В общем, люди в сто раз более для него значимые, чем страстотерпец для меня, так он должен думать.
Я же надеюсь, что беглец будет мне первым более-менее преданным человеком за свое спасение и поэтому не хочу его терять. Но блефую смело, типа, что все они преступники и заслуживают наказания, только сильно разного по своей сути.
Если суд признает их таковыми, что довольно спорный вопрос, но очень страшный в своей неопределенности для мужика и его незадачливых братьев. Я-то в любом случае внешне рискую только своим потерянным временем, лишними хлопотами и дальней дорогой, как донес до незадачливого мужика, даже если их судья отпустит совсем бесплатно.
Тут адвоката не зарядишь, на пересуд не подашь и в СИЗО год за полтора не идет, сразу вставай в строй в кандалах и шагай на каторгу с песней под охраной суровой стражи. Которой только дай повод, чтобы выбить из тебя всю дурь прямо на месте.
Понимает мужик, что обвел я его с братьями вокруг пальца, но правильно осознает, что очень его братаны поспешили выложить свои козыри в виде большой физической силы. Которые оказались сразу же беспощадно биты умелым и продуманным служивым. Хладнокровно дождавшимся явного нарушения закона и тут же покаравшим, как и должен, неугомонных бузотеров.
Поэтому очень зря не прислушались к моим предупреждающим словам, как самого настоящего полноценного воина.
Но куда теперь может завести суровая тропа жизни его братанов — сейчас не очень понимает, а должен предполагать самое худшее, что навсегда на каторгу. Поэтому не такие уж большие для него деньги, эти восемнадцать золотых, может вполне выплатить, чтобы вернуть родственников в нормальную жизнь.
Столько в месяц чистыми не зарабатывает, наверно, но за два или три точно кладет себе в карман, если постоялый двор стоит в проходном месте и торговать хорошо умеет. Продавать комнаты и еще нормальную еду плюс всякие услуги для лошадей.
Однако я чувствую в его сознании явное несогласие с таким кабальным договором и совместным нашим решением, а значит, нас ждет с утра немаленький такой сюрприз. Это он на словах со всем согласился, а вот сам поступит точно по-другому, попробует меня серьезно огорошить, чтобы моментально перехватить инициативу.
Тем более, что ему есть кого спросить о том, что сейчас фактически случилось с точки зрения закона и даже получить правильный совет.
Он же возвращается в свои родные места, может попробовать привлечь знакомых чиновников, стражников или военных, или даже какого благоволящего ему благородного к решению вопроса в свою пользу.
Время уже позднее, конечно, но все равно, здесь и он, и его все знают.
Оно ему обойдется не дешевле по монете, наверно, но тогда уже он будет чувствовать себя победителем, а не его слуга, сильно провинившийся с неверной женой, или этот наглый вояка в отставке, так ловко все разыгравший.
А если я сам поведу себя неправильно, то могу уже лично попасть на тот же суд. Все же кумовство в эти времена здорово развито, впрочем, как и во все остальные тоже. Могут меня самого попробовать спровоцировать на явно противоправные действия и лишнее насилие люди служивые или какой-никакой дворянин.
Дома, как говорится, родные стены помогают. И знакомые чиновники или служивые тоже.
Если они будут равны мне по статусу, да еще местные, то и решение судьи окажется очевидно не в мою пользу.
Ветрил тут никто по большому счету, а я, хоть и имею большие права от Императора, но подменять правосудие при других полномочных представителях закона тоже не смогу. Могу задержать и доставить, а вот выносить приговоры не мое сермяжное дело.
Могу даже убить при оказании сопротивления во время задержания — вот это мне проще всего устроить, тут мой голос при отсутствии свидетелей окажется решающим для суда.
Но, раз уже не убил, а арестовал, то все уже не от меня теперь зависит.
И разойдемся мы тогда по своим, вот и все, что получится в итоге, да еще моего нового слугу могут забрать по обвинению от его хозяина все равно.
И времени придется потратить немало на все эти судебные тяжбы, чтобы остаться с длинным носом.
Поэтому мы немного проехали следом за мужиком, а когда он скрылся в наступающей ночи, сразу же свернули на параллельную дорогу и с последними лучами светила заняли место для ночлега в небольшой рощице лесополосы в одном примерно километре от прежней дороги.
Братаны попробовали было поспорить с изменением маршрута, они же все наши договоренности своими ушами слышали. Только правильный удар под ребра каждому спорщику копьем и закрученные за спиной руки не дали им никакого решающего голоса.
Приняли, как неизбежное, мое силовое доминирование и свою теперь явную беспомощность в решении любых вопросов.
— Ветрил, сколько тут примерно ехать до Ликвора? — спросил я все так же отлеживающегося ничком слугу.
Тот поднял голову, что-то прикинул и сказал слабым таким голосом:
— До постоялого двора восемьдесят лиг примерно. До города еще восемьдесят.
Гляди-ка, мне попался немного грамотный слуга, это здорово, другой бы на его месте просто ответил про пару часов ходьбы до постоялого двора и потом еще пару часов до города. Узнаю потом, откуда он взялся, такой грамотный?
Впрочем, это я по пять километров в час считаю из своих современных понятий, когда хорошая обувь на ногах имеется и дорога тоже приличная под ними, даже асфальтированная. Здесь скорее по три-четыре километра выйдет в местных опорках, да еще по кривой и кочковатой дороге, на которую мы свернули. Если не по два всего.
Ага, местная лига — сто двадцать метров по-нашему, значит это будет десять и десять километров, а всего двадцать.
Кромил, хозяин постоялого двора, должен с утра привезти деньги, как договорено, а мы должны ждать его на главной дороге, съехав на своей повозке на обочину.
Ну, я не такой доверчивый, тем более прочитал его настрой насчет возмездия, поэтому на дороге ждать его точно не собираюсь. Подальше съехал в сторону и уже сам хлопочу на стоянке, раз слуга недееспособен совсем. Арестанты устало опускаются на задницы по моей команде и дружно просят внимания.
— Попить бы, господин воин и облегчиться очень нужно, — уже очень вежливо просят, начинает до них доходит весь ужас ситуации, в которую они вляпались.
Еще два часа назад были свободными и весело неслись на повозке, чтобы пересчитать ребра попавшемуся блудному работнику, а теперь бесправные арестанты, которых я заранее предупреждаю на случай неповиновения:
— Если, что задумаете, то я ваши веревки через дерево перекину и в такой позе всю ночь простоите, как на дыбе.
Молятся теперь, наверно, чтобы родственник с выкупом не подвел и денег не пожалел, но и сами могут попробовать удрать.
Нужно бы этот побег не допустить, ловить их по месту жительства у меня точно не получится, проще тогда совсем рукой на это дело махнуть.
Пока наливаю из меха с водой каждому по чашке, потом все остальное.
Сейчас в темноте нас точно никто искать не станет, да и Кромилу время нужно, чтобы найти себе надежных защитников.
Именно таких, мне не уступающих в полномочиях, а еще лучше — даже превосходящих. Просто привести толпу мужиков с дубьем не имеет смысла, это уже получится явное нападение на представителя закона с целью отбить преступников.
Раз уж дал Император право вершить закон отставным воинам, то и в средствах его вершить вообще не ограничивает.
В таком случае я имею полное право бить на поражение и проткнуть всех своим копьем по нескольку раз до полного непротивления осуществлению закона и порядка.
Закон суров, но — это закон, есть и здесь такое толкование в обществе. Всем такую фразу говорят, когда начинают к посадке на кол готовить.
— Б-р-р-р! — как вспомню, так вздрогну, то время, когда в карауле около казненных стоял.
Насмотрелся на мучения людей во время долгой казни и больше не хочу.
Пришлось и такую чашу на службе мне испить, очень суров мир Хурума сам по себе, но имперские законы задают тут особый беспощадный тон. Еще и поэтому не хочу жить в Империи, чтобы не видеть ровные ряды казненных преступников, тут каждый месяц такое правосудие массово творят.
Снимаю упряжь с лошади, снова отмечая, что с этим делом здесь почему-то не так хорошо продвинуто, как на моей планете. Хомут тут не хомут, а просто ярмо, одевается на шею животного, несет всю нагрузку именно на шее и груди лошади, а не распределяет по ее плечам.
— Это придется поменять в самом скором времени, — бормочу я себе. — Странно, что тут уже примерно одиннадцатый-двенадцатый века по нашей земной истории, может, правда, еще только десятый, а нормального хомута не изобретено. Пашут крестьяне больше на волах, лошади таскают легкие повозки и служат в армии.
Потом с довольным видом рассматриваю саму повозку с лошадью и с удовлетворением отмечаю тот факт, как они все-таки мне здорово помогли в новой жизни:
— Хорошо все же я тогда с заметным шумом уехал из Кворума, что целую погоню за мной отправили. Сначала ругал себя последними словами за жадность, но потом подумал и понял, что все правильно сделал. И серьезных убийц-кровопийц в канаве прикопал, и энергию с них забрал, и трофеи законно получил. Зато теперь не ногами шагаю, а на повозке свое добро вожу. Оставшиеся трофеи и инструменты носить устанешь, да и благородным никак не назовешься. Сам бы, наверно, до такого не додумался, чтобы лошадь с телегой купить, а вот когда другие за меня подумали — это же самое милое дело!
И денег лошадь с телегой здорово стоят, могу и дальше рассказывать, что у стражников-разбойников отнял, так что честная моя добыча. Не рассказывать же, что у бандитов из соседнего города забрал, пусть между городами расстояние в две сотни километров примерно, пять-шесть дней непростого пути через Баронства с частыми проверками. Но в объезд для жуликов и бандитов все две недели выйдет, чтобы не рисковать своими шеями перед своевольными горными норрами.
Наверняка, профессионалы из стражи или дружинники имеют особый нюх на такую публику и без лишних угрызений совести украшают деревьям своеобразными елочными игрушками с понятным всем проезжающим смыслом.