– Перестань двигаться, как красивая девушка. Не качай бедрами! – хмуро сказала она. – Ты слишком плавно ходишь, слишком аккуратно ставишь ноги. Это не дефиле! И еще – всё время трогаешь волосы, словно крутишь там локон. Лучше иногда почесывай яйца – они всегда делают так, если не хуже.
– Я… я постараюсь, – смущенно пробормотала Инь. Она чувствовала себя неловко под таким взглядом. Деградировать почему-то выходило труднее. В «красном доме» учили слишком уж хорошо.
– Давай, покажи! – потребовала Юля, копируя строгие интонации ее же уроков.
– Вот так? – жалобно посмотрела на нее Инь, боязливо почесавшись в паху.
– Больше уверенности, будто считаешь, что это не видят! И почаще ковыряйся в носу.
Как оказалось, Юля была наблюдательна, поэтому дала множество «вредных советов», вконец измотав. Естественно влиться в суровое царство брутала непросто даже в том минимуме, что был-таки в Моне. Для этого забыть надо всё: изящество, грацию и чистоплотность. Но главное – выцеливать взглядом женские попы и грудь, и вообще не смотреть на парней.
С последним как раз и могли появиться проблемы – призналась сама себе Инь. Ведь в школу ей придется ходить. С одной стороны, у Мони там был придурковатый и пришибленный вид, что может помочь. С другой, после разделения, когда наконец-то ушла, он стал колючим и более жестким, что, разумеется, заметили все.
Без женской части тестостерона резко прибавилось, а с опытом очень непростых приключений в Сансаре, взгляд стал уверенным и почти дерзким. Моня больше не выглядел жертвой. Его даже отморозки Рафика уже не трясли.
Держать лицо, подать себя так, Инь при всем желании бы не смогла. У самцов нюх на подобные вещи, а значит, вновь опустят на социальное дно. Мало того – накажут за наглость, за то, что посмел претендовать на ступеньку повыше. И это как раз страшнее всего.
Поэтому Инь внимательно слушала, стараясь запомнить каждое слово, но сердце жег страх. Она искала опору, привыкнув полагаться еще на кого-то, но в школе не будет ни Мейсы, ни Роби. А там настоящие дикие джунгли, кто же в них тогда защитит?
Точно не Юля. Все эти годы она ничем не смогла помочь Моне. Ей самой его помощь нужна. Особенно после того, что сделала Сири. Это чувство вины Инь сводило с ума.
– Не переживай за меня, я всё разрулю и обязательно верну тебе Моню! – неожиданно для себя пообещала она, ощутив странный приступ решимости. На этот раз даже голос прозучал значительно твёрже.
Юля посмотрела долгим взглядом, а потом улыбнулась – слабо, но искренне, и положила свою ладонь на ее:
– А знаешь… Я тебе верю. Он мне очень дорог.
Ее пальцы мягко сжали руку Инь, и в этом жесте было больше, чем благодарность и просьба. В маленькой и теплой ладошке угадывалась надежда и нежность, которые тронули. В этом касании чувствовалась хрупкость, уязвимость и что-то глубокое – словно Юля, глядя на нее, видела Моню, его тень, его тепло, которое так отчаянно хотела вернуть.
Они держались за руки чуть дольше, чем нужно. Инь с изумлением вдруг ощутила, как по коже побежали мурашки, а в паху голодно заворочался и встал, напрягаясь до твердости камня, орган, привыкнуть к которому пока не могла.
Покрасневшие от слез, глаза Юли смотрели с таким детским доверием, что Инь стало стыдно. Но в этом взгляде было и то, что не могла разгадать. Тепло руки, мягкий запах ванили и тихий шелест дыхания создавали странное, интимное почти напряжение, требующее какого-то шага. Но именно он мог всё и разрушить. Ошибиться нельзя.
Инь почувствовала, как ее щеки горят, а внутри всё сжимается – не от страха, а от чего-то другого, чего не ждала. Она сглотнула, стараясь отвести взгляд, но Юля вновь взяла за руку, словно не хотела ее отпускать.
Это касание, такое простое, но такое живое, заставило Инь почувствовать себя уязвимой – и одновременно нужной. Возможно, впервые кто-то опирался уже на нее.
– Спасибо, – шепнула Юля, и ее голос дрогнул. Вероятно, тоже ощутила что-то похожее.
Она отпустила руку, но тепло ее пальцев осталось, как отпечаток, который Инь не могла и не хотела стереть.
Кивнув, словно вдруг пропал голос, она отвернулась, чувствуя, как колотится беспокойное сердце. И ладно бы только оно. Ей пришлось быстро выйти из комнаты, чтобы не сделать какую-то глупость, испортив трогательный и потому драгоценный момент. Инь сейчас ясно поняла, почему про мужчин говорят, что они думают членом. Там намного всё хуже – он еще и решает за них.
И кажется, Юля это ясно увидела несмотря на поспешное бегство раскрасневшейся Инь. Физическое проявление грубого мужского инстинкта стало слишком очевидным через тонкую ткань.
Вернувшись к себе, Инь с облегчением прикрыла дверь, чувствуя, как щеки горят от стыда. Бросилась на кровать, уткнувшись лицом в подушку, и сжала кулаки, чтобы унять дрожь. В перевозбужденных чреслах пылало так, что, казалось, могло прожечь в матраце дыру.
Инь старалась как-то себя охладить, но, несмотря на все попытки привести тело в норму, заработанный невольно стояк становился всё тверже. Возможно, это как раз было нормой – откуда ей знать? Может быть, он будет и завтра? Как с ним тогда пойдет в школу? Что-то нездоровое в этом всё же, видимо, есть.
Но хуже всего, что мысли, которые пыталась прогнать, возвращались снова и снова. К своему стыду, остаток дня Инь думала уже не о Моне, а скорее, как сам уже Моня. С одной стороны, как бы неплохо, с другой – отвратительно, аморально и подло.
На нее же надеются, а что она? Показала бесячую и похотливую сущность. Едва не воспользовалась доверием почти что ребенка, как сделала Сири. Совершеннолетнего, кстати. Разумеется, это ее не оправдывает. Как и то, что сама, можно сказать, ни при чем. Тоже ведь жертва, терзаемая реакцией грубого и примитивного тела. Оно не ее, так в чем же вина?
И всё же она определенно была, поэтому Инь беспокойно ворочалась, не в силах сомкнуть глаз. Каждый раз, когда их закрывала, перед ней возникала невинная, чистая, непорочная Юля: ее доверчивый взгляд, мягкая улыбка, тепло маленьких ручек.
Инь успокаивала себя тем, что эти мысли продиктованы только заботой. После всего пережитого психика Юли вызывала тревогу. Как она там? Не обиделась ли, не разочаровалась ли, увидев бессовестное проявление похоти, доверившись той, что считала подружкой и даже, возможно, сестрой? Не страшно ли ей там одной? Что одето на ней? В какой позе спит?
Эти вопросы, как Инь посчитала, возникали исключительно из самых благих побуждений. Она должна быть уверена, что с девушкой всё хорошо. Должно быть, мирно спит в своей розовой комнатке, свернувшись в комочек, словно котенок. Черные волосы с красными прядями разметались по подушке, а тонкая пижамка, возможно, задралась, обнажая полоску кожи на ягодицах, призывно белеющих там в полумраке.
Инь сжала подушку сильнее, зная, что должна пойти и проверить, насколько безопасно Юля там спит. Что, если снова появится Сири? Гормоны, доставшиеся в наследство от Мони, вполне могли ее разбудить. К счастью, там на двери хороший замок. Надо лишь убедиться, что он надежно закрыт.
Бесшумно встав, Инь на цыпочках подкралась к Юлиной комнате. Прислушалась – вроде бы тихо. Кажется, с ней всё хорошо. На всякий случай осторожно толкнула дверь пальцем.
О, ужас! Она приоткрылась! Надо об этом сказать и сразу уйти.
– Юля? – прошептала Инь.
– Да. Всегда.
Там скрипнула половица, и бледная рука, высунувшаяся в приоткрытую дверь, вдруг схватила за шкирку и с неожиданной силой втянула вовнутрь. Ошеломленную Инь швырнули в кровать и оседлали, сев сверху.
– Я не больше не могу быть одна! – сказала Юля, прижимая к постели. Ее пальцы сжали плечи Инь, впиваясь в кожу, будто боялась, что ускользнет.
– Но…
– Переключись! «Режим Моня»! – она щелкнула перед ее лицом пальцами, словно снимая гипноз.
Инь знала, что самообман не сработает, но в него, похоже, верила Юля. Просто потому, что этого хочет. Для нее Моня здесь, просто он не в себе. Даже из сострадания придется ей подыграть. Хотя «придется» – совершенно не то слово сейчас.
Их губы встретились, и этот поцелуй был как удар – резкий, жадный, полный отчаяния. Она задохнулась, чувствуя, как Юля впивается в нее, как язык скользит по нёбу, требуя немедленного, прямого ответа. Вместо него Инь притянула ее к себе ближе, давая понять всё без слов.
– Попался, гаденыш? – прошептала Юля, направляя пальцами пенис под нужным углом.
Наездница медленно опускала бедра, а Инь замерла и задохнулась, чувствуя, как пенис погружается в горячую, тесную влажность, что плотно и нежно обжимает его. Сквозь тонкую ткань пижамы Инь ощутила тепло ее кожи – мягкое, обволакивающее, как шелк, но дрожью, выдающей волнение. Кончики упавших на лицо волос щекотали щеки, оставляя запах ванили и чего-то сладкого, почти одуряющего.
Юля начала двигать бедрами, наклонилась ближе, и ее дыхание – горячее, с легким привкусом мяты – коснулось губ.
– Не надоело из себя шизика строить? Думал, я с тобой буду в это играть? – прошептала она, и ее голос был низким, хрипловатым, полным страсти и чего-то еще, что Инь не могла распознать.
Она хотела что-то сказать, оправдаться, но слова застряли в горле, когда Юля взяла ее руки и положила на небольшую, но крепкую как яблоко, грудь.
Монино тело отзывалось на движение Юли чересчур бурно. Не понимая этого, та по неопытности двигалась слишком ритмично, еще больше распаляя его – мышцы напряглись, дыхание стало тяжелым, а она не собиралась тормозить, не подозревая, что всё кончится быстро.
– Нет… – выдохнула Инь, и голос был хриплым, почти чужим. Она хотела оттолкнуть, но вместо этого руки легли на талию Юли и прижали к себе, когда удержать серию сладостных спазмов было уже невозможно. В этот момент Инь не отпустила бы ее, даже если бы саму рвали сейчас на куски.
– Ты что, кончил в меня? – растерянно спросила Юля, не успев ничего толком понять. – Не мог потерпеть?
– Прости, так получилось. – Инь виновато отвела взгляд, всё еще прижимая к себе. – У меня первый раз… в этом теле.