Остановившись, Моня прислушался и огляделся. Он не заметил ничего подозрительного, но чутье его спутницы намного острее. Жаль, что ослаблена до обычных «искателей». Всё же этот мир не ее. И не его. Но всё лучше, чем дно социальной иерархии дома.
Солнце опускалось за лес, и в быстро темнеющем небе появилась луна. Хор лягушек глушил стрекот сверчков, на деревьях задумчиво висели гекконы, медитируя на кружившую вокруг мошкару.
Моня даже завидовал им. Там всё просто – ни проблем, ни загадок. Ешь, спи, виси.
Где-то вдали выли волки. Шорохи в кустах, скрип ветвей и уханье филина наполнили сумерки звуками таинственной жизни. Роса осела на паутине, серебря нить в кружевах, а на поляне словно небо упало на землю – зажглись светлячки. А еще чьи-то голодные и красные глазки, которые жадно смотрели сейчас из кустов. Но кто там, пока было не видно.
– Мне надеть что-то особое? – спросил Моня шепотом, показав на них взглядом. Но Роби прекрасно видела всё.
– Выбери сам. Ты знаешь, что я люблю. – Толкнула она локтем в бок.
Моня, разумеется, знал, но сейчас важнее то, что любят враги. Гардероб «Блудницы» предлагал белье и наряды на любой вкус. С людьми легче, там всё очевидно, а вот о предпочтениях монстров можно только гадать. И к каждому нужен подход.
Волкодлаков обычно возбуждали фальшивые рожки и приклеенный хвост. С призраками было сложнее. Особенно если женские особи, которые к чарам сирены инертны. Хуже только бесполые, кастраты и мертвецы – на них «Возбуждение» вообще не работало.
Перебрав инвентарь, Моня решил заложиться на всех понемногу. Черное кружевное боди с разрезами на бедрах, подчеркнет аппетитность фигуры, если вдруг будут звери. К этому добавил искусственные ушки – бархатные, с серебряными кольцами, дрожащие при каждом движении, чтобы усилить соблазн.
Для призраков выбрал рваные чулки на подвязках и пояс с кольцами, зловеще звенящими при каждом движении. Потустороннее привлекает то, что напоминает прежнюю жизнь, но с намеком на грех, а его после этой ночи, наверно, с избытком.
На всякий случай добавил кожаный ошейник с шипами – бесы обожают такое. Как и тех, кто играет в их игры и не боится кусаться в ответ. Они это любят.
– О, Моня… – с придыханием сказала Роби, и вновь не удержалась от смеха. – Чертовски хорошо выглядишь! Почти «слишком хорошо». Ручаюсь, ты или всех сагришь, или заставишь замереть от восторга.
– Смейся-смейся… – буркнул Моня, внимательно себя осмотрев. – Тут каждый элемент функционален. Тактика – наше всё. А если…
Закончить мысль уже не успел – кусты затрещали, выпуская из своих колючих объятий какую-то красноглазую тварь. Тьма расступилась, и Моня замер, чувствуя, как сердце ухнуло в пятки.
Как оказалось, худший вариант из возможных. Это был драуг – полуразложившийся мертвец, почуявший рядом кого-то живого. Против таких у сирены нет ничего. Им нужны только мозги, а их вкус и калорийность у всех одинаковы. Секс не интересовал вообще – сгнило же всё.
Выглядел трупоед классически жутко: ржавые доспехи зловеще скрипели, на костях висят лохмотья плоти, кишевшей личинками мух. Из-под шлема текла черная струйка, оставляя за собой смрадный след, а пустые глазницы полыхали огнем, демаскируя драуга даже во тьме. За первым, ломая кусты, хлынули уже с разных сторон.
Бежали достаточно шустро для мертвецов, и топот нарастал, как рокот грозы. Лес ожил гулом – смесью воя, скрежета и влажного чавканья. Из темноты выползали всё новые твари, и красные глаза множились, окружая кольцом.
Вонь душила, и Моня попятился, едва сдержав тошноту, за спину Роби. Возбуждать мертвецов бессмысленно, помогать – только мешать, поэтому просто присел, чтобы дать ей больше пространства. Толка от сирены здесь всё равно нет.
«Вертушка!» – завопила Роби, анонсируя коронный удар по советам Вон-Буха. Она буквально ввинчивалась в толпу окруживших чудовищ, и меч в ее руках точно пел – низкий, яростный свист, от которого пригибалась трава, а гнилушки разлетались, как кегли. Кости ломались, доспехи трещали, а плоть рвалась с хрустом и хлюпаньем, брызгая жижей.
Драуг разрубленный надвое, рухнул, но его рука еще дергалась и ползла, пока Моня не раздавил ее пальцы. Другой взмах – и голова второго взлетела, шлем загремел по камням, а красные огоньки в глазницах погасли, словно кто-то в них выключил свет.
Роби косила врагов как траву. Черепушки взрывались, как переспелые фрукты, и нечистая сила, что соединяла останки, уходила в небо тонким черным дымком.
Но откуда их столько? Видимо, некромант разорил где-то рядом погост. Моня не переживал бы, будь врагов меньше десятка – пяти оборотов меча им бы хватило. Но кусты дрожали, точно живые, выплевывая новых гнильцов одного за другим.
Портал? Проклятие?
Непонятно, что там, но мертвецы не кончались. Парные огоньки множились и сверкали, как новогодние гирлянды на ёлке, встав в хоровод. Роби кружилась, порхала в нем балериной в шлейфе ее красных волос. Каждый удар – взрыв, каждый поворот – танец, полный яростной грации, что приводила Моню в восторг.
Роби уже установила личный рекорд, провела четыре «вертушки» подряд и, похоже, заходила еще на одну. Считать было легко – каждая оставляла вал из порубленных тел на скользкой от гнили земле. Не просто меч – это стихия, неудержимый и безжалостный вихрь острой стали, шинкующей на куски уже мертвую плоть.
Но Моня видел, что Роби устала. Выносливость таяла, дыхание сорвано, а руки дрожали после каждого взмаха. Пятая «вертушка» далась ей с трудом: клинок застрял в позвонках, и она едва смогла выдернуть его с хриплым рыком, чуть не упав. Драуги надвигались, лапы скребли по земле, глаза горели всё ближе, а на шестую сил уже нет.
«Роби!» – крикнул Моня, но его голос утонул в общем гуле. С нее надо снять врагов хотя бы на время, но как? Ему нечем привлечь мертвецов! Но тогда…
Роби крутанулась, вложив остатки сил в удар, и клинок прошел сквозь двоих, разметав сталь и кости. Она пошатнулась, опустила меч, и третий шагнул к ней с разинутой пастью.
Когти тянулись к ее горлу, и Моня, игнорируя страх и хаос вокруг, встал с колен и запел, заглушив вой и скрежет:
Спи, тень ночная, пламя взойди,
Пепел уносит дыхание тьмы.
Мертвую плоть размоет волной,
Смерть не догонит, если свет за спиной.
Море не дрогнет, клинок не согнется,
Сталь моя – сердце, что в битве сойдется.
Страсти глоток – и согреется кровь,
Пой же со мной, ты огонь мой и плоть!
Тени исчезнут и цепи порвутся!
Легким касанием раны сомкнутся!
Наш танец любви очень несложен:
Ты мой клинок, я твои ножны!
Из горла рвался глубокий, вибрирующий голос с хриплым надрывом. Переплетаясь с воем ветра, он звучал заклинанием. Каждый слог словно дрожал в воздухе, подпитывая Роби нитями золотистого света, соединив ее с Моней.
Она подняла голову. Ее лицо блестело от пота, а во взгляде – решимость и вызов. Клинок взмыл, разрубая драуга от плеча до бедра, и, видимо, накопив какой-то ресурс, вдруг озарился и затопил светом лес. Ослепленные монстры взвыли, но сгорели не все. Несколько уцелевших бросились к Роби, и она их добила, после чего обессиленно упала, так и не выпустив из руки меч.
К счастью, все мертвецы были дважды мертвы. Сочившиеся жижей тела беспорядочно лежали вокруг и слабо дымились, испустив, наконец, темный дух в небеса.
Служить божеству – тяжкое бремя. Моня чувствовал, как оно сосет его силы. Его использовали, как батарейку, а их и так почти нет. Вытерев со лба пот, он приподнял Роби за подмышки и, шатаясь, потащил из смрадного месива, оставляя за собой полосы от задевающего за землю клинка и ее волочащихся ног.
8
Отнеся свою ношу к ручью, Моня осторожно положил ее на лежащее дерево и, тяжело дыша, упал прямо с ним. Роби открыла один глаз и, оценив обстановку, шепнула:
– Возьми в руки меч. Если вдруг я… то…
– Не ломай комедию, – сдержанно попросил он, выравнивая дыхание. – Ты тяжелая, как грузовик. Наверняка и сама дошла бы прекрасно. В тебе дури-то сколько, а я еле дышу…
Чуть отдохнув, Моня снял с нее испачканную в мерзкой жиже одежду, обмыл и одел Роби уже на свой мужской вкус, благо сопротивляться та не могла.
Корсет из черной кожи, с кроваво-красной шнуровкой, которую распустил на груди. Добавил соблазнительно короткую юбку и свой ошейник с шипами, чтобы потом этим дразнить. А закончив, отступил, любуясь богиней войны, которую только что спас, чем очень гордился.
– Не благодари, – буркнул Моня, не в силах отвести от нее жадный взгляд.
Испустив слабый стон, Роби зашевелилась, заботясь о том, чтобы поза на бревне была живописной. Она завораживала даже в откровенном притворстве, и на нее невозможно было бы не смотреть.
Плащ соскользнул с плеча, обнажив линию ключицы, блестевшей от легкой испарины, словно в каплях росы. Каждый вдох натягивал материю на высокой груди, подчеркивая ее безупречные формы. Ноги, длинные и сильные, вытянулись вдоль ствола, а одна слегка согнулась в колене, чтобы задрать повыше подол, показав гладкость бедра, будто выточенного из теплого камня.
– Будешь… помнить меня? – Роби страдальчески закатила глаза, но в этом театральном жесте проскользнула тень улыбки – острой, дразнящей. Губы, чуть приоткрытые, влажно блестели, а голос натянутый, точно струна.
– Тебя фиг забудешь, – буркнул Моня, вытирая со лба капельки пота.
Сейчас он чувствовал себя так, словно сам выдал десяток «вертушек» – руки ныли, в груди колотилось. Старался не задерживать на Роби свой взгляд, но тот так и цеплялся за рассыпанные по коре алые волосы. Они точно пламя, вились мягкими волнами, обрамляя лицо с чертами, которые казались почти нереальными, как и положено воплощенному на земле божеству.
– И сестру береги… – едва слышно прошептала она, и ресницы чуть дрогнули.