Пф, наивный! Посмотри на свою жестянку — и посмотри на мой танк. Как сказали бы в мире свежего воздуха и вкусного пива: нас двое в машине, а ночь всё горячей!
— Дорогу победителю! — гаркнул я. — Слабоумие и отвага! — и попёр прямо — так, будто никакого двенадцатого на трассе вообще нет.
Наподдал ему в крыло, заставив отпрыгнуть, и уверенно покатился дальше.
В крайнем повороте с ногами и руками уже не боролся, теперь уж мне точно некуда было спешить. Ноги и руки всё сделали за меня, я завороженно наблюдал.
Получилось у них, в целом, неплохо, но как-то уныло, без огонька. Так с неинтересной девушкой танцуешь — в ожидании, пока на тебя обратит внимание интересная.
Вдали уже была видна финишная рамка.
— Надо бы разобраться, что за фигня, — сказал я Фионе.
— Ага, — поддакнула она. Помолчала. — А с чем разобраться?
— С устройством моего организма.
— Господи, Костя! — Фиона всплеснула руками. — Ты можешь хотя бы сейчас не думать о сексе?
Глава 26
Когда я открыл дверь машины, был готов, в общем-то, к чему угодно. Начиная с того, что товарищ инструктор огреет меня тростью, заканчивая тем, что будет торжественно поливать шампанским.
Но ни того, ни другого не случилось. Товарищ инструктор буднично приказал:
— Вылезай.
Я вылез, в машину сел служащий в жёлтом комбезе и повёз машину в бокс.
Скоро у финишной рамки появился двенадцатый номер. За ним — одиннадцатый. Машины, как ни странно, выглядели, как новенькие, даже помятостей не было видно. В отличие от вышедших из них парней. На меня они оба подчёркнуто не смотрели.
— Снять шлемы, — приказал товарищ инструктор.
По очереди подошёл к каждому из нас и осмотрел пломбы. Возле меня задержался дольше всех.
— Мы ничего не трогали, товарищ инструктор! — поспешно доложила Фиона.
— Вижу. — Товарищ инструктор обошёл меня спереди.
Пристально посмотрел в глаза. Положил ладонь на лоб.
По толпе гонщиков пробежал тихий понимающий шелест. Им-то хорошо, блин! Они-то явно знают, что происходит.
Когда товарищ инструктор заставил меня открыть рот и высунуть язык, я терпел. Но когда оттопырил ухо и попытался заглянуть в него, не выдержал — треснул по руке:
— Ещё в задницу загляни! Скажи хоть, что ищешь — я, может, сам покажу?
В этот раз мне прилетело тростью по рёбрам.
— На освидетельствование, — приказал товарищ инструктор выступившему из толпы охраннику. — Чтоб на молекулы разобрали и опись составили!
— Слушаюсь, товарищ инструктор. — Охранник взял меня за плечо. — Шагай.
— Дубль-старт, товарищ инструктор? — оживился номер одиннадцатый.
Двенадцатый тоже с надеждой поднял голову.
— Да.
— Спасибо, товарищ инструктор! — Одиннадцатый этой мразоте, кажется, готов был пятки лизать.
Хорошо, что охранник дёрнул меня за плечо, уводя. А то бы я точно от комментария не удержался и ещё раз тростью огрёб.
— Двенадцатому — приготовиться к заезду, — тем же скучным тоном продолжил командовать за моей спиной товарищ инструктор. — Одиннадцатый — спасибо за участие, если возникнет необходимость, мы с тобой свяжемся.
— Но как же так, товарищ инструктор?! — взвыл одиннадцатый. — А тринадцатый?! Он же допингом обкидался, сразу ж видно?
— Хочешь сказать, что если ты обкидаешься, проедешь лучше него? — с нескрываемым ехидством уточнил товарищ инструктор. — Или лучше двенадцатого?
На это у одиннадцатого не нашлось, что ответить. А мне, по крайней мере, стало понятно, что происходит.
Заподозрили в противоправном деянии. Это меня-то, самого законопослушного человека во всей Сансаре! Кто бы мог подумать.
— Ну, веди-веди, — изобразив лицом оскорблённую невинность, сказал я охраннику. — Где у вас тут подают жалобы на распространение заведомо ложных сведений, порочащих честь и достоинство?
— Шагай, — награждая меня ободряющим тычком, проворчал охранник. — Там с твоим достоинством быстро разберутся. Оторвут к хренам, будешь знать.
— Ничего не понимаю.
Мадам Родригес смотрела в монитор. Уже и очки надевала-снимала, и товарищ инструктор прибежал — ничего не помогало. Монитор, судя по доносящимся до меня репликам, настойчиво показывал одно и то же: организм Кости Семёнова чист, аки слеза младенца.
Повторять: «А я что говорил?» я устал ещё час назад и заткнулся. Мадам Родригес меня всё равно не слушала. А для того, чтобы общаться с товарищем инструктором, который приволокся в медкабинет недавно, я решил, что слишком горд.
Так и лежал себе в кресле в максимально гордой позе — то есть, с раскинутыми в стороны, закреплёнными зажимами руками и ногами, будто распятый. Выражение лица старался сохранять соответствующее, великомученическое. Получалось неплохо. А потом вообще стало получаться отлично — в туалет захотелось. Всё-таки, уже часа два пролежал, а то и больше.
— Вы уверены, что ошибка исключена?
— Абсолютно уверена. Как в том, что меня зовут Эсмеральда Родригес.
Я аж закашлялся. Хотя, блин… какой мир, такая и Эсмеральда.
— И как вы объясните этот феномен?
— Какой именно?
— Мадам Родригес, вы издеваетесь? Я ведь сказал: парень дважды выходил из-под контроля системы и вёл себя так, как ему вздумается! Он ехал по своим правилам, а не по нашим!
— Это я слышала. И готова поклясться здоровьем господина Монтрезо, что допинг не имеет к вашему так называемому феномену никакого отношения. Я вам трижды это повторила, товарищ инструктор! Я проверила носителя на все существующие виды допинга, результаты анализов вы видели. Никаких следов нервных возбудителей в его организме нет.
— Просканируйте ему мозг.
— Ещё чего не хватало! Это сложная и дорогая процедура. Для того, чтобы её провести, мне нужно личное согласование господина Монтрезо-младшего. У вас оно есть?
— Нет.
— В таком случае, чего вы от меня хотите?
Мадам Родригес подошла ко мне. Расстегнула зажим на правой ноге. Я со стоном облегчения её согнул.
— Всё-всё, дружок, — мадам Родригес отстегнула вторую ногу. — Сейчас пойдём пи́сать, потерпи, чуть-чуть осталось.
— Неужели нет ещё какого-нибудь способа его проверить? — Товарищ инструктор перехватил руки мадам Родригес, потянувшиеся освободить моё правое запястье.
— Я ведь сказала, нет! Отпустите меня немедленно! — Мадам Родригес возмущённо отодвинула его руки. — И вот ещё о чём подумайте, товарищ инструктор. Цель гонок — привезти господину Монтрезо победу, не так ли?
— Так.
— А мальчик сделал именно это, верно?
— Ну… Верно.
— Так чего же ещё вам надо?
Мадам Родригес подбоченилась, выпятила внушительный бюст и решительно, как самонаводящаяся ракета, попёрла на товарища инструктора.
— Но он… но я… но система… его даже кресло опознало буквально за несколько секунд! — залепетал, отступая к двери, товарищ инструктор, — никогда такого не было!
— Всё когда-нибудь бывает в первый раз, — наставительно объявила мадам Родригес. — Я тоже когда-то была прекрасной невинной девушкой. Верите?
— Нет!.. То есть, да!.. То есть, как скажете, мадам Родригес, — пятящийся к двери товарищ инструктор, похоже, окончательно запутался.
— Вот, — нелогично, но внушительно припечатала мадам Родригес. — Именно об этом я и говорю. Всего доброго, товарищ инструктор, — и выпнула таки его в коридор. Можно сказать, вынесла бюстом.
Обернулась ко мне.
Я поаплодировал. Ну, как смог: похлопал свободной рукой о пристёгнутую.
— Мадам Родригес, вы были великолепны! Ваши орудия обладают воистину бронебойной силой.
Мадам Родригес горделиво приосанилась. Потом перевела взгляд на «орудия» и запоздало возмутилась:
— Что-о?!
— Я имел в виду ваши глаза, мадам Родригес, — торопливо уточнил я, — ваш пронзительный взгляд!
Мадам Родригес успокоилась и польщённо улыбнулась. Отстегнула мою вторую руку.
— Вставай. Туалет — там, — мотнула головой на неприметную дверь в стене.
Я поднялся. Ноги покалывало, но стоял на них вроде твёрдо. Скрылся за дверью.
К тому моменту, как вышел из туалета, в организме в целом и в голове в частности наступила животворящая лёгкость. И я сумел сформулировать философский вопрос:
— Мадам Родригес. А вы тут сейчас — про чё, вообще?
Лицо мадам Родригес стремительно начало обретать каменное выражение. Я поспешил вмешаться в процесс:
— Мадам Родригес, я не такой дебил, каким выгляжу! А вы — прекрасная женщина, и я чувствую, что у вас доброе сердце. Со мной ведь что-то не так, правда?
На лице мадам Родригес отразилось замешательство. Молодец, Костя, жги дальше.
— Видите ли. Я с детства был не похож на других. Я был изгоем в школе, меня презирали учителя и травили одноклассники. Меня исключили из кружка робототехники за то, что мой робот оказался более крутым, чем робот, собранный сыном попечителя школы! Я страдал всю мою жизнь, мадам Родригес. Я стал гонщиком для того, чтобы показать всем этим… э-э-э, нехорошим людям, что способен на большее, чем крутить гайки на грязном полу автосервиса. Так откройте же мою тайну! Выпустите Гарри Поттера из чулана под лестницей. Скажите, что я страдал не зря, — и со всей надеждой, на какую в нынешнем состоянии был способен, я уставился в плохо различимые за очками глаза мадам Родригес.
Бюст различался гораздо лучше. На него я старательно не смотрел.
— Ох, мальчик… — Глаза мадам Родригес затуманились. — Не надо тебе в это вмешиваться…
— Я уже вмешался, мадам Родригес, — пламенно заверил я. — Мне некуда отступать. Мою любимую держат в заточении. Моему навигатору прищемили хвост. Сейчас ей, возможно, в извращённой форме изъясняется в любви охранник… Вы — моя единственная надежда! И опора, — закончил я, не удержавшись и всё-таки посмотрев на бюст.
На лице мадам Родригес отразилась нешуточная борьба.
— Пожалуйста. — Я постарался придать голосу всё смирение, на которое был способен. — Клянусь, я приму любые откровения! Скажите. Это чё, вообще?