Мы двигаемся к стадиону пешком. В историческом центре я сразу замечаю, что половина магазинчиков закрыта. Пьер останавливается, чтобы помочь немолодой владелице сувенирной лавки, у которой заело ролльставни.
– Это только для туристов, – говорит она нервно. – Это не всерьез. Завтра с утра первым делом все выброшу.
Я пытаюсь понять, с чего она так нервничает, и смотрю на витрину. Там выставлены сувениры на тему ведьмовства – из тех, которые предлагают в десятке городкой Новой Англии. Кружки и брелоки с ведьмами на метлах. Свечи в форме черных котов и черепов. Пена для ванн с этикеткой «Успокаивающее зелье». Когда Пьер запирает ставни, женщина быстро пищит «спасибо» и уходит.
Через несколько кварталов на нас обрушивается жуткий шум, доносящийся со стороны одной из боковых улиц с жилыми домами. Там оказывается фургон с громкоговорителями.
«Важная информация о карантине! – объявляет женский голос. – Просьба собраться на футбольном стадионе. Важная информация о карантине…»
Фургон медленно едет дальше. Мы проходим еще немного – и вдали я слышу еще один, повторяющий тот же текст. Люди выходят из домов, улицы заполняются народом. Неужели они не понимают, что во время эпидемии запрещено собираться вместе?
А это показывает, что они не считают это нормальной болезнью. Они думают, что это колдовство.
Шум нарастает, и по обрывкам разговоров, слышным на его фоне, понятно, что люди испуганы, растеряны, озлоблены. Увлекаемые толпой, мы подходим к стадиону. Ворота распахнуты – и я вижу, что внутри.
Все плохо. Просто хреново.
Я вытаскиваю телефон и набираю номер телерепортера, Анны Дао.
– У вас есть вертолет? – спрашиваю я, как только она отвечает. – Потому что в Санктуарии кое-что происходит, и это должен видеть весь мир.
104Мэгги
Я едва успеваю закончить разговор, пообещав переслать снимки, когда нас с Пьером вталкивают на стадион. В центре устроен помост, который, как я вижу по поблекшему логотипу, принадлежит «Спорту на берегу». Он нанесен белой краской и аккуратно обведен красной, которую я наконец опознаю. Ту же краску разбрызгали по Сариному дому – и ею же обезобразили знак на въезде в город.
Напротив помоста – небольшая подставка. На ней стоят медалисты на соревнованиях, но я могу вообразить, для чего ее предназначили сегодня. Это – скамья подсудимых. Гвардейцы тащат металлические барьеры, чтобы ее огородить.
Почти все трибуны уже заполнены. Какая-то пожилая пара сидит с пледом на ногах и пакетом сэндвичей, словно приготовившись болеть за внука на футболе. На всех сиденьях на половине ряда с одной стороны разложены аккуратные таблички «занято». Люди, рассевшиеся на первом ряду одной из трибун, растянули вдоль нее длинное полотнище. На нем – цитаты из Библии.
Еще один ряд отмечен цветами «Спартанцев Санктуария», и заполнен подростками – девицами и парнями. Они болтают, флиртуют и пьют лимонад из банок. Но в основном нас окружают лица мрачные и испуганные. И это пугает уже меня, потому что только одно действует на людей лучше, чем гнев: это страх.
Вокруг сцены расставляют усилители звука.
Можно подумать, что идет подготовка к милому городскому празднику – Дню Основания или Дню Благодарения, или еще какому-то – если бы не то, что я вижу в одном конце поля.
Потому что на планке футбольных ворот закреплены две веревки с петлями.
Я делаю снимки. Но когда я собираюсь отправить их Дао – и Реми, потому что ему надо немедленно отправлять сюда людей, карантин там или не карантин – у меня из рук выхватывают телефон. Это юный национальный гвардеец с открытым дружелюбным лицом.
– Я это забираю, мэм, – он указывает на электронное табло, на котором горит символ «телефонами не пользоваться». – Извините. Назовитесь – и сможете забрать его завтра. И ваш тоже, сэр.
Он протягивает руку. На секунду мне кажется, что Пьер откажется, но тут подбегает еще один гвардеец, демонстративно держащий руку на кобуре пистолета. И Пьер делает то, что все чернокожие родители, увы, учат делать своих детей при виде тянущегося к оружию блюстителя закона. Он моментально слушается.
Я даю фальшивые имена – но нас чуть было не разоблачает голос у нас за спиной.
– Ох, Пэ!
Гвардейцы уходят конфисковать телефоны у продолжающих прибывать на стадион людей, а мы оборачиваемся. Это Бриджит Перелли-Ли. Рядом с ней, закутанная так, словно сейчас декабрь – Изабель.
– Бридж, бэби, – говорит Пьер, – зачем вы здесь? Надеюсь, ты не участвуешь в этом дерьмоспектакле?
– Нет-нет, конечно же, нет! Я пришла, чтобы попытаться поговорить с Эбигейл. Это она стоит за всем этим, вместе с Тэдом Болтом. Я пыталась позвать и Джулию, но она так перепугана! Говорит, что если Эбигейл могла обратиться против Сары, то потом может обратиться и против нас. Но я подумала… О, аге…
Мы оба на нее шикаем.
Круглое доверчивое личико Изабель поворачивается к нам по очереди – и я внезапно испытываю тревогу. Я строила теории. Я даже других в них убедила. Но теперь, когда я снова оказалась рядом с Иззи, мне трудно поверить, что она виновата в чем-то худшем, чем разбитая посуда при разгрузке посудомоечной машины. Она трогает мать за руку.
– Мамочка, мне надо ей сказать…
– Нет! – шипит Бриджит. – Нет, ты будешь молчать.
– Но я…
– НЕТ, Изабель.
– Эй-эй, полегче, – Пьер садится на корточки перед дочерью. – В чем дело, кроха?
– Пьер, не…
– Иззи? – ласково поощряет ее Пьер.
– Это я сделала, – говорит Иззи еле слышно.
– Что?
– Это чушь, Пьер, – вид у Бриджит затравленный. – Какая-то фантазия, которую она только что придумала, чтобы их спасти. Не слушайте ее, агент.
– Это я убила Дэна, – говорит Иззи, надувая губы. – Я пришла на вечеринку и его толкнула. За Харпер. И за меня.
– Не шути, Из. И не придумывай.
Пьер осторожно встряхивает дочку за плечи.
– Ты же знаешь, почему, папа, – говорит Изабель чуть громче. – Я не собиралась его убивать. Я просто хотела, чтобы он упал с лестницы и сломал себе ногу или еще что-нибудь, чтобы он не смог воспользоваться спортивной стипендией. Но тут он увидел видео, которое запустила Беа, и шагнул вперед, как раз, когда я это сделала, и упал неправильно. Это вышло случайно. А потом начался пожар.
Постойте…
Что?
Иззи его толкнула? Чтобы толкнуть парня, колдовства не надо.
Девочка хлюпает носом прямо в свой гигантский шарф, ее слова тонут в мягких складках. Их слышали только мы.
Эти слова все меняют.
Я смотрю на отчаянное лицо девочки. Теперь понятно, почему она выглядела перепуганной и виноватой, когда я заходила к ним домой. Видимо, она держала это в себе, надеясь, что следствие покажет, что все было просто несчастным случаем. Веря, что Харпер в Грин-пойнт в безопасности, и зная, что она не виновна в колдовстве. Но сейчас все стремительно разрослось до вот этого – и Иззи отчаянно нужно спасти подругу.
То, в чем она только что призналась, не убийство – но определенно преступление. Вот только ей всего семнадцать, и имеются смягчающие обстоятельства. Суд будет снисходителен. Если я ее прямо сейчас арестую, будет ли ее приговор разумной платой за то, чтобы остановить то безумие, которое все нарастает здесь, на стадионе?
Кто-то начал песнопение (я помню его из детства, это «Господить наша крепость»), и его подхватывают другие голоса. Я осматриваюсь, и вижу, что все места заполнены – и меня посещает головокружительное предчувствие, что все зашло насколько далеко, что никакой арест, никакие мои официальные действия ничего не изменят.
– Она просто расстроена, – говорит Бриджит. – Это все неправда. Она болела. Была дома. Ее на той вечеринке не было. Не понимаю, почему кто-то говорил вам, что она там была.
– Какого хрена ты сюда ее привела, Бридж? – Пьер стиснул кулаки. – Хочешь, чтобы наша малышка оказалась там, рядом с Сарой и Харпер? Ты что, не видишь, что они собрались делать?
Он тычет пальцем в висящие петли.
«Пусть этот полный бесов мир грозит нас уничтожить, – возносится над стадионом сопрано. Это Мэри-Энн Болт, она стоит напротив помоста. Ее группа поддержки взялась за руки – весь ряд – и, на моих глазах, весь стадион делает то же самое. – Не убоимся, с Богом, нам истина Его поможет!»
Бриджит рыдает. Пьер притягивает ее к себе – притягивает к себе всю свою семью – заключая в крепкие объятия, которые должны не только утешить, но и заставить замолчать.
Я смотрю на содрогающуюся спину Иззи Перелли.
Она только что призналась, что убила Дэна. Но она собиралась просто столкнуть его на ступеньки. Он отвлекся на видео. И в отношении этого видео Иззи только что указала на Беатриз, а это объясняет, почему Беа все время давала уклончивые ответы. Фредди сделал эту запись, а его подружка вывесила ее в интернете и включила проекцию во время вечеринки. Поскольку Беа в школьной иерархии стоит высоко, не удивительно, что все ребята так удачно не заметили, как она делает нечто настолько заметное.
Кто знает, зачем Беатриз это сделала. Может, хотела впечатлить Дэна, присоединившись к унижению Харпер. Может, ей было обидно, что хоть он и порвал с Харпер, но по-прежнему не замечает ее, и ей захотелось поставить в неловкое положение их обоих. Мне не хочется думать, что она знала, что там показано изнасилование. Возможно, Фредди стер звук в том варианте, который отправил ей. Возможно, сказал, что Харпер прикидывается.
Надеюсь, все было именно так.
Возможно, Беатриз настолько выбита из колеи смертью Дэна именно потому, что боится оказаться виновной, считая, что это ее видео застало его врасплох и заставило споткнуться? В каком-то смысле это действительно так, потому что созданный ею отвлекающий момент позволил Иззи действовать.
Две виновные девушки, которым не дает покоя их роль в смерти юноши – а весь город собрался осудить одну невиновную.
Вот только…
Вот только где в этой версии событий колдовство? Где та сила, которая обрушилась на нас на вилле? Чья темная магия действовала тем вечером?