Я смотрел на пламя. Толстяк выжидающе смотрел на меня.
— Её высочество молода и неопытна, — с нажимом сказал он. — Порой ей свойственно совершать необдуманные поступки. И мы решили обратиться к вам — как к человеку, несомненно, более серьезному и здравомыслящему. Ваш брак с ее высочеством, в силу многих причин, состояться не может. Посему наилучший выход для вас — немедленно покинуть наш мир.
— То есть, с глаз долой из сердца вон? — сообразил я.
— Да, что-то в этом роде.
— А если я не соглашусь?
Толстяк развел руками:
— Я прямо сейчас арестую вас за попытку поджога, — и кивнул на пепельницу.
Я не сразу сообразил. А сообразив, заржал.
— Круто! А наши-то балбесы всё, будто в каменном веке: наркоту подбрасывают. Как дети, ей-богу.
— Это вынужденная мера, — отрезал толстяк.
— То есть, мне у вас даже чаю не попить?
— Чаю? — Толстяк поднял брови.
— Анекдот, — махнул рукой я, — забей. Пожрать не дадите, спрашиваю? В семь часов ужин обещали.
— Я провожу вас в отдельные покои. Ужин подадут прямо туда.
— Это чтобы я в столовке протрепаться не успел? — сообразил я. — А зачем в покои? Почему не сразу в космопорт или в портал?
— Траффик, — грустно сказал толстяк, — везде огромные скопления народа. Дороги забиты, у порталов и в космопорте не протолкнуться.
— А их величество не по выделенке ездит, что ли? Я бы прокатился.
— По выделенке? — Толстяк снова поднял брови. — Не понимаю, простите. Суть та, что уехать прямо сейчас вы не сможете. Завтра утром, когда объявят начало состязаний, дороги опустеют, и мы с полным комфортом доставим вас к месту назначения.
— А компенсацию за моральный ущерб? — Диана, оказывается, успела серьёзно на меня повлиять.
— Разумеется. Тысяча нимиров.
Я скривился, изображая, сколь ничтожна озвученная сумма.
Толстяк набычился:
— Сколько вы хотите?
Человек, всё-таки, странное существо, думал я, шагая за толстяком. Если бы ещё утром мне сказали, что есть железная отмазка для того, чтобы смыться из этого женихового дурдома, до потолка бы прыгал. А сейчас почему-то обидно. И ведь не то, чтобы мне прям до зарезу сдалась их принцесса — прямо скажем, видали девчонок посимпатичнее. Но толстяк сказал «обломись», и заело. И сразу принцесса вполне ничего, и как-то грустно за неё, что с неодобренным его величеством парнем даже потрепаться не дают. Ну, и в целом права покачать охота — что за несправедливость-то?!
В общем, я шёл и насилу сдерживался, чтобы не цепляться к толстяку с подколками… А куда это мы, кстати, пришли?
Коридор внезапно перегородила решётка, и толстяк загремел ключами, отпирая дверь — тоже из решётки. Сделал приглашающий жест.
Я, дурак, сначала вошёл и только потом подумал, что на «отдельные покои» помещение как-то не очень смахивает. Опомнившись, заорал:
— Вы чего?! Вы куда меня…
Договорить не успел — кто-то, подошедший сзади, крепко зажал мне рот рукой в кожаной перчатке. Хлопком по спине заставил согнуться и погнал в камеру — толстяк услужливо распахнул ещё одну решётку. В «отдельные покои» я, от приданного пинком ускорения, почти влетел.
— Располагайтесь, — запирая решётку-дверь, как ни в чем не бывало, светски предложил толстяк, — скоро ужин.
— Зашибись порядки, — потирая ушибленный о стену локоть, восхитился я. — И часто вы так с женихами?
Толстяк развёл руками:
— Вы не арестованы. Содержание здесь — вынужденная мера, чтобы исключить ваше общение с другими претендентами на руку её высочества. Мы постараемся обеспечить вам максимальный комфорт. Обещаю, что трапеза ничем не будет отличаться от той, которую предложат вашим… э-э-э… несостоявшимся соперникам. Кроме того, вы здесь ненадолго. Утром, немедленно после завтрака, вы покинете дворец.
Кажется, он ждал, что я скажу «спасибо».
— Это произвол! — возмутился я. — Я буду жаловаться!
— Кому?
— Э-э-э…
— Подумайте, — улыбнулся толстяк. — Мы создали вам все условия для того, чтобы спокойно предаваться размышлениям. Уверен, что их результатом станут правильные выводы. Всего доброго.
И ушёл, скотина. Я даже ответить не успел.
… — А я ей говорю: да ты что! Ну, какая мне пенсия? Кто ж меня отпустит? Наше дело служивое — как принял этот пост пацаном зелёным, так на нём и помру. Тут она давай реветь, а я только руками развожу. Дескать, и рад бы на пенсию, да сама понимаешь, служба.
Я сочувственно вздохнул. Собственно, большего от меня и не требовалось — охранник оказался личностью вполне самодостаточной. Сам трепался, сам себе кивал и поддакивал.
Ничего такой дядька, пожилой, душевный. За то, что сперва мне по шее двинул, извинился — не серчай, сказал, работа такая. А я и не сказать, чтобы серчал, переживал только, что толстяк насчёт жратвы прокинет — ту фигню, которую мы со Збышеком употребляли в качестве закуски, давно переварил, и жрать хотелось зверски. Но толстяк не обманул, ужин мне и впрямь притащили знатный. Наверняка не хуже того, что в столовке выдавали.
— А выпивка арестантам не полагается, — сказал охранник, глядя, как я пристраиваю на железном столе поднос с едой.
Низкий стол, насколько я понял, заодно являл собой стул и тумбочку. Помимо него, в камере находились койка и унитаз. Койка застеленная и, как ни странно, вполне удобная. А металлический унитаз до того чистый, что аж сверкал.
— Сюда ведь абы кого не сажают, — объяснил мне охранник. Имя свое он не назвал, сказал, что не положено, и аж раздулся от важности. Зато обо всём остальном трепался без передыху. — Здесь только благородных господ содержат, ежели, скажем, в пьяном виде до выяснения обстоятельств. Так что всё тут по высшему разряду. Кормят с королевской кухни, но выпивка — сам понимаешь.
И посмотрел так многозначительно, что я сразу спросил:
— Сколько?
— Триста нимиров бутылка.
— Ишумского? — решил блеснуть образованностью я.
Охранник посмотрел с уважением. И кивнул:
— Тоже можно. Семьсот.
Да и хрен с ним, гулять так гулять. Когда ещё-то в тюрьме нажрусь? К тому же деньги не мои, а Шарля, две тысячи обещанной компенсации толстяк ещё не выдал. А я тут, между прочим, по милости Шарля оказался, так что пусть расплачивается.
— В рюкзаке, — сказал я, — кошель во внутреннем кармане.
Рюкзак мне охранник не отдал всё с той же формулировкой: «Не положено. Если что понадобится, скажешь, сам достану». Вот и понадобилось.
Охранник вытащил кошель, показал мне две бумажки по пятьсот. Достал из кармана куртки собственный кошелек и отсчитал три сотенных сдачи. Произведя бумажную рокировку, застегнул рюкзак. Потом подошёл к двери в соседнюю камеру и загремел ключами. А через минуту вынырнул из камеры с бутылкой оранжевого напитка в руках. Ну, ей-богу, натуральная фанта.
Пить со мной охранник, правда, отказался.
— Не положено. Да и язва у меня.
Я сочувственно покивал и налил вина в чайную чашку.
— Бокалы тоже не положено, — глядя, как наливаю, вздохнул охранник.
Я пренебрежительно махнул рукой:
— Да и ладно, подумаешь! Вот, помню, мы как-то в сквере возле общаги из крышки от дихлофоса бухали — вот это жесть была, одна крышка на троих. А так-то — вон, какая красота. — Фанта благородно просвечивала сквозь тонкий фарфор. — Давай, батька «не положено», — поднимая чашку и салютуя охраннику, сказал я. — Будь здоров! Лечи язву.
Охранник так и не заткнулся, всё рассказывал о своей тяжёлой жизни. И язва у него, и жена похуже язвы, а начальство такое, что и жену и язву переплюнет.
Усыплял похлеще маминого сериала, и бутылку я в итоге не допил. После третьей чашки понял, что глаза слипаются. Отошёл к унитазу, а потом объявил:
— Спать буду. За мной ведь рано придут, наверное.
— Рано, — отчего-то загрустив, подтвердил охранник. — Ну, ложись, хоть выспишься. В мирное-то время я сюда и девок водил, если господа желали. А сейчас не получится, народу во дворце — тьма, и охрана усиленная.
Я попытался изобразить лицом, что из-за отсутствия девок переживаю, но не сказать, чтобы очень. Трепаться с охранником уже сил не было.
— Может, тебе ещё чего надо? — не отставал он.
Я мотнул головой.
— Ну, дело хозяйское. Умыться сейчас подам.
Принёс откуда-то влажное полотенце и кубик непонятно чего, завёрнутый в бумажку. Мыло, что ли? Я взял. Развернул.
— Для гигиены полости рта, — объяснил охранник.
О как. «Мыло», оказывается, жевать надо.
Пожевал. Ну и дрянь, как будто правда мыло жую… Сплюнул в унитаз, обтёр полотенцем лицо и руки и вернул его охраннику. Раздеваться не стал, плюхнулся на койку прямо в джинсах. Только кроссовки снял.
— Доброй ночи, — почему-то ещё грустнее сказал охранник. И погасил свет — квадратную лампу в потолке, закрытую решёткой.
Его бы воля — до утра бы трепался, наверное.
— Угу, — зевнул я. — И тебе не скучать.
Вырубился, кажется, раньше, чем договорил.
— Константин Дмитриевич, проснитесь.
Меня трясли за плечо.
Мама?.. Светка?.. Или Ирка, прости-господи?.. Зарекался же с ней… Так, глаза не открываем, пока не разберёмся.
— Константин Дмитриевич! — Потряхивания стали более настойчивыми. — Проснитесь, пожалуйста.
Константин Дмитриевич, значит. Интере-е-…
И тут меня аж подбросило.
Какая, на фиг, мама?! Какая Ирка?! Я в другом мире! Диана сбежала, тян — мужик, Шарль — компьютер, а я в тюрьме!
Я вскочил и открыл глаза.
— Не пугайтесь, я не причиню вам зла.
На меня смотрела принцесса.
Глава 21
— Не пугайтесь, я не причиню вам зла.
Честно скажу — то, что это принцесса, я понял не сразу.
Вместо сложной многоуровневой причёски по плечам девушки рассыпались кудряшки. Лицо без косметики стало проще, а платье с завлекательным вырезом принцесса сменила на блузку и юбку.