Умарка перешла в новую фазу. Мелодия ожидаемо погрузила всех в транс, и Змей, наконец, вспомнил про Иву. Вилка стонала в объятьях «циклопа», у стены одиноко пылал страстью Юлим. Клаукс стучал в бубен и пел, со скорбью взирая на пучину разврата, в которую всех погрузил ритуал.
Но где тогда Пухл?
На душе у сирены сразу стало тревожно. К этому моменту вино ударило в голову, и своды пещеры стали будто бы ниже. Стены сходились и расходились, истома клонила к земле.
Заподозрив неладное, Инь попятилась и на что-то наткнулась. Чем это было, догадаться несложно. После плясок Пухл смердел, как козел перед случкой. Запах мускуса и пота не выдержали бы даже мокрицы.
Шею жадно лизнул горячий язык. Липкая ладонь потискала грудь, поиграла с сосками и бесцеремонно полезла в промежность. Вскоре нетронутых интимных мест не осталось, пальцы сатира побывали везде.
Но одного этого, естественно, мало. Сирена готова была уступить, устало подумав, что и черт бы уж с ним. Боевой же товарищ, как отказать? От нее не убудет, а бедняга настрадался и так.
Но тот, вероятно, жаждал другого. Покорность и кротость не лучшие опции для страстного секса, и с рабыни иснял ошейник, надеясь добавить эмоций, страсти, борьбы.
Мировосприятие тотчас сделало в уме кувырок. Кроткая Инь смущенно ушла, уступив свое место. Из темноты подсознания вырвался уже другой человек.
Пухла яростно ударили затылком в лицо и постарались лягнуть. Вспышка сопротивления его изумила. Рассвирепев, жертва брыкалась и билась в руках, точно рыбка на льду. Но этого, видимо, от нее и хотят.
Моня сейчас искренне ненавидел всё это стадо. Пока выручал последний рубеж обороны – полоска белья остановила нетерпеливый лингам. С таким-то напором он угрожал забить ее внутрь. Вряд ли хоть как-то ему помешает.
Взревев от возбуждения, Пухл перевел позиции в партер и рванул за трусы. В этой унизительной позе Моня был уже беззащитен, к тому же тот явно сильнее.
Что же, тогда сластолюбец умрет! Превратит похотливое козлище в пыль, как это не раз уже делал!
А тот, наслаждаясь сопротивлением жертвы, предвкушал и оттягивал триумфальный момент. Чем оно больше, тем слаще победа. Сама ножки раздвинет, измотав себя в этой борьбе. У них времени много.
Вероятно, сатир удивился, когда жертва обмякла и перестала бороться. Наконец-то послушна? Так быстро сдалась? А сколько гонора было! Укротил-таки сучку! Сразу бы так. Ничем не лучше нимф и дриад. Те долго ломаются, зато потом не отстанут. Такова их бабская суть.
Пухл тяжело дышал, ноздри его раздувались, рот от возбуждения капал слюной. Вероятно, поклялся себе, что растянет все дырочки строптивой сирены. Было бы глупо пропустить хоть одну. Вздрючит так, что будет умолять повторить, и он не откажет. Так всегда было с ними.
Удовлетворенно заблеяв, сатир поставил ее на колени и локти и пристроился сзади, чтобы опробовать в деле новый лингам. Он давно застоялся, а лоно так маняще и влажно блестело, приглашая войти на всю глубину быстро и мощно.
Но, видимо, злой рок вновь не дал это сделать.
Пухл тонко взвизгнул и отвалился, глухо стукнув рогами о камни. А уже готовый к неизбежному Моня вдруг понял, что это не самое худшее, что может случиться. Есть вещи страшнее.
Его подняли на ноги ловкие лапки. Их целых шесть, не считая пары вполне человеческих рук. Но человеком существо не было точно. А главное – его хорошо помнил.
Княжна Мэери! Изящная, по-своему красивая смесь гуманоида и паука. Лицо, обрамленное ворохом иссиня-черных волос, казалось, выточенным из лунного камня. Высокий лоб, тонкий прямой нос и чувственные губы складывались в выражение надменной отстраненности, будто взирала на мир с высот власти. Глаза, большие и миндалевидные, мерцали глубоким аметистовым цветом.
Платье из переливчатого шелка, сотканного, казалось, из тьмы, прекрасно сидело. Облегая точеную фигуру, оно соединяло плавные изгибы талии и бедер, а затем каскадом ниспадало до пола, не скрывая изящные ножки в чулках кружевной паутины.
В этом противоречивом, но поразительно гармоничном облике сочетались нежность и опасность, красота и мерзость, человеческое и уже не людское. А больше всего поражали шесть членистоногих лап за спиной у княжны, которыми так ловко пригвоздила сатира.
– Не волнуйся, парализован, но пока жив! – заверила Мэери, указав коготком на крохотную ранку от жала.
Как раз судьба Пухла Моню не волновала совсем. А вот за себя беспокоился очень серьезно. Их первая встреча закончилась плохо, а эта может пойти в том же ключе. После того, что прошлый раз сделали с Роби, не стоило ждать, что с ними поступят иначе.
Он бы, конечно, извинился за прошлое, если бы мог говорить. Постарался бы всё княжне объяснить, рассказать, как спас ее племя. Одна же из них? Почему тогда таких не было в битве?
Инсектоиды лишь стрекотали, там чистый хитин, а тут прекрасно развиты молочные железы. Значит, уже другой вид или раса?
– С тобой все в порядке? – мило улыбнулась Мэери. На миг за губами показались острые жвала, готовые выехать за них уже дальше. – Может быть, рано побеспокоила вас и надо было чуть подождать?
– М-му… – промычал и яростно замотал головой Моня, показывая, что помощь желанна и своевременна. Что благодарен, признателен и хочет просто дружить без этого вот всего…
– Не напрягайся, малышка. – Одна из ее длинных лапок вытянулась и нежно погладила его коготком по щеке. – Я обо всем позабочусь. Минерва рассказала, кого сатиры держат в плену. Мы были с ней очень близки.
– Ммм… – Он вопросительно посмотрел на нее и перевел взгляд на Пухла, что всё еще лежал на земле.
– Да. Его тоже возьмем, – согласилась она, легко поднимая того. – Не пропадать же добру? Милая, иди впереди.
Поняв, что их взяли в плен, Моня покорно пошел в указанную лапкой нору. Позвать на помощь не мог, а о побеге лучше даже не думать. Опьяненные умаркой, сатиры их хватятся очень нескоро. Скорее всего, даже следов не найдут.
Слыша за спиной шорох и цоканье лапок, Моня подумал, что был бы рад уступить место Инь и вновь уйти в темноту, чтобы переждать в комфортном забвении новый кошмар. Она кашу эту всю заварила, сама бы и ела, но когда пригорает, подставляет его.
В свете новой угрозы, даже Пухл собрат по несчастью, а не похотливый мудила, которого готов был убить. Злость к нему как-то пропала. Лучше уж он, чем грациозная и жуткая тварь, что намеревается сделать нечто похуже. Сейчас Моня с радостью вернул бы ошейник, отмотай назад время. Если подумать, в стаде Инь было не так уж и плохо – сыта и задорна, а вот с паучихой будет сложней.
Воздух здесь был густым и влажным. Пахло сыростью, земляными червями и чем-то сладковато-терпким, словно в зверинце. Обрубок вырванного под корешок языка это всё еще чуял. Идти приходилось, пригибаясь в тесных и длинных норах, где потолок едва доставал до макушки, заставляя сутулиться. Стены, скользкие от влаги и покрытые плесенью, стискивали со всех сторон, добавив клаустрофобию к приступам паники. Выступающие камни царапали тело, спина болела, шея затекла, а в коленях сухо щелкал сустав.
Тем временем Мэери двигалась сзади с пугающей легкостью, словно плыла в этом мраке, в контрасте с топотом и сопением Мони. При этом тащила на себе еще Пухла, умудряясь втискиваться с ним в самый узкий проход.
Моня струхнул, когда безнадежно застрял в одном из таких. Княжна осталась за ним, и он серьезно напрягся, когда почувствовал, что его чем-то мажут. Жало войдет, как горячий нож в масло, решила это сделать прямо сейчас?
К счастью, вместо этого получил хороший пинок, позволивший смазанному какой-то мерзостью тазу, наконец, проскользнуть.
– Ты хорошо держишься, крошка, – раздался у самого уха шелестящий голос княжны. – Не бойся, я не причиню тебе боли… если не захочешь, конечно.
Моня сглотнул, чувствуя, как по спине пробежал холодок. Ее дыхание коснулось затылка – теплое, чуть влажное, с едва уловимым металлическим привкусом. Ворсистая лапка мягко толкнула в незаметный и узкий проход.
Немного замешкавшись, Моня шагнул вперед, и стены вдруг разошлись, открыв просторное, почти круглое помещение. Здесь воздух другой – пряный, душный и с примесью легкой гнильцы, как в оранжерее, которую давно не проветривали. Своды оплетены паутиной, свисающей с них полотнищами, где сновали паучки разных размеров.
В центре логова возвышалось что-то вроде трона, сплетенного из толстых, серебристых нитей. Он был широким, с изогнутыми спинками, похожими на раскрытые крылья. На нем лежали обтянутые паутиной подушки и такое же покрывало. В полумраке под потолком висело несколько коконов, а под ними столик с зеркалом, хрустальными флаконами и черепаховым гребнем. Там даже лежало несколько книг в кожаном переплете. Видимо, хозяйка была образованней, чем большинство пауков.
Мэери поднялась к потолку, легко ступая по полотнищам, и положила на них тело Пухла. Лапки двигались с грацией балерины, и ни одна нить не дрогнула под ее весом. Она обернулась к Моне с пугающе хищной улыбкой:
– Это одна из моих тайных норок. А рогатый останется здесь. Он это ведь заслужил?
Замерев, Моня с ужасом наблюдал, как над заерзавшей жертвой поднялся уже знакомый, длинный и членистый хвост скорпиона с чуть изогнутым жалом. Примерившись, Мэери вогнала его в ягодицы и блаженно жмурилась, продвигая яйцеклад еще глубже.
Пухл застонал, а Моня почувствовал рвотный позыв и отвернулся, не желая на это смотреть. Примерно тоже делали с Инь, но паучиные яйца намного крупнее икры. Прижав лапками жертву, чудовище тужилось, закатывая их, точно бильярдные шарики в лузу один за другим.
– Уф, наконец-то! И температура что надо! Такое удобное тело для кладки! – удовлетворенно потянулась Мэери, оставив жертву с окровавленным задом. – Сейчас запакую и пойдем с тобой дальше. Обещаю, сатиры тебя не найдут!
Моня вынужденно кивнул. Забота чудовища его нисколько не тронула. Или это угроза? С ними-то было гораздо спокойней. Бафать насильно не заставляли, а умарку далеко не каждый день проводили. В остальном там терпимо. Всё лучше, чем так…