Я видела знак «Повеление». Знаки «Погибель» и «Незаметность».
И знак «Уничтожение».
В некоторых ведьмовских школах используют тату, чтобы увеличить свою силу, но в моей – нет. Но ни одна ведьма, где бы она ни практиковала, не отметит себя такими мерзостями. Именно из-за этих знаков запретили «Старкросс». И тем не менее они нанесены на тело моей дочери!
Я приваливаюсь к стене, подтягивая колени, и забрасываю на них скованные запястья и склеенные пальцы. Легче не становится.
– Ты, ведьма! – коп, чей пистолет наставлен на меня шагает ближе. Он стучит стволом по пруту решетки. Удар металла по металлу получается громким и резким. – Держи руки так, чтобы нам было видно!
– Господи, успокойся уже, – бормочет Харпер.
– А ты – молчи!
В его голосе слышна паника.
– Не подходи к ним так близко! – предостерегает его приятель.
Харпер фыркает на них. Я опасалась, что ей будет страшно, но она демонстрирует бесстрашие и презрение, которые так ярко проявились в последние недели. Сама пошла к телерепортеру. Полная уверенность, когда я рассказала ей про обвинение Джейка в колдовском убийстве – потому что у нее магии нет. Несмотря на мои предостережения о том, что законы работают против ведьм, она считает, что ее невиновность ее защитит.
Но никто не поверит в ее невиновность, если увидят, что на ней вытатуировано. Пусть все знаки мелкие и искусно скрыты среди цветков и ветвей крупного узора. Но если их увидеть – они оскорбят зрение так, словно вырезаны на ее теле ножом.
Наверное, это работа сына ведьмы из Грин-пойнт, татуировщика. Я с ним не знакома. Я и его мать почти не знаю. Мы с Шивон Малони несколько раз обсуждали свою работу за чаем из одуванчиков. Но мы не дружны, и магия у нас совершенно разная. Ее семья – настоящие странники. Они переехали из Ирландии несколько поколений назад и не останавливаются нигде дольше, чем на семь лет.
Их магия – недолговечная и живет в живых изгородях и кострах. Их гримуар написан облетевшей листвой и уходящим к небу дымом. Их заклинания – дыхание ветра. Для таких, как Шивон, сама природа – это магия.
Традиция странников не признает письменной мудрости. Малони не принадлежат к семьям «Старкросс».
Так что я сомневаюсь, что, увидев тайну Харпер под ее гидрокостюмом, Шивон поняла бы, что это такое. Если бы ее сын понимал, что именно он делает, но никогда не нанес бы на чистую кожу Харпер эти знаки, чернее черного.
«Наверное, Харпер его об этом попросила». Это – единственное объяснение. Она принесла ему свои рисунки. Эти тату – ее собственное решение. Может, так она все-таки присвоила какую-то частицу моего ремесла? Тату часто служат напоминанием о наших потерях: имя любимого, дата смерти товарища…
Харпер увековечила нечто, чего не имела и не могла потерять.
При мысли об этом у меня наворачиваются слезы, хотя под дулом наставленного на меня пистолета я не осмеливаюсь поднять руки и их вытереть. От соленых слез сбитую кожу саднит.
Утешает только то, что эти знаки – всего лишь тату. В них нет силы. Их не наполняет магия. Они инертны и пусты, как изящные копии моих карт, сделанные Джулией. Как хорошо, что их наносил сын Малони, а не сама ведьма. Даже не знай она, что именно чертит, ее дар вдохнул бы в них жизнь.
Не могу себе представить, какими бы были последствия. Метки магии на теле, не способном ее вместить. Когда мы заговариваем предметы, то если какой-то окажется недостаточно хорошо подготовлен, он может рассыпаться под действием наложенной на него магии. Если бы эти татуировки нанесла ведьма, они могли бы убить мою дочь.
Да и сейчас они могут ее убить.
Харпер могут повесить за убийство Дэна, потому что эти знаки отмечают ее как нечто неестественное.
И даже хуже. Мой единственный способ защитить дочь – единственное, за что я держалась в качестве крайней меры – это признание в том, что я ответственна за смерть Дэна на вилле, потому что именно я шесть лет назад отняла его у смерти… Он стал бесполезен из-за еще одного умершего паренька. Джейка Болта.
Если я возьму на себя вину за Дэна, они все равно повесят смерть Джейка на Харпер. Я прочла это в глазах Тэда Болта.
Тэд и Эбигейл потеряли детей. Как они могут так поступать? Повесить меня и моего ребенка за спиной властей, зная, что нас ждет?
Где же та следователь, которая вроде была на нашей стороне?
Как умер Джейк Болт?
Я смотрю в потолок, заставляя себя успокоиться. Выход еще есть – его не может не быть!
Но сейчас я его не вижу. Прикованная, со склеенными пальцами и без лозы, схем и инструментов, я ничего не могу сделать.
Может, когда нас отсюда поведут наверх для допроса, у меня появится шанс. Я пытаюсь двигать пальцами под изолентой. Мне стянули все пять, словно клешни омара перед отправкой в кастрюлю. Лента доходит мне до запястий. Копы хорошо выполнили свою работу: возможности пошевелить пальцами нет.
Нам пригрозили, что застрелят нас, если мы заговорим. Но я же живу здесь всю жизнь! Все меня знают. Я ставлю на то, что молодому местному копу будет трудно стрелять в упор в знакомого человека. И, кроме того, Тэд захочет, чтобы мы были живы и нас можно было судить. Горе требует выхода.
– Мне нужен адвокат! – говорю я громко. Сердце у меня отчаянно колотится.
– Я же сказал: заткнись! Или я это сделаю – даю слово, что сделаю!
Раздраженный молодой коп бросается к двери камеры. Руки, сжимающие пистолет, трясутся. Если бы мои руки были свободны, я могла бы попытаться использовать чары принуждения, с помощью которых прошла в дом к Эбигейл. Тогда мы бы посмотрели, у кого оружие лучше.
Вот только после того, как я столько дней ожидала этого момента, готовила чары и обдумывала стратегии побега, катастрофа обрушилась на меня так внезапно, что я не успела отреагировать. Был только удар Тэда на берегу – а когда я пришла в себя, то уже оказалась скована и связана. Синяки на лице дочери говорят мне, что эти звери поступили с ней так же.
– Вы не имеете права держать нас тут без адвоката и без обвинения, – настаиваю я, расхрабрившись после того, как последняя фраза не закончилась пулей.
Если только я заставлю их привыкнуть к тому, что я разговариваю, то, как только мне удастся освободить пальцы…
– Тебе не понадобится адвокат, Сара, – Эбигейл стоит у лестницы, которая ведет вниз из отделения полиции. – Ведите их наверх. Пора.
– Подождите! Эби!
Изящные туфельки Эбигейл, которые она надевает даже на футбольные матчи, постукивают по цементному полу. Она останавливается чуть поодаль от нашей камеры. Почему-то несмотря ни на что макияж на ней безупречный. Я когда-нибудь видела ее ненакрашенной – хоть раз за годы нашей дружбы? Я вообще знакома с женщиной под всей этой косметикой?
– Умолять бесполезно, – говорит она. – Вам обеим. В Санктуарии сделали свой выбор уже много веков назад. Здесь нет места для вам подобных и творимому вами злу.
– Добру! Я всегда делала только добро. Ты это знаешь. А Харпер не виновна – и ты это тоже знаешь. Ты же можешь прекратить это безумие, Эбигейл!
Мои пальцы под лентой отчаянно дергаются. Мысленно я перебираю несколько заклинаний. Вот только одних мыслей мало. Музыкант может знать все ноты пьесы, но, чтобы ее сыграть нужен инструмент, а у меня не свободны руки и нет лозы.
А Эбигейл заметила.
– Прекрати! – рявкает она. – Охрана, выводите их.
Харпер подходит к решетке. Мне хочется заорать, чтобы она держалась подальше. Могу себе представить, как Эбигейл ударит мою девочку, плюнет в нее… может, даже вырвет один из пистолетов и ее застрелит.
Моя дочь смотрит мягко.
– Я сожалею о вашей потере, Эбигейл. Сожалею, что не увиделись с ним в последний раз, чтобы попрощаться.
Эбигейл шатается. Эти двое впервые встретились после того, как Дэниел умер. Эбигейл впервые увидела девушку, которую обвинила, и посмотрела ей в глаза.
Я замираю. Может, этого хватит? Просто произнесенные вслух слова сожаления, чтобы напомнить Эбигейл, что мы все сочувствуем ее горю. Может, в словах Харпер есть своя магия?
– Сука! – бросает Эбигейл. – Виселица для тебя слишком хороша. Будь моя воля, тебя ждал бы костер.
Она поворачивается и быстро уходит наверх. Меня обжигает разочарование, а последняя надежда обращается пеплом и улетает.
103Мэгги
В багажнике несущейся к Санктуарию машины Честера я задыхаюсь и потею. Когда мы наконец останавливаемся и крышка поднимается, я с радостью втягиваю в себя воздух. На меня смотрят мой помощник и Пьер Мартино.
– Рад вас видеть, – говорит Пьер, и его сильная рука вытаскивает меня наружу, словно мешок с цементом.
Мы трое договариваемся, что Честер вернется в отделение и притворится верным копом – и позвонит мне, когда ему удастся что-то выяснить. Мы с Пьером проведем разведку, чтобы понять, что за хрень тут творится, где могут находиться обе Фенн, и насколько велика опасность для них.
Мне нужно бы переодеться, однако вариантов мало. Пьер предлагает мне одну из своих толстовок с капюшоном и пару тренировочных брюк дочери. Я беру их неохотно. Мой конфликт интересов просто зашкаливает. С тем же успехом мне можно прямо сейчас выбросить свой жетон в мусорку. Я говорю себе, что привлечь Пьера вполне разумно. Если его дочь ответственна за то преступление, в котором обвиняют Харпер, то он как минимум обязан помочь мне ее выручить. И он все равно захотел бы это сделать: Сара – его самая давняя подруга.
Господи, пусть всему этому найдется какое-то разумное объяснение! Пусть мне не придется арестовывать Иззи Перелли за убийство одного парня на вечеринке и какое-то смертоносное воздействие на другого.
Я закрепляю пистолет на боку – так, чтобы его можно было легко достать из-под мешковатой толстовки – и прячу телефон. Пьер застегивает на поясе рабочий ремень. В него вдеты столярный молоток, стамеска, длинная отвертка и болторез.
– На тот случай, если надо будет их освобождать или еще что, – говорит он, надевая поверх холщовый жилет, который все прикрывает. Я стараюсь не задумываться над тем, что включено в это «или еще что».