Но Юля быстро взяла себя в руки. Должно быть, в Сансаре это обычное дело. Главное, чтобы сам Моня был в здравом уме, а форма не имеет значения. Хотя насколько он здрав, раз такое творит?
Успокаивало, что эта роковая красотка говорит, как с нормальным. Вопрос в том, можно ли о Моне что-то узнать, не подставив его. Как он тут? Счастлив ли, сыт, не болеет? Есть ли любимая, чтобы знать, кому выдрать глаза?
Больше всего Юля боялась, что, залезая в «Харон», причинит Моне вред. Смешаются сознания в кашу, вытолкнет, сделает идиотом или еще что-нибудь. Но с другой стороны, его головы в шлеме нет. Как Инь говорила, это только лишь дверь. И войти в нее – единственная возможность убедиться, что он еще жив. В родном мире всё еще в коме, а в этом… В этом всё увидит сама.
Повертев головой, Юля осмотрелась, отметив изысканность убранства и чистоту. В пещерке есть кому прибираться – остатки кокона уносили снующие вокруг паучки.
– Всё хорошо? Как себя чувствуете, Ваше Высочество? – с тревогой спросила хозяйка, осторожно опуская на землю. – Наверное, можете уже говорить – язычок теперь есть.
Услышав это, Юля взбодрилась.
«Высочество»? Похоже, Моня устроился очень неплохо. Всегда знала, что мальчик способный. Начал сиреной, а теперь сменил расу? Знатный, судя по этому обращению, монстр. Раз его спрашивают про самочувствие, значит, кокон не так безобиден.
– Как тебя… зовут? – медленно и тщательно выговаривая слоги, спросила Юля. После такого провал в памяти, должно быть, простителен.
– Княжна Мэери, моя госпожа, – поклонилась та, продолжая осторожно поддерживать ее разъезжающиеся в стороны лапки. – Вы не помните совсем ничего?
– А должна?
– Скорее всего, нет.
– Тогда расскажите мне всё.
– Вы королева, но пока очень слабы и должны подрасти. Вам нужен отдых, я позабочусь обо всем остальном. Но для начала… Чуть потерпите, пожалуйста.
– Хорошо. – Юля доверчиво кивнула, не ожидая плохого. Сейчас надо меньше говорить и больше слушать, чтобы не повредить чем-нибудь Моне. Или Инь, если он себя еще ей считает.
Мэери опустила голову и парой резких движений откусила оба крыла. Ещё влажные и помятые, они только начинали затвердевать, не успев толком расправиться, и упали на пол с мягким шлепком, оставив два едва заметных огрызка.
Дернувшись, Юля вскрикнула, а из глаз брызнули слезы – горячие и соленые, словно еще была человеком. Она сжалась от обиды и страха, но подавила протест, чтобы чем-то навредить Моне, чье полупаучье тело сейчас занимала.
Это больно! За что с ней вот так? А как он теперь будет без крыльев?
– Они бы только мешали, – мягко пояснила Мэери, вытирай ей слезы. Ее голос был спокойным, почти убаюкивающим. – Вам не надо куда-то лететь, чтобы найти место для нового роя. Вы уже дома. Надо лишь кушать – часто и много. Я сама вас буду кормить первое время.
Она вставила ей в губы набухший сосок и прижала к груди. Теплая струйка брызнула в рот, и Юля, не сопротивляясь, сделала первый глоток. Молоко было сладким, с ароматом ванили, и его вкус, обволакивая и успокаивая, мягко растекался по горлу.
Через несколько секунд голова закружилась, а веки отяжелели. Юля откинулась в объятиях Мэери, чувствуя, как лапки нежно гладят лицо. Перед глазами всплывало полузабытое детство: беззаботно смеясь, они играют с братом в саду.
Солнечные лучи слепят, пробиваясь сквозь ветки, а три сердца ровно бьются в груди, отсчитывая тихое счастье идиллии. И всё же что-то в ней было не так. Юля слышит тихий и далекий голос, умоляющий ее пробудиться, но это лишь запутавшийся в густой листве ветер. Нет повода для тревоги, здесь всё как обычно.
По садовой дорожке зацокали лапки – мама пришла покормить, и Юля радостно сосет ее грудь вместе с братом. Есть ли на свете кто-то роднее? Жизнь легка и проста, если пить молоко – теплое, нежное, немного пенящееся. Чтобы стать взрослой…
«…его нужно много. И тогда ваше брюшко станет большим-пребольшим и с множеством складок. Вы каждый день будет нести много-много яичек. Лапки уже не выдержат такой вес, поэтому их тоже откусим…» – слышится убаюкивающий голос Мэери. Смысл слов доходит не сразу, но вспышка ужаса пронзает еще до того, как Юля их понимает.
Она просыпается и открывает глаза, уже всё понимая. Ее паучья часть подросла ощутимо. Сколько же, получается, здесь прошло времени? Она всё проспала! Мони всё еще нет, а эта жуткая тварь превращает в живородящую ферму! Неужели она его погубила?
Закричав, Юля яростно оттолкнула Мэери, хаотично махая руками и лапками. Увидив ее изумленное и растерянное лицо, рефлекторно плюнула, целясь в глаза.
Наверное, это один из новых и, как оказалось, эффективных инстинктов. Тело сейчас защищалось само. В этот момент мыслей в голове уже не осталось. Как, впрочем, и страха. Там только ярость за то, что хотят сделать с Моней.
Должно быть, слюна была ядовитой, и княжна отшатнулась, закрываясь лапками, словно щитом.
Схватив за хвост, Юля подтянула к себе и вонзила жало Мэери в ее же плечо с бешенством, которого в себе раньше не знала. Такой силы быть не могло, но мстя за Моню, вдруг стала берсерком.
Пораженная таким натиском та отступала, не делая попыток дать сдачи, пока не упала. Наверное, не от бестолковых и слабых ударов, а от собственного, видимо, яда.
Чуть остыв, Юля села рядом и наклонилась, прижав ухо к груди Мэери. Три сердца бились, их ритм был неровным, но упрямым, а дыхание еще рвалось из груди, дрожащей от яда. Парализована, но не убита.
Ее аметистового цвета глаза подернуты мутной пеленой и смотрят в пустоту. Черные волосы разметались по земле, собрав паутину, лапки слабо подрагивали, но даже искаженное от растерянности и боли лицо не теряло своей красоты.
Встав и выпрямившись, Юля сжала кулаки, не зная, что делать. Разумнее всего тварь было убить – пока беспомощна и не очнулась. Это будет просто и правильно. Она ведь вряд ли отстанет, а значит, всегда будет для Мони угрозой. Но где же он сам? Кто теперь это расскажет?
Юля не понимала, где он, остался ли хоть кусочек того, кого знала, но чувствовала его присутствие где-то рядом. Моня, скорее всего, в ней. Пока еще спит, но скоро проснется. Видимо, затолкала его в подсознание, когда вошла в тело. Но как теперь выйти, если кнопок не видно?
Может, знает Мэери? Нет, это вряд ли. Судя по ее изумлению, она не заметила эту подмену. Ее смерть оборвет последнюю нить, надежду узнать что-то про Моню.
Княжна лежала перед ней, такая уязвимая и такая… живая. Ее забота и нежность, ее колыбельная, ее молоко – всё это, несмотря на ужас, было искренним и настоящим.
Что, если Мэери очнется прямо сейчас? Неизвестно сколько будет еще действовать яд.
Юля сглотнула и отошла чуть подальше. Горло сжалось от подступающих слез, и она провела рукой по лицу, пытаясь собраться. Ярость, которая только что в ней бушевала, сменилась холодным и липким страхом.
Что делать дальше?
Ей было страшно не за себя, а за Моню. Юля знала, как выглядят матки у муравьев или пчел – огромная, в жирных складках, как у гусениц, туша. Тупая машина для непрерывного воспроизводства яиц. Ее будут трахать, чистить, кормить, и ничего королевского в этой жуткой участи нет. Рулила бы Роем только Мэери.
Теперь Моня спасен, но какое-то время его проблемы придется решать, а к такой ответственности Юля была не готова. Как и к другим приключениям. Зашла от безысходности, «только спросить», а очнулась чудовищем с перспективой нести сотни яиц прямо на троне.
Как угораздило во всё это вляпаться Моню? Его «Инь» – уже тревожный симптом, и вот чем всё кончилось! Теперь только бежать – куда угодно, лишь бы от паучихи подальше.
Юля решила выбираться на свет, хоть и не представляла, как это сделать. Для Мони там в любом случае будет уже безопасней. Видимо, он оказался в ловушке, потеряв где-то Роби. Она всё прояснит, надо только ее отыскать. Вернее, сама и найдет, когда про него что-то услышит.
Найдя выход из логова, Юля едва смогла протиснуть основательно подросшее брюшко в узкий проход. Еще несколько дней на таком рационе и навсегда бы осталась узницей этой пещеры. Наверное, Мэери стоило немалых трудов кормить ее сытно. Интересно, что тогда ела сама?
Подняв голову, Юля опасливо посмотрела на гроздья мокриц, и ей стало дурно. К счастью, свита паучков не остановила свою королеву. Должно быть, придворная челядь не могла и представить, что кто-то откажется от такой райской жизни.
На удивление быстро освоившись со своим новым телом, Юля пробиралась по тоннелю, уходя от королевской пещеры всё дальше. Его стены были поразительно гладкими, словно их кто-то стесал для удобства. Светящийся в мелких нишах мох слабо освещал путь, который поначалу шел на подъем, обещая свободу, но потом начал уводить в глубину.
Чем дальше Юля уходила, тем воздух становился теплее, и запах плесени сменился вонью серы и чего-то прогорклого, что заставляло зажимать нос и морщиться, пока не привыкла. Царившая здесь тишина давала надежду, что никого вокруг нет, и эта пустота не виделась странной.
Но, когда донесся низкий, вибрирующий гул, Юля всерьез испугалась. Все три сердца, что теперь бились в груди, сжались от страха. Словно кто-то огромный перемещался в тоннеле, сопровождаемый топотом множества лап или ножек.
Дыхание сбилось, и Юля прижалась к стене, прислушиваясь к звукам, которые становились всё громче. Возникла даже мысль вернуться к молочной диете у Мэери, но и для этого уже слишком поздно.
Паучьи инстинкты подсказывали подняться под своды и затаиться, но Юля сомневалась, что на такое способна. Страх сковывал, лапки дрожали, и она зажмурилась, словно пытаясь занять силы у Мони. Вот он наверняка бы нашел уже выход. Как-то ведь справлялся здесь с проблемами раньше? А чем она хуже?
Разум цеплялся за эту мысль, давая слабую искру надежды, и Юля, превозмогая дрожь, вытянула руки, ощупывая неестественную гладкую поверхность стены. Сначала движение было неловким – коготки на лапках скользили, не находя должной опоры. Но тело знало, что делать. Повинуясь рефлексам, брюшко поднялось, и железа выстрелила вверх паутиной.