Чуть успокоившись, Инь прошла еще некоторое время по следу, но остановилась, когда язык почувствовал впереди кого-то еще. Тепловую картинку давал более или менее четкую, но пятно размывалось и будто струилось в себе. Постоянной формы странный объект не имел, а двигался бесшумно и мягко, словно плыл над землей.
Принюхавшись, язык сообщил, что тварь без меча. По крайней мере, не видел его. Обойти не получится, а ждать, когда монстр уйдет, Инь не могла. Возможно, по пятам идет «златокудрый». Он где-то у нее за спиной. На этот раз гастрономическую ценность могли поставить выше сексуальных инстинктов. Страшные мысли сводили с ума и гнали вперед.
Собрав волю в кулак, Инь аккуратно сняла со сталагмита несколько жирных мокриц. Если разозлить и бросить во врага, одновременно усилив, то, возможно, они испугают его. Всерьез рассчитывать на них было бы глупо, но всё же лучше, чем ничего.
Понимая, как слаб и уязвим ее план, Инь кралась вдоль стены, ловя каждый звук. Здесь страшен любой, кругом только враги. Впрочем, у сирены специфичные проблемы со всеми. Равнодушных к ней нет.
Преградивший дорогу слизень выглядел очень опасным. Абсолютно черный, он словно поглощал свет, затемняя пространство, что искажалось и чуть искривлялось вокруг.
Протиснувшийся сквозь губы язык опасливо потрогал воздух и юркнул обратно за зубы, отказываясь из-за них вылезать. Это плохой, видимо, признак. Что там такое, если так боится даже ее паразит?
«В черной-черной пещере есть черный-пречерный ход. Там Черный Слизень жрет черные души…» – вертелась в уме страшилка, которую Моня слышал в детском саду. Та история кончилась плохо, но, может здесь будет не так?
Сзади подпирал «златокудрый», и отступить Инь уже не могла. Выглянув из-за скалы, она кинула в слизня пару мокриц. Пискнув, те искорками улетели к нему, после чего бросила в них свой единственный спелл.
«Усиление» сработало, и твари раздулись, защелкали жвалами и… проигнорировав слизня, понеслись прямо к ней.
Инь испуганно взвизгнула и побежала. Но, запаниковав, споткнулась об камень и упала на руки, почувствовав первый укус. А за ним еще и еще. От яда усиленных и разозленных мокриц ягодицы горели, и на их пепелище будто жарился мозг.
От болевого шока Инь в очередной раз потеряла сознание, что почти стало привычкой. «Моня, прости…» – шепнула, угасая, она.
Когда вновь открылись глаза, над ними нависала студенистая темная масса. Слизень высился прямо над Моней и, казалось, рассматривал его с интересом. Огромное тело переливалось в тусклом свете, как черный обсидиан, облитый маслянистой водой. Поверхность существа была неровной, с пузырями и складками, которые медленно шевелились, будто дышали. Местами из нее сочились густые черные капли, падающие на камни с влажным шлепком.
Перепуганный до смерти Моня замер, чувствуя исходящий холод от слизня. Язык подсказывал, что давление воздуха вокруг изменилось. Оно стало плотнее, словно монстр своим присутствием сгущал атмосферу.
В этой жутковатой массе сформировалась новая выпуклость, вытянувшаяся в студенистый, чуть дрожащий отросток. От его вида Моню бросило в дрожь.
Вероятно, слизень это заметил, и поверхность заколыхалась, издав низкий, булькающий звук. Монстр смеялся над ним.
– Так что ты хотел? – раздался глухой рокочущий бас, от которого вибрировало даже в костях.
Его жертва ожидала что угодно, кроме вопроса, поэтому растерянно замерла, не в силах хоть что-то сказать. К тому же Моня был неуверен, что с щупальцем во рту речь еще есть.
– Ну? – повторил слизень, которого, видимо, забавлял его ошарашенный вид.
– Мне бы… пройти… – выдавил, наконец, Моня. И с облегчением понял, что может говорить даже с таким языком.
– Ну и проходил бы! – вновь заколыхалась масса над ним, а студенистый отросток даже показал направление, приняв форму пальца.
– А та было можно? – спросил слабым голосом Моня, подозревая подвох. Этот монстр, сука, адски коварен, раз точно определил его гендер. Трахнет и растворит живьем в едкой слизи. Выпьет душу, высосет мозг. Тут по-другому никак.
Словно прочитав эти мысли, желеобразная тварь вытянула отросток – холодный и липкий – и озабоченно потрогала им Монин лоб.
– О, глупый невежда! Обманутый страстью, ты находишь в похоти радость, не видя за деревьями лес… – продекламировал ему «холодец». – Пред вами открыты бесчисленные варианты всех возможных событий. Почему же выбрал страдать именно так?
Моня с облегчением понял, что перед ним вновь кто-то из «высших», и межвидовой секс уже не грозит. А может оно просто вернуть его к свету, а не трахать мозги?
– Я не собирался страдать, – осторожно возразил Моня. – Я просто хочу живым и здоровым вернуться к Юле. Она меня ждет.
Он постарался выразиться максимально лаконично и просто, чтобы не дать места какой-либо двусмысленности, что могла бы всё исказить. Историй с неудачной формулировкой желаний в сказках с избытком. С демонами и джиннами надо быть осторожным, они всё трактуют по-своему, а слизень наверняка из таких.
– Но ты везде дома. Вы подобны безумцам, что блуждают в трех соснах у себя под окном. Надо лишь поднять голову и перестать ходить. – Отросток покровительственно похлопал его по плечу. – Запомни: каждый якобы выбор образует развилку, проявляя новенький мир. Если в одном уже умер, то в другом еще нет. Следующий выбор – снова развилка. Но даже через бесконечное число вариаций останется та, где ты еще жив.
– Я что, бессмертен? – спросил взволнованно Моня, рассчитывая, что слизень явит ему благодать. А может, напротив, сожрет. Размягченный философией мозг, наверно, вкуснее. Поэтому демоны так любят болтать.
– Условно, – согласился с ним тот. – Расщепления вселенной не видно, а посмертного опыта нет. Так одно из твоих «я» переживет гибель людей, превращение Солнца в белого карлика и даже тепловую смерть этой вселенной. Ты останешься последней искрой сознания в гаснущем мире. Такой вариант тоже где-то да есть.
– Это предсказание?
– Нет. Логичный вывод из многомировой интерпретации квантовой механики, как говорят там у вас.
– Но это точка зрения выжившего. Мои остальные «я» уже будут мертвы! – возразил Моня, чуть осмелев.
– Тебе что до них, раз всё еще жив? – растянул слизень рот, что можно было принять за улыбку.
Возразить Моня уже не успел. Пасть стала настолько широкой, что монстр в ней исчез. В проходе осталась фосфоресцирующая дорожка из слизи. Словно стрелка, указывающая, куда надо идти.
Некоторое время Моня сомневалась, не зная, можно ли ей доверять. Это не Чеширский Кот, а он не Алиса. Может, действительно, посттравматический бред? А на самом деле галлюцинирует в той же палате, переключившись с эротики на сюр и хоррор. Но экзистенциальные вопросы постижения истины не были интересны так, как выход наверх.
Язык снова взял след, и Моня осторожно двинулся дальше. Монстры-философы чрезвычайно редки, и следующий, не задавая сложных вопросов, тупо сожрет. О серьезном сопротивлении можно даже не думать. Сирену поимели все, кто хотел. Еще никому не смогла отказать.
Наверное, всё потому, что ножны без меча бесполезны. Роби нужна для того, чтобы выжить, опуская высокие материи вроде любви. С ними разберется потом. Силы давно на исходе и тупо хочется жрать.
Неожиданно язык поймал в сыром воздухе аромат жареного, необыкновенно душистого мяса. Едва не подавившись слюной, Моня направился на дразнящий запах еды. Сейчас отдал бы за нее что угодно, хотя кроме тела ничего больше нет. Да и то под завязку набито икрой.
19
Обоняние теперь острее слуха, и аромат еды учуялся раньше, чем стали слышны звуки свирели и бубна. В мелодию органично вплетен приятный женский вокал, в котором было что-то от песен сирен.
Моня замер, а язык дернулся, нервно пробуя воздух с запахом жареного мяса – сочного, с ноткой дымка и пряных трав, которых не ждешь в сырой и холодной пещере.
Свирель звучала нежно и страстно, напоминая журчание ручья на заливных лугах, где Сири охотилась особенно часто – чистого, искрящего в полуденном солнце. Каждая нота, словно капля воды, падающая на гладкую поверхность пруда, оставляла круги, что мягко расходились в сознании. Бубен добавлял ритм – глубокий, пульсирующий, как сердцебиение самого подземелья, которое чувствовалось даже сквозь камни. Он был успокаивающим и одновременно зовущим, обещая тепло, еду, безопасность.
Но настоящей жемчужиной мелодии был женский голос – чистый, глубокий, что вплетался в музыку, как золотая нить в бархат. В нем узнавались уловки сирен – гипнотические, манящие и смертельно опасные. Но обычный слушатель бы не увидел угрозы, а только мягкую, обволакивающую его теплоту, проникавшую в грудь, заставляя сердце биться быстрее. Слова были на чужом языке, но смысл схватывался интуитивно – это песня о возвращении после долгих и мучительных странствий.
Даже видя подвох, Моня почувствовал, что горло сжимается, а слёзы бегут по щекам. Голос будил воспоминания – самые тёплые и драгоценные. Удивительно, но в них не было Роби. Божество проиграло обычной девчонке, несмотря на силу, власть, красоту. Но Юля… совершенно другая – уязвимая, но настоящая, и ей ничего не надо кроме него.
Она не была совершенной, ее кожа пахла детским шампунем, а не небесным эфиром, не разрубала всадника вместе с конем одним взмахом меча, была незаметной и немного наивной, но именно это делало ее ближе, чем звезды, которые невозможно достать. Ими хорошо любоваться, но не любить. А Юля – часть прежней жизни без Сири, Мары, Роби и прочих монстров Сансары. Моня всё бы отдал, чтобы забыть это всё и вернуться в нее.
И голос, вплетенный в мелодию, обнажил эту рану. Но даже боль иногда приносит тепло. Слезы, что текли по щекам, были не столько от тоски, сколько от осознания того, что ему действительно нужно. А это совсем не то, чего всё это время хотел.
– Разжалобила себя так, что самой стало тошно. Соберись, хватит реветь! – услышал Моня собственный голос.