Выход оставался только один — играть. Играть до конца. Играть, как в последний раз. И я запрыгнул на столб.
В детстве на физкультуре мне очень нравилось лазать по канату. Нам полагалось доползти до какой-то отметки и спуститься, чтобы получить оценку. Я, помню, забрался под самый потолок, несмотря на истерические вопли физрука, который мысленно уже видел небо в клеточку.
Оказавшись на вершине, я посмотрел вниз и понял очень важную вещь: хрен меня кто отсюда сковырнёт, пока я не захочу. Карабкаться следом — себе дороже. А лестницу тащить… Что-то сомневаюсь, что в школе найдётся лестница такого размера. Я ощутил безграничную власть над ситуацией, а вот страха высоты — совсем не ощутил. И, от души улыбнувшись, медленно, торжественно показал вниз средний палец.
Спуститься, конечно, пришлось. Никто не может оставаться на вершине вечно, даже Элвис и «Битлз» однажды потеряли лидирующие позиции в чартах. Вот и мой звёздный час закончился, когда руки начали неметь. Пришлось спускаться. Получать пинка от физрука, потом — подзатыльник от отца и поджопник от матери. И всё же… Всё же, когда я был на вершине — я был неуязвим.
Понимание того, что я уже давно не школьник, догнало меня где-то на трети столба. Вдруг оказалось, что столб — это не канат, что ладони вспотели, что мышцы трясутся от непривычного напряжения. И что я сейчас запросто могу нае… хм… упасть. А внизу матов нет. Когда я упаду, маты, конечно, будут — мои. Это если упаду прямо сейчас. А если ещё немного поусердствую и упаду потом, то матов не будет вообще.
— Сука, — негромко вымолвил я и чуть в самом деле не сорвался вниз. Потому что моё негромкое слово прогремело на весь стадион, да ещё и с «пиком» в середине.
Я повернул голову и увидел на экране своё лицо с неприлично выпученными глазами.
— На мели мы налима лениво ловили, — нерешительно сказал я, и эта белиберда тоже разнеслась над всем стадионом. Ну точно — нанокамеры и наномикрофончики.
— Как ваше состояние, Константин? — проорал в микрофон конферансье. — Не лучше ли будет спуститься? Не каждый сможет одолеть столь громадную высоту.
Я посмотрел вниз. Страха высоты у меня, хвала Кришне, не было. Но вот страх агентов и сотрудников службы безопасности, которые стояли внизу и, задрав головы, смотрели на мою задницу, был. Не то чтоб прям панический, но устойчивый.
— Нет, — сказал я. — Я должен совершить этот подвиг во имя любви!
— Любви? — переспросил конферансье. — Позвольте, вы хотите сказать, что влюблены в одну из этих прекрасных танцовщиц?
Я, стараясь дышать спокойно, продолжил карабкаться. Главное — вверх не смотреть. А то можно духом упасть от того, сколько ещё осталось. А так — миллиметрик за миллиметриком, сантиметрик за сантиметриком…
— Да, всё так, — сказал я и уже даже не вздрогнул от громового дубля своего голоса. — В далёком детстве мы клялись друг другу в любви, в королевстве, где край Земли… Но нас разлучили. Её продали в танцовщицы, а меня сослали в Бобруйск. Мне пришлось изучить кунг-фу, чтобы бежать из ссылки, и вот я здесь…
Говоря, я продолжал карабкаться. Удивительно: когда чушь несёшь, даже как будто легче становится. Может, у меня вообще все процессы жизнедеятельности как-то на трепотню завязаны? Ну а что? Может, у меня суперспособность такая. Может, меня радиоактивный попугай укусил.
Сначала мне показалось, что я ослышался. Но нет, правда — зрительская масса начала издавать какое-то сочувственно-восхищённое гудение. Ну надо же, как, оказывается, легко толпу завести. По-моему, даже битве женихов с голографическими монстрами никто так не сочувствовал. Опять я всё одеяло на себя перетянул, эх, судьба моя… Неоднозначная.
— Какая… какая трогательная история, — нашёлся конферансье, который, похоже, тоже немного нервничал из-за обилия стоящих вокруг сотрудников правопорядка, но мужественно продолжал выполнять свой долг. — Наверное, эта девушка сейчас очень за вас болеет.
— Может, и болеет, — сказал я, продвигаясь ещё на пару сантиметров. — А может, думает: «Хоть бы ты сорвался, да расшибся, скотина такая!». Знаете, жизнь в богемном мире — развращает душу. Здесь у неё есть всё. Молодость, красота, толпы поклонников, шикарные рестораны. А я? Что у меня за плечами, кроме суровых пейзажей Бобруйска и одиннадцати жён? Что я смогу предложить ей? Не знаю… Но пока у меня есть цель, я буду к ней идти, потому что это — лучше, чем сдаться!
Зрители, кажется, начали плакать. Чёрт, да я сам прослезился — ветер тут, на верхотуре… В очередной раз дал себе передышку, прижался к столбу, как к не особо отзывчивой в интимном плане возлюбленной, и повернул голову. Посмотрел на экраны. Сперва там показали королевскую семью. Розалинду с отпавшей челюстью, которая созерцала мои увлекательные приключения на столбе. Мамашу и папашу, которые, кажется, готовы были взорваться от ярости.
Картинка быстро сменилась — видимо, незримый оператор решил, что для королевской семьи всё это слишком эмоционально, и лучше пока сосредоточиться на более простых представителях народонаселения.
Экраны показали танцовщиц, которые тоже, разинув рты и задрав головы, смотрели на меня. Конферансье, видимо, поглядел на экран и сориентировался.
— Интересно, — произнёс он тоном диктора с канала ТВ3, — которая из этих прекрасных девушек — избранница нашего героя.
Ого, я уже до героев дорос! Приятно, приятно. И, чего уж греха таить, самому интересно — которая. Оператор быстро и технично дал крупный план каждой из девушек в оранжевых купальниках. Они профессионально улыбались, демонстрируя ровные белые зубы. Все, кроме одной.
Эта, одна, как только до неё дошёл черёд, подозрительно резко отвернулась и заговорила о чём-то со Збышеком. Оператор настаивать не стал, и экраны вновь показали меня. А я с замершим сердцем смотрел вниз. Туда, где от меня отвернулась эта… Эта…
Да, у неё были чёрные волосы. Да, она была одета, как остальные танцовщицы. Да, в конце-то концов, она отвернулась! Но я не мог её не узнать. Это была Диана.
— Ди-и-и… — пропищал я, вытянув руку туда.
Разум победил. Имя я не произнёс до конца. Рука вернулась на столб.
— Ди? — переспросил конферансье.
— Ага, — подтвердил я. — Моя любимая буква в бобруйском алфавите.
И, стиснув зубы, принялся карабкаться выше.
Сам не заметил, как одолел практически весь столб. Долбанулся головой о край мишени. Вытянул дрожащую руку и выдернул стрелу. Внизу поднялся вопль. Зрители хлопали и орали, празднуя мою победу. А я выдернул вторую стрелу. Вопль притих.
— Костя, зачем вы забрали вторую стрелу? — спросил конферансье.
— На всякий случай, — процедил я сквозь зубы. — Всё же давно не виделись, вдруг не узна́ю. Возьму сразу двух, обеих и поужинаю.
— Но…
Но я не слушал. Ещё несколько героических рывков, и я пролез сквозь переливающийся на солнце «целлофан». Перевёл дух. Столб закончился. Я обхватил его ногами и одной рукой. Другую руку, с браслетом, положил на сруб. И простонал, уже не заботясь о том, что меня слышат тысячи человек:
— Голосовой вызов! Последний но-о-омер! Ша-а-арль! Я в дерьме…
— Вижу, Костя, — грустно ответил Шарль. Судя по тону, успел пожалеть о том, что снял с браслета установленную толстяком блокировку.
— В… видишь?
— Да, тебя показывают по всем местным каналам.
— И что мне делать?
— Скажи, как в твоём мире относятся к эвтаназии?
— Ну, так… Слушай, а давай ты меня заберёшь?
Шарль, судя по паузе, обалдел от такого предложения.
— Это… как, прости? — спросил он. — Я ведь объяснял, автопилот, он…
— Посади тян за руль! — не сдавался я.
— Исключено. Филеас не умеет управлять космическим кораблём.
— Так пусть выпьет! — психанул я и посмотрел вниз. — Шарль! Они что-то тащат. Что-то очень нехорошее и… Да! Я нашёл её.
— Нашёл?! — тут же встрепенулся Шарль. — Где? Говори!
— Скажу, когда заберёшь меня с этого столба! Конец связи.
И, мужественно сбросив вызов, я стал ждать судьбы.
Глава 26
Ключевое отличие столба посреди стадиона от каната в школьном спортзале заключалось в том, что внизу меня ждал отнюдь не доброжелательный, хоть и перепуганный физрук. Внизу ждали люди, которым на мою жизнь, в целом, было класть три кучи. Поэтому они быстро разработали способ добычи меня.
Экраны показали, как сотрудники тащат батут, а вслед за ними идёт хмурый агент с винтовкой, оснащённой оптическим прицелом. Будто специально, на камеру (скорее всего, даже не «будто»), он медленно зарядил винтовку красным дротиком. Надо полагать, меня будут вырубать транквилизатором…
— Костя, — вкрадчиво говорил конферансье, которого я довольно плохо слышал из-за ревущего ветра, — пожалуйста, спускайтесь. Не заставляйте агентов Альянса идти на чрезвычайные меры.
Я с тоской смотрел в пустое небо в поисках Шарля. Небо в ответ пустовало ещё сильнее. Зрители издавали звуки недоумения. Батут ткнулся в подножие столба, агент поднял винтовку. Я переполз на другую сторону столба. Агент опустил винтовку. Экран показал его недовольную рожу.
— Так вышло, — зачастил конферансье, которому по микрофончику, видимо, дали втык, чтоб успокоил зрителей, — что наш сегодняшний смельчак — разыскиваемый преступник…
— Так точно! — перебил его я. — Стил. Диана Стил. Болею немного, потому так хреново выгляжу.
— …пособник известной Дианы Стил. И на столб он забрался вовсе не для того, чтобы достать стрелу, а в наивной попытке избежать правосудия.
В ответ я бросил вниз первую стрелу. «В наивной попытке»? Хамло! Что в этом наивного — выбраться из зоны действия глушилки и позвать на помощь? Хотя позвал-то я тян и Шарля, а это — да, согласен, наивно до слёз. И ещё более наивно я продолжаю зачем-то смотреть в небо. Ну что, серьёзно прилетят, что ли? Да ну, это ж не кино, господи… Да даже и в кино так по-дурацки не бывает.
Стрела, вертясь, долетела до земли и шлёпнулась у ног агента.
На экранах я увидел, как к столбу тащат ещё три батута и три винтовки. Закрыл глаза. Ну твою-то ж мать… Вот интересно, что Диа