Проделав дыру, сирена предпочла тактическое отступление честному бою. Она поплыла вниз по реке к поросшим лесом горам, надеясь где-то там затеряться. На поверхности двигаться можно быстрее, но энергичная работа хвостом оставляла кильватерный след, который легко отследили. За городом к воде вплотную подходили кусты и деревья. Там даже на лошадях догнать не успеют.
Но люди были хитрее, и в погоню отправили стаю «дельфинов». Признаков усталости у них незаметно, а сирена выбивалась из сил. Какое-то время ей удавалось поддерживать темп, что с тяжелым клинком было очень непросто.
Вскоре появилось искушение выронить меч. Тряпка с рукояти всё время сползала, и приходилось там поправлять, рискуя задеть обнаженный металл своей кожей. Но внутренний голос подсказывал, что это оружие жизненно важно. В нем ключ ко всему, а без него ее прошлое так и останется тайной.
Город уже был далеко позади, а элементали всё так же бодро резали носами волну и ничуть не устали. Они как привязаны. Больше того – медленно, но верно догоняли сирену. Она чувствовала их дыхание за спиной уже слишком близко – холодное, магическое и неживое.
16
Река, извиваясь змеей, несла свои воды к подножию гор, где, пенясь и рыча, ныряла под скалы. Соваться в бурлящую воронку было чистым безумием – ее черная пасть казалась порталом в царство Аида. Неизвестно, можно ли будет вернуться тем же путем, но враг, упрямый и неутомимый, уже подобрался и пребольно куснул за кончик хвоста, не оставляя других вариантов.
Сирена вскрикнула и ввинтилась в бурлящую воронку уже без раздумий. Поток подхватил и потащил куда-то во тьму, где било об камни и швыряло как щепку. После минутной болталки, казалось, что в измочаленном тельце целых костей уже не осталось. Оно, точно наполненный кровью и мясом мешок, даже дышало с трудом – жабры забились песком, чешуя содрана, плавнички порваны и едва трепетали.
В подземелье река, словно устав от собственной ярости, стала шире, и течение смягчилось, обнимая уже почти нежно. Сирена дрейфовала в полузабытьи, слабо шевеля пострадавшим хвостом. Каждое движение отзывалось в ней болью. Веки, тяжелые, как камни, смыкались, но отдохнуть на дне пока не решалась. Водоворот заглатывает и дробит всех подряд, значит, найдутся и те, кто ест эту падаль.
В гроте, куда вынес поток, царила звенящая тишина, нарушаемая лишь звуком падающих, как слезы, капель со сводов. Мох, покрывавший их пушистым ковром, фосфоресцировал мягким голубовато-зеленым, но иногда пробегали и разноцветные всполохи. Там словно оживленно общались, обсуждая, кого принесло на сей раз. Русалки не редкость, но эта на них была непохожа. Чешуя сирены отливала благородным перламутром, отражая свет, и, будто очарованное такой красотой подземелье, подсвечивало вокруг нее стены ярче.
Размеры грота оценить было трудно – извилистые стены казались бесконечными, а отбрасываемые вспышками тени создавали иллюзию гигантского организма, что словно дышал, наблюдая за гостьей. Сталактиты и сталагмиты здесь, как клыки, чьи острые пики блестели от влаги и капали рыжей водой. Повсюду ожерелья похожих на сосульки грибов – длинные, тонкие, с острыми кончиками, которые тоже слабо светились, то вспыхивая, то угасая.
Сирена, морщась от боли, медленно подняла голову, пытаясь разглядеть это место. Оно словно шептало что-то капелью на своем языке, извиняясь за причиненные муки, и теперь уже приглушало иллюминацию мха и грибов, чтобы не беспокоить напрасно. Тишина убаюкивала, течение бесшумно и мягко несло в полумрак, даря ложное ощущение покоя и безопасности. В нем хотелось дремать и расслабленно плыть, но впереди что-то едва слышно плеснуло.
Насторожившись, сирена замерла и прислушалась, пытаясь уловить источник вибраций. Но вновь стало тихо. Зато громко заурчало у нее в животе. Сил на побег потрачено много, и желудок настойчиво требовал пищи.
Но где ее взять? Не видно ни рыб, ни ракушек, не говоря уж о свежей человеческой крови, горячей и сладкой. Мысль о ее златокудром красавце тоскливо кольнула, наполнив рот голодной слюной. Вот кто бы сейчас накормил до отвала…
Сирена осторожно подплыла к стене грота, на которой тонкие ножки грибов слегка покачивались в подводном течении, словно приглашая попробовать их. Сорвав один, она осторожно поднесла его к носу, вдыхая незнакомый еще аромат. Он был приятным – влажный лес после дождя, с нотками земли, мха и чего-то цветочного.
Подумав, сирена опасливо откусила немного. Вкус оказался неожиданно мягким – сладковатым, с легким ореховым тоном, ласкавшим язык. Куда лучше, чем раки и пресная рыба, которыми питалась последнее время.
Осмелев, она сорвала еще несколько штук, чье свечение было менее ярким. Но последний неожиданно издал жалобный писк – высокий, почти детский, от которого похолодело внутри. Из его ножки, как в кошмарном сне, вылезли тонкие лапки.
Гриб выскользнул из пальцев, шлепнулся в воду и, извиваясь, поплыл прочь, оставляя за собой светящийся след.
Сирена ойкнула и выбросила все остальные. Падая на дно, те медленно гасли, точно фонарики, у которых кончался заряд. Она поспешно прополоскала рот, пытаясь избавиться от сладковатого привкуса, который теперь уже казался зловещим. Но было поздно – первые признаки отравления проявились пугающим галлюциногенным эффектом.
Своды пещеры дрогнули и начали медленно вращаться, как в калейдоскопе. Их мягкий свет стал ярче, но цвета искажались – зеленый перетекал в ядовито-алый, голубой становился пронзительно-желтым, а затем всё смешалось в вихре оттенков, от которых голова закружилась. Верх и низ поменялись местами, а вода задрожала, став густой как кисель.
В ней даже собственное тело стало жутковато меняться. Чешуйки на израненном хвосте засветились, и каждая превратилась в крошечный глаз, который смотрел почему-то с укором. Руки удлинились, пальцы вытянулись, как ветви ивы, извиваясь, как змеи.
Сирена закричала от ужаса, но ее голос сам собой превратился в мелодию – звонкую, но дисгармоничную, как треснувший колокол. От него по воде шли круги, искажая реальность, и них сирена увидела свое отражение – не чудовище, а девушку, чьи глаза полны слез. У нее были красивые человеческие ноги вместо хвоста.
Начали появляться призрачные фигуры – тени из прошлого, которые она не могла еще вспомнить. Красноволосая дева с горящими крыльями просила взять в руки меч. А мужской силуэт, чье лицо скрыто тенью, требовал что-то. Но сирена понимала, что у нее этого нет. Она зажмурилась, пытаясь отогнать эти видения, но они не исчезли. Напротив – их стало больше.
Сирена увидела себя человеком. Она чувствовала тепло солнца на коже, слышала смех – собственный, звонкий и беззаботный. Тот невозможный, немыслимый, полный спокойного счастья момент, когда не надо таиться, топить и сосать. В нем она уже не речной кровосос.
Тяжело дыша, сирена открыла и сразу закрыла глаза. Своды пещеры продолжали вращаться, а грибы, казалось, смеялись над ней. Их писклявые голоса сливались в насмешливый хор, который понемногу становился всё тише.
Похоже, галлюциногенный эффект начал отпускать, и сирена облегченно выдохнула, чувствуя, как в разум возвращается ясность. Но в этот момент до нее дотронулось что-то упруго холодное, скользкое. Прикосновение было мягким, но настойчивым, словно бесцеремонно щупали, пытаясь оценить калорийность и вкус.
Она встрепенулась, точно пугливая рыбка, которую ухватили за хвостик, и напряглась, готовая к бою или же бегству. Резко обернулась и замерла, встретившись взглядом с большими, круглыми глазами с янтарным блеском зрачков.
Это был осьминог – огромный, с кожей, переливающейся оттенками бирюзы и пурпура, чьи щупальца, усеянные присосками, медленно скользили по ее чешуе. Она явно заинтересовала его. Вероятно, он настолько красивых русалок не видел. Да и некрасивые здесь тоже редки.
Сирена взвизгнула, и крик, отразившись, эхом улетел в темноту. Собрав остатки сил, она шлепнула хвостом по наглой склизкой морде. Удар вышел слабым, но резким, ошеломив головоногое, не ожидавшее встретить отпор.
Издав низкий, булькающий, похожий на ворчание звук, тварь отдернула щупальца, но преследовать, к счастью, не стала. Янтарные глаза проводили взглядом, в котором читалось скорее разочарование, чем угроза, словно расчитывали на что-то еще.
Потратив на рывок последние силы, сирена тяжело дышала, всё еще чувствуя в жабрах песок. Канал впереди разветвлялся, и, выбрав узкий проход, она выскользнула в просторный зал, где вода отступала. Здесь можно выбраться на берег и осмотреться, не опасаясь лапающих тело тентаклей. Но лучше быть начеку.
Источником света тут служили гроздья оранжево-красных грибов на странных буграх, напоминающих брошенный давно муравейник. Цвет их шляпок был насыщенным, почти кровавым, с тонкими прожилками, которые пульсировали на ножках, как вены. Они слегка шевелились, изгибались, точно живые, время от времени выдувая облачка спор, которые оседали вокруг, будто так метили свою территорию.
Сирена, еще дрожа после бегства, опасливо ковырнула один холмик пальцем. Коричневая корка треснула, обнажив под собой берцовую кость – белую, с пятнами плесени, но все еще крепкую. От толчка он рассыпался с тихим шорохом, словно песок, обнажая гуманоидный, бесспорно, скелет. Грибы проросли прямо сквозь кости. Тонкие нити грибницы опутали ребра и позвоночник, питаясь остатками плоти, давно сгнившей во влаге.
Сирена отшатнулась, сердце забилось быстрее. Вокруг было ещё несколько таких холмиков, и каждый, скорее всего, скрывал чьи-то останки. Похоже, зал пожирал всё, что сюда попадало. Но забредали ли в него жертвы случайно? Или их кто-то принес, заботливо законсервировав для новых колоний?
Обычный хищник оставляет беспорядочную кучу костей, а эти несчастные, скорее всего, были живыми, пока не превращались в пищевой субстрат для грибов.
Находиться здесь было опасно, но в реке еще хуже. Тот осьминог мог быть не один. И что-то же он должен здесь жрать? К счастью, на суше головоногие вряд ли представляли угрозу. Кости куда крепче хрящей, а весила тварь слишком много для путешествий на берегу.