому что зачем скрывать свою личность во время колдовства, если ты ничего плохого не делаешь?
Возможно, та ведьма – друг Харпер. Или, может, у нее есть сын, который и есть ее тайный парень (утверждения Беа насчет «другого парня не из нашего города») и который умолял мать отомстить за нее. Или преданная подруга. Которая, в отличие от Харпер, унаследовала дар и пожелала вступиться.
– Постарайся, чтобы она не увидела твою патрульную машину, – приказываю я Честеру. – Мы же не хотим ее вспугнуть. Я сейчас приеду.
Похоже, у нас прорыв. Наконец-то.
74Мэгги
Честер с Роуэн присоединяются ко мне на придорожной площадке для пикников, не доезжая до Грин-пойнт. Ведьма сидит впереди: она не очень сильно страдает, но испытывает то, что называют психическим истощением – а Честер тем временем рассказывает.
– Лавка открывается только в десять, так что я зашел в кафе купить попить… в то, что на берегу. Там довольно людно, потому что серфингисты выходит на воду рано. А она там: смотрит в сторону моря, словно кого-то ждет. Так что я сразу с вами связался.
– Это точно она?
– Определенно. Хотя выглядит немного не так, как обычно. Вы увидите…
– Ну, тогда возвращаемся, – говорю я, заводя машину. – План такой. Патрульную машину оставим здесь. И, Честер, ты в своей форме слишком заметен. Сиди в машине и будь готов ехать за Харпер, если она куда-то направится. Я пойду в кафе наблюдать. Роуэн, а вы идите в лавку за лечением, но попытайтесь разговорить владелицу насчет Санктуария. Выясните, знакома ли она с Харпер. Может, представитесь ведьмой, которая приехала сюда отдыхать и встревожена новостями, не знает, разумно ли в этих местах задерживаться. Вас такое не затруднит?
Роуэн показывает в улыбке свои острые белые зубы.
– Конечно. Это гораздо приятнее, чем выяснять, не сглазила ли шумного пса клиента разозлившаяся ведьма-соседка или не прокляла ли способная девица член бросившего ее парня. Оба случая из реальности, – добавляет Роуэн, кладя руку на локоть моего помощника. – Напомни потом, чтобы я тебе про них рассказала.
Честер снова багровеет, как свекла. Слава Богу, что я просто попросила его оставаться в машине.
В кафе шумит кофе-машина, а к кофе предлагается шесть сортов молока, причем только один как-то связан с коровой. Меню на пятьдесят процентов состоит из «суперпродуктов» и на восемьдесят процентов вегетарианское. Пока я стою и пытаюсь все рассмотреть, у меня появляется хорошая возможность найти в помещении Харпер.
И она здесь. Несомненно, это она – и в то же время, как Частер и сказал, определенно «не такая как обычно». На ней маечка с узкими бретельками, и она просто покрыта татушками. Я невольно засматриваюсь на нее.
Татуировки словно рукава поднимаются от ее запястий до ключиц, но их почти нет там, где они были бы видны, когда она полностью одета. Все, что я слышала про «стеснительность» Харпер, теперь становится понятным. Почему она надевает футболки с длинными рукавами на физкультуру и отняла у школьного психолога свитер, когда рубашка на ней промокла до прозрачности. Почему она в тот первый день в больнице задвинула занавески.
Это не самоистязания, как тревожилась Черил Ли, и не следы насилия. Наоборот. Харпер превратила свою кожу в художественное произведение. Есть нечто возмутительное в таком количестве чернил на столь юной девушке, но в то же время картинки просто чудесные. Мне трудно оторвать от нее взгляд. Но надо, потому что она не одна.
Он – типичный пляжный парень. Тусклые блондинистые завитки слиплись от соленой воды. Лет двадцати пяти – достаточно молодой, чтобы его лицо казалось привлекательно-загорелым, а не просто выдубленным. И он тоже покрыт татуировками. Вокруг выпуклых бицепсов обернуты кельтские кресты. На правой половине груди – русалка, на левой – подмигивающий моряк.
Харпер перегибается к нему через стол и улыбается, как будто у нее нет никаких проблем. Как будто ее не обвиняли в убийстве. Не насиловали. Не задирали. Как будто ей не угрожает смертная казнь.
Это поразительное преображение, и теперь мне понятно, почему девушка так часто сюда приходит. Чтобы быть кем-то другим. Не дочерью ведьмы и не подругой спортсмена. Не бездарью.
– Я говорю: что будете?
Я называю первое, на чем мой взгляд останавливается в списке напитков, к несчастью зацепившись за «чай латте с куркумой». Я уношу свой напиток к неприметному столику и стараюсь не давиться, отпивая понемногу и продолжая наблюдать за парой у окна. Я опасаюсь, что этот тип окажется каким-нибудь подонком или наркошей, но в нем не ощущается ничего хищного, а в ней нет никакой напряженности. Может, он просто не знает, насколько она юная?
В кафе заходят новые мокрые парни и девицы. Несколько останавливаются у того столика. Один тип сдвигает водонепроницаемую повязку, чтобы показать Харпер тату на руке – судя по виду, недавнее. Она проверяет татуировку взглядом профессионала, одобрительно кивает и возвращает повязку на место. Владелец руки хлопает Харпер по спине – да так увесисто, что она поперхнулась – после чего они стукаются кулаками.
Это еще что такое? Ясно одно: Харпер – часть этого сообщества, какой никогда не была в Санктуарии. Я вспоминаю все, что слышала про ее нарастающее равнодушие к учебе, дистанцию, которая возникла между нею и Беатриз даже без учета трений из-за Дэна Уитмена. Слова Джулии Гарсия насчет различия в устремлениях. Что не удивительно, если она нашла свое место здесь. Обитатели Грин-пойнт – полная противоположность целеустремленным любителем фирменных лейблов вроде Беатриз Гарсия.
Неужели это именно та история, которую я искала?
Харпер вырастает из своих дружеских связей в Санктуарии, выбирая иной образ жизни. Пытается порвать со своим спортивным парнем Дэниелом. Юный альфа Санктуария, не желая терять лицо, опаивает Харпер и совершает с ней половой акт, а его приятель это записывает, чтобы ее унизить.
Харпер решает бросить ему вызов на вечеринке с гневной тирадой – именно так, как рассказывает Джейк – но ее не слышат за шумом и музыкой. Может, кто-то из приятелей из Грин-пойнт – один из этих крепких парней – пришел с ней в качестве поддержки. Дэн, испугавшись, теряет равновесие и падает, разбиваясь насмерть.
Несчастный случай. Все-таки просто несчастный случай.
Вот только эта версия никак не объясняет того, что вилла пропитана мощным колдовством.
Но, кажется, я предпочла бы ее.
Я беру себя в руки. Я ведь сама сказала Честеру: мы – правоохранители. Мы не решаем, кто виновен, а кто нет.
Для моего дела требуется ведьма, а в Грин-пойнт она имеется. Может, она серфингистка и не открывает лавку, пока не окунулась в море.
В этом прибрежном поселке прячутся мои ответы: я в этом уверена.
Когда та парочка встает, я иду следом за ними по променаду. Мы минуем лавку ведьмы. Симпатичное местечко: небесно-голубая краска, каллиграфическая вывеска «Шивон Малони – зарегистрированная ведьма. Обращайтесь к лицензированному магу! Все будет волшебно!»
Сбоку от двери висит корабельная рында, чтобы клиент мог сообщить о своем присутствии, а за витриной опущены жалюзи. На двери табличка «Ведьма работает!». Роуэн там. Отлично.
Тем временем Харпер со своим другом зашли в заведение тремя дверями дальше. И – вот сюрприз! – это тату-салон.
Его название – «Холст» – нанесено на большую витрину шикарными завитушками. По обе стороны от входа висят рамки с фотографиями, демонстрирующими таланты владельца. Там воспроизведена газетная статья. На снимке друг Харпер показывает большой палец рядом с забитым татуировками мужчиной.
«Блеск тату», – гласит заголовок. – «Художник из Грин-пойнт Джонни Малони отхватил первое место в конкурсе татуировок штата». Дальше я не читаю. Фамилия говорит мне все, что я хотела узнать. Друг Харпер в родстве с ведьмой Грин-пойнт. Сын, брат или муж.
Я делаю несколько снимков на телефон. Я опасаюсь, что меня заметят, но парочка занята. Харпер уверенно двигается, приготавливая инструменты, синхронизирует телефон, включая музыку, басовитую и рычащую. Она достает из-под прилавка альбом и что-то показывает Малони. У него, видимо, есть какие-то предложения, и они обсуждают рисунок.
Малони уходит в глубину здания, а я наблюдаю, как Харпер устанавливает зеркало рядом с медицинской кушеткой, на которой клиенты получают наколки. Она стягивает с себя майку и вертится так и этак, осматривая себя. Ниже лифчика ее живот покрыт извилистыми узорами.
Она аккуратно вставляет иглу в индукционную машинку и кладет ее обратно на металлический поднос. А потом она задвигает безупречно чистую занавеску и скрывается из вида. Джонни Малони не показывается. Спустя мгновение на фоне музыки едва слышно начинает жужжать машинка.