Моня знал, что он не герой, но, возможно, пришло время хотя бы попытаться им стать. Не ради славы, не ради мести, а для того, чтобы найти свое место в истории. Даже если об этом будет знать только он.
– Что ты… вы мне предлагаете? – спросил Моня прямо, несмотря на то, что голос дрожал.
– Позволить Инь жить. Спрятать от Роби, не дав уничтожить ее – «вылить вино». Оно драгоценно, ты уж поверь.
– Как это сделать?
– Мы разыграем твою смерть. В каком-то смысле и правда умрешь. Этого не стоит бояться. – Мара явно пытался успокоить его. – Мы все умираем маленькой смертью, когда изменяемся хотя бы немного. Был один, а теперь уж другой. Только неподвижное истинно мертво, но в мире непостоянства неподвижного нет. А раз это так, то где тогда смерть?
Сомнения Мони только усилились. Может всё-таки глюк? И в этом спекулятивно-философском дискурсе коллапсирует его больной мозг? В здоровый подобные мысли прийти не могли.
– Я не хочу умирать! – заявил он, страхуясь от предложений «идти прямо на свет».
– Ты и не сможешь. Есть ли небытие? Кто его видит? – Мара возвысил голос, добавив в тон драматичных оттенков. – Если есть наблюдатель, то явно не смерть. А если нет, то кто это знает? Завтра исчезнет то «я», что сегодня. Тебе жалко то «я», которое было вчера? Его больше нет.
– В настоящем же есть. Вот оно.
– Но так ли это? Трудно сказать. Мы не видим течение времени, а чувствуем разницу между нашими настоящими ощущениями и нашими настоящим воспоминаниями о прошлых ощущениях.
Моня понял лишь то, что его заболтали. Пытаются манипулировать им. Этот старик с саркастичной усмешкой и пронизывающими бледно-голубыми глазами с самого начала казался ему воплощением лжи. Демон-куратор, скупщик душ, мастер адских козней – всё, что он говорил, могло быть уловкой, частью какого-то изощренного плана. Но что, если ставки действительно так высоки? А ошибка может стоить не просто жизни, а… конца всего сущего, как случалось не раз?
Конечно, эту ответственность Моня бы добровольно на себя не взвалил. Он не хотел быть свидетелем космических сил, став пешкой в игре вселенских масштабов. Но есть ли выбор? Мара дал ясно понять, что на кону целый мир.
«Здесь для тебя безопасно», – но Моня не чувствовал никакой безопасности. Напротив, ощущал себя загнанным зверем, которого толкают в ловушку. И нет вариантов ее избежать. Или есть?
– Что конкретно мне надо сделать? – спросил он, решив впредь избегать философии. От нее только звон в голове.
– Тебя прилюдно сожгут, как делают с «искателями», которых решили изгнать. Иллюзия здесь нам поможет. Тебя просто убьют, чтобы вы с Инь поменялись местами. Я спрячу ее, а Вахра-об-али решит, что ты получил «бан» и в Сансару зайти больше не сможешь.
– Но как мне выйти? Кнопки всё еще нет.
– Видишь ли… Инь там начудила слегка и сейчас без сознания, поэтому…
– Что? Она хоть жива? – крикнул Моня так, что дёрнулся даже туман.
– Пока. Если у нас всё получится, будешь жить. Я помогу.
– А Юлька? С ней всё хорошо? Что там случилось вообще?
– Успокойся, с ней как раз полный порядок. Инь обманули, а она восприняла всё это… остро. Как придешь там в себя – почини сразу шлем. Сири оторвала контакт под панелью. Надеюсь, к этому времени Роби отстанет от нас. А пока мы простимся.
– У меня еще есть вопросы! – запротестовал Моня.
– В Сансаре лишь моя тень, которую трудно поддерживать долго. Да и нечего мне тебе больше сказать.
Шум моря пропал, туман растаял, оставив в камере Моню. Она вернулась к своему прежнему виду – холодная и тесная, точно клетка. Мары в ней уже нет, но его слова звенели еще в голове: «Его хозяин уничтожил вселенную… Предыдущую! И думаю, все до нее».
Эти фразы были слишком огромными, слишком пугающими, чтобы уместиться в голове Мони. Он почувствовал, как грудь сдавило, а дыхание стало прерывистым, словно воздух в камере закончился, точно она уже в космосе.
Вселенная – это же всё, что есть! Всё, что может быть! Его комната со шлемом «Харон», запах борща, даже ненавистный голос Рафа, тиранящего с начальной школы – всё это может исчезнуть? Как можно уничтожить всё? И как это – «предыдущую»? Значит, их было несколько? А сколько? И этой тоже не будет? Тогда исчезнет и «Разрушитель Миров»! Или он рождается в ней, чтобы стать ее палачом?
Прижав колени к груди, Моня сидел в своей камере, как кум Тыковка из Чипполино, пытаясь собрать мысли в кучу, но они разбегались, как мыши, которых слышал в углу. Что толку размышлять о высоких материях с серьезным лицом, если в этом не смыслит? Космологии не была сильной его стороной, и объять аналитической мыслью универсум не выйдет. Есть более приземленные темы, которые беспокоили больше.
Что, черт возьми, натворила там Инь? На красный свет перебежала дорогу? Вероятно, опять козни Сири. Сломанного шлема ей было мало, сыграла на всё, раз ставки большие. Так может, пусть там и сидят?
Наверное, тогда это сыграет на руку Маре. Но если так, зачем она ему нужна тут? Уверен, что собьет Роби со следа? С ее-то чутьем?
Мысли петляли и путались, как нити в паутине у Коленьки, что голодает у Инь под гардиной. Моня думал так напряженно и долго, что забыл, с чего начал и куда, собственно, вёл. Тоже не его ведь конёк.
Камера теперь выглядела еще более мрачной, словно впитав ауру Мары, повторяя его слова шепчущим эхом. Где-то капала вода – тук, тук, тук – и этот звук отдавался в висках, будто текло на пол, а на голову. Огонек свечи дрожал, отбрасывая на стены тени, которые, казалось, двигались сами, всё еще повторяя очертания мантии. Запах ладана и серы смешался с гнилью и сыростью, оседая липкой взвесью на коже.
Мысленный штурм не удался, и Моня понял одно: от Мары добра ждать не стоит, а с Роби всё очень запутано. Зато к ней доверия больше. Демону, видимо, противостоял «Разрушитель Миров» в лице Вахра-об-али. В их дуэли вопрос выбора стороны отпал сам собой. «Узнай, что он хочет, и сделай наоборот» – в этих условиях выглядело оптимальным решением.
Но вдруг Мара и это уже просчитал? Все же интеллект пережившего вселенную демона явно выше. Уж школьника-то видит насквозь. Тогда перехитрить и сделать то, что он попросил? А если демон и это учел?
Вздохнув, Моня встал и принялся что силы стучать по двери. Стража глуха, но вибрации-то должна уловить? Иначе какой от нее вообще толк?
Стучать пришлось долго. Он в кровь сбил кулачки и сломал ногти, что для девушки было уже катастрофой. Наконец, стальное окошко в двери, куда клали еду, с лязгом открылось. Моня сорвал с пальца перстень с сапфиром и бросил в него. Даже не звякнуло, на лету там поймали.
Конечно, для попытки подкупа мало и бесполезно. Не чаевые, сервис тут никакой. Но раз кольцо дали, значит, узнице от них что-то нужно. Точно не секс. По крайней мере, не с ними. Так поймут или нет? Вариантов немного.
Теперь только ждать, надеясь, что стражники не идиоты. Раз перстень взяли, то обмануть не рискнут – пленница сдаст, а за «подарки» карают. Очевидно же – «дайте свидание с мужем».
Казалось, время остановилось или двигалось не прямо, а в сторону. Моня вспомнил амулет на груди Мары – трехглазое солнце. Такое же дома теперь на руке. Метка хозяина, намек, что видит его даже там. А видит ли здесь?
Моня почувствовал, как сердце сжалось от ужаса. Он муравей под колесом огромной истории, глупо считать, что может что-то решить. Ему не хотелось быть частью этого, но что, если выбор все-таки есть? И он определит, будет ли вселенная жить? А из-за ошибки всё в ней исчезнет – Юлька, его комната, «Харон» и даже Рафик, которого так ненавидит? Вообще уже всё?
Задрожав, Моня открыл глаза и посмотрел на свечу. Она почти догорела, оставив тонкую струйку дыма, за которой придет уже тьма. Он вдруг подумал, что эта свеча – как вся его жизнь: ничтожная, хрупкая, готовая погаснуть даже от сквозняка. Но вполне может устроить пожар, если неосторожно опрокинуть ее на солому. И он такая свеча – маленький, незначительный, но способный невольно сжечь мир? Как одна из необходимых для этого причин и условий?
Вновь звякнул засов. В камеру толкнули мужчину и поспешно за ним заперли дверь. Словно пустили козленка в клетку к голодной тигрице, гадая, сожрет или отпустит?
Моня замер, вглядываясь в фигуру, которую тусклый свет догоравшей свечи едва выхватывал из полумрака. Анджел показался изможденным и немного растерянным, всё еще неся на себе груз вины. Слегка сутулился, словно она давила на плечи, заставив их опустить. Его светлые кудри теперь спутались и свисали неровными прядями, закрывая лоб и серо-зеленые глаза, где читалось отчаяние и обреченность. Под ними глубокие тени, а щеки, покрытые легкой щетиной, впали, словно не ел и не спал уже много дней.
На нем была та же одежда, что Моня помнил: потрепанный кожаный жилет и белая рубаха с кружевным накрахмаленным воротником и закатанными до локтя рукавами. Ладони нервно сжимались и разжимались, словно Анджел не знал, что с ними делать.
Он протянул руки, неуверенно шагнул, пытаясь обнять, но Моня остановил его взглядом.
Анджел понимающе кивнул, открыл рот, чтобы что-то сказать, но, видимо, ком в горле не дал это сделать, и вместо слов хрипло выдохнул. Нервно сглотнул, опустил голову и вдруг всхлипнул, не в силах сдержаться.
– Я… я не могу тебя спасти, – наконец выдавил он. – Прости меня… за всё. Не помогли даже все мои связи. – Он замолчал, сжав кулаки так, что побелели костяшки.
Сейчас Моня смотрел на него даже с сочувствием. Скотина, конечно, но ведь любит искренне. В голосе сквозила та же беспомощность, которую чувствовал сам. Но эта любовь для Анджела стала проклятием, будучи с первого дня извращенной, безнадежной и безответной. Полюби крокодила, и шансов у нее было бы больше. Хотя, надо признать, чего-то всё же добился, подлец.
Вспомнив детали, Моня покраснел и про себя чертыхнулся. «Рыбкина Память» не тронула жгуче стыдливые образы только потому, что они не его. Это должна сделать Инь, если захочет. С «чисткой» надо завязывать, иначе так и будут стирать память друг друга. Хотя бы себе должны доверять.