Моня сжал кулаки, чувствуя, что уже бредит. Издевательский смех предвкушал поражение. Дразня, Сири подталкивала, давая сделать последний шаг самому. Эти мотивы ясны и понятны, но некоторые вещи невозможно принять. Разве что попросить его заменить?
Нет! Подло сюда втягивать Инь. Да и непонятен принцип смены ролей, если Сири живет в языке. Возможно, таким триггером становится какой-либо кризис, ведь уже пару раз поменялись, пока сюда шли.
Думая об этом, Моня решил терпеть до последнего и ничего не просить. Но вместе с тем был бы крайне признателен Инь, если бы она заменила его. То, что для нее совершенно нормально, для него катастрофа. Даже после того, что уже пережил.
Но Сири издевательски улыбалась в уме, а сатиры много пили, но почему-то не притронулись к блюдам, словно ждали кого-то еще. И не уставали, взбивая копытами пыль. Логово продолжало гудеть, а девушки уже несколько раз подогревали еду. Пряности подсыпали прямо в костер, чтобы дым распространялся быстрей. Аромат был волнующе острым и настолько густым, что казалось, его можно резать ножом.
Мрачным на этом празднике жизни оставался лишь минотавр. Откинувшись на покрытых шкурой камнях, собранных в подобии трона, он нервно барабанил пальцами и напряженно смотрел в темноту.
Там, скрючившись за сталагмитом, Моня терпел адский голод, глотая слюну. Язык дразнил, улавливая каждый оттенок – жар от костра, вкус еды, пот танцующих тел. В уме точно улей, а мысли – рой пчел – жужжащих, голодных и раздраженных. Он грезил уже наяву, представляя, как бесшумно крадется мимо сонных козлищ. Хватает вертел с поросенком, набитым вкуснейшей гречневой кашей, и бежит, глотая горячие куски на ходу.
Должно быть, чужая клеточная сеть уже оплела часть нервной системы, и детские голоса в ней громко стенали, требуя быстрей накормить. А Моня их слушал и бредил, говоря сам с собой.
Ему же дали отличный совет – логичный, разумный и тактически верный. Единственный выход и прекрасная сделка! Под крылом у сатиров он обретет защиту и кров, но за безопасность надо платить. На его месте так поступил бы любой. Ему же нужны спутники для поиска Роби? Одному точно ее не найти.
Давно пора смириться и не бунтовать против природы, благо к сирене та очень щедра, одарив тем, что ценят самцы. Как будто это всё в первый раз! А тройничок в лесу, «присяга» для Роби – разве всё это делала Инь? Ты больше не Моня, забудь про него. Признайся себе, наконец!
В конце концов, ты уже не одна. Пора думать о драгоценных икринках, что жемчугом зреют внутри. Их следует холить и лелеять, оберегая от голода и прочих невзгод. Это нежное тело слишком уязвимый и слабый для жизни сосуд.
Вспыхнувший было протест погасил детский хор. Инь даже не заметила момент, когда Моня исчез, а она появилась. Но сразу согласилась с ценой. Было уже всё равно. Терзаемый муками голода ум потерял ощущение времени, не понимая положения тела в пространстве. Словно мерцая, он выхватывал из ленты восприятия лишь отдельные кадры, а промежуточные, как закрашены тьмой.
В какой-то из них Инь обнаружила себя в пентаграмме, не помня, как попала в нее. Безоружная, слабая, безумно голодная, а все органы чувств кричали, что лучше еды в мире нет. Оглушенное этими воплями тело дрожало как в лихорадке, но даже их перекрывал хор голосов: «МЫ ХОТИМ ЖРАТЬ!»
Увидев сирену, минотавр хлопнул в ладоши, издав низкий, радостный рык. Сатиры вокруг почтительно преклонили колено, но Инь было уже не до них. Сев, она схватила жареную курицу с рисом, оторвала хрустящую ножку и с жадным урчанием вгрызлась в сочное мясо, как проголодавшийся хищный зверек.
В этот момент таким она и была. Высшая нервная активность приглушена, а то, что осталось сфокусировано на божественном вкусе, структуре и аромате. Вне для нее ничего больше нет.
Удовлетворенно кивнув, минотавр щелкнул пальцами, подав девушкам знак. Одна с поклоном ставила блюда с едой перед гостьей, вторая принялась осторожно кормить ее с рук.
Никогда еще Инь не ела так много и вкусно. Ее не торопили, поднося яства одно за другим. Писк голосов в голове наконец-то утих. Теперь там разлилась бездумно ленивая нега, где блаженно и сытно расслабился ум.
Движения девушек, чьи разгоряченные тела мерцали от пота, стали почти змеиными, еще более плавными. Их золотистые глаза похотливо блеснули, и одна из них, с венком из цветов, склонилась над Инь, позволив волосам ей упасть на лицо.
Ее веки отяжелели, и тело обмякло, словно в нем кончился пружинный завод. Голова мягко ткнулась в упругую девичью грудь. Уже на рефлексах губы Инь втянули услужливо подставленный им твердый сосок, чувствуя, как две пар рук начали ласкать и гладить ее. Очень быстро их пальчики оказались внутри тела, разминая и растягивая, словно готовя к серьезному испытанию его самую нежную часть.
Мелодия, что доносилась из глубины пещеры, стала меняться, подстраиваясь под нарастающее возбуждение Инь. Если раньше свирель мягко журчала ручьем, то теперь играла чуть ниже и как бы плотнее. Каждая нота растягивалась, дрожала и переплеталась с резким, глубоким громыханием бубна, словно это был его пульс. Ритм стал медленным, гипнотическим, с долгими паузами между ударами, и с едва слышным стоном вокала – низким, вибрирующим, полным желания. Этот звук, как шелест шелка по коже, окутывал и успокаивал, заставляя смириться, подчиняясь ему.
Посчитав, что Инь достигла нужной им стадии, одна из девушек закрыла рот поцелуем, а вторая мягко, но требовательно ей раздвинула бедра, чтобы влажность в промежности увидели все. Это было одновременно унизительным и возбуждающим, заставив ее трепетать. Сатиры замерли, глаза возбужденно блеснули в свете огня, когда сирену поставили на колени и локти, показав ее в наиболее возбуждающем ракурсе.
Минотавр тяжело поднялся с трона, его массивная фигура загородила свет от костра. На плечи Инь легли властные и жесткие пальцы, а промежность ощутила нарастающее давление органа, вместить который, даже умасленное и подготовленное ласками лоно, казалось бы, никак не могло. В этот момент мелодия достигла кульминации – свирель взлетела в высокую, дрожащую ноту. Бубен ударил с такой силой, что дрогнули камни, синхронизируясь с первым проникновением внутрь. Напряженный, перевитый толстыми венами, ствол вошел почти весь, и женский крик полетел по тоннелям, эхом отражаясь от стен.
Толчки были резкими, но ритмичными, в такт ударам бубна, двигаться им в унисон. Прерывистое дыхание, стоны, шлепки сливались с мелодией, и в какой-то момент Инь растворилась в экстатическом хаосе страсти. Когда минотавр с рычаньем излился, блестевшее от пота тело бессильно упало на шкуры, сочась липким семенем, которое не смогло уместить.
Мелодия сменилась тихим, убаюкивающим напевом, бубен на время замолк. Минотавр, тяжело дыша, отошел, освободив место для тех, что нетерпеливо толпились вокруг.
Устало вздохнув, седой сатир снова взял флейту и, музыка зазвучала опять, органично сливаясь с тяжелым сопением, мерным хлюпающим звуком и сладострастным блеянием перевозбужденных, сменявших друг друга, рогатых самцов.
Инь же казалось, что она стоит на берегу океана, наслаждаясь купанием в изумрудной воде. Ласковые теплые волны успокаивающе баюкали тело, откуда-то издалека доносилась мелодия флейты и ритмичный звук бубна в такт этим толчкам.
Впервые за очень долгое время Инь чувствовала себя в безопасности, жмурясь в лучах слепящего солнца. Вскоре закрывшая его легкая облачность позволила глазам отдохнуть. В ней мерещились неясные тени, что наполняли неким кристаллизованным, совершенным блаженством уже изнутри. И каждая клеточка тела отзывалась на это экстазом, умоляя двигаться быстрее и глубже, чтобы свободно парить, поднимаясь к солнцу выше и выше, растворяясь в его жарких, страстных лучах.
В них Инь благодарно исчезла, а проснулась уже в надушенной и чистой постели. Если бы не слышался чей-то скулёж, поспала бы еще. А открыв глаза, поняла, что вокруг та же пещера, а у стены, явно страдая от мучительной боли, корчится один из вчерашних танцоров – рыжий сатир.
Некоторое время Инь делала вид, что еще спит, вспоминая, что с ней случилось. Ощущения подсказывали, что ночь выдалась бурной, и рогатые основательно разбавили в теле икру. Видимо, таков членский взнос для вступления в стадо. Но каждый ли раз так придется платить за еду?
Вспомнив свой крик, Инь посчитала, что счет погасила на годы вперед. Въевшийся в тело мускусный запах перебить невозможно. Порочной козлятиной от нее несло так, словно рога появились уже у самой.
Видимо, по тому, как дернулись веки, дежурившая у постели девушка поняла, что жертва не спит. В ноздри ударил аромат свежей выпечки и крепкого чая. Поднос с завтраком принесли прямо в кровать.
Сатиры во главе с минотавром подошли и собрались перед ней полукругом. Инь с трудом приподнялась и села, чувствуя болезненные ощущения в прежде интимных местах. Она словно в порноадаптации Белоснежки от Уолта Диснея. О настроениях «гномов» красноречиво говорил тонус объектов их мужской гордости. Такой трудно скрыть.
Судя по осторожно-почтительным выражениям морд, ее считают кем-то выше себя. Разуверять их в этом опасно, но соответствующее статусу бремя грозило повторить ту же ночь много раз. И ладно бы эти, но минотавр…
Встретившись с ней взглядом, тот поклонился и, держа в руке ошейник с шипами, торжественно всем объявил:
– Я, высокорожденный Кайзара Грит фон Асфалларас, связываю тебя, о Клинок Чести, нерушимыми узами. Служи мне, как служила Винторогому и апостолу Джану! О, богоподобная Вахра-об-али, молю…
– Минутку! – отбила руку с ошейником Инь, опрокинув поднос. Морду минотавра обожгло кипятком, но тот даже не вскрикнул. – Это ошибка! Вы трахнули совершенно не ту!
Грит вопросительно посмотрел на нервно вздрогнувшего седого сатира. На лицах остальных появились ухмылки. По-видимому, о досадном просчете никто не жалел.
– Но п-постойте, мой астрологический прогноз врать не мог! – заикаясь, забормотал старец. – Все з-звезды сошлись! И ретроградный Меркурий в тени…