Судьба тех, кто остался в селе, вам известна?
После войны я пытался узнать, что произошло с нашими товарищами, не решившимися на выход из окружения. Долго искал хоть какую-то информацию о них. Поехал по их адресам, но все напрасно… Кроме одного, из них никто в родные края после войны не вернулся, видимо тогда же, в сорок втором году, все они и погибли. Выяснилось, что вслед за нами по нашему следу пошел на восток только один сапер, Штивельман. Он выжил на фронте, и как я слышал от его родственников, он после войны работал парикмахером в Подмосковье.
Как самим удалось прорваться к своим?
Пошли от села в лесопосадку. И увидели там артиллерийскую часть: кони, орудия, снарядные двуколки. Артиллеристы были полностью деморализованы. Дорога, по которой шли немецкие колонны, была у них как на ладони, но никто и не помышлял открыть огонь по врагу. А снаряды у артиллеристов были… Вдруг они погнали куда-то на лошадях, частично бросив орудия. Мы метались между «передками», но никто не захотел нас взять с собой. Когда артиллеристы умчались, то мы, почти в отчаянии, проклиная все на свете, сели на землю. Что дальше? А потом взяли свои винтовки и побежали… Не было слышно канонады, мы смутно представляли, где сейчас проходит линия фронта. Шли по степи, были дни, что проходили по 50 километров в день. На больших дорогах и в больших селах — кругом немцы! В каком-то колхозе взяли себе брошенных кем-то лошадей без седел. Так я все себе отбил, ходил потом на четвереньках. Одна плащпалатка на троих. На каком-то проселке увидели девушку-военврача. Она плакала — «Меня в полк направили, а полка нет!». Взяли ее с собой, военврач еще долго шла с нами. Мы знали, что надо уходить в направлении на Сальск. Заночевали в каком-то селе. Утром открываем глаза, а везде слышна чужая речь, немцы возле дома в десяти метрах. Мы стремглав бросились бежать. Бежим по какой-то дороге, впереди роща. Оттуда выезжает «катюша» и дает залп прямо по селу. Но нам сначала показалось, что реактивная установка бьет по нам. Это было такое потрясение… Но мы моментально опомнились и побежали к «катюше», которая уже разворачивалась, чтобы уехать. Там лейтенант: «Кто такие? Понятно. Сзади машина со снарядами, она вас подберет!» Но никакой другой машины мы не нашли. И снова шли на восток, прячась от врага, по ночам заходили в села. Сунулись как-то в одно село и сразу нарвались на немцев. Мы кинулись назад в поле, нас искали, но облава быстро закончилась. Идем дальше. Видим: старик-пастух пасет скот. Взгляд злобный. Дед вроде как с немецкой колонии. Шевченко говорит нам на идиш: «Давай какую-то скотину заберем для еды, а деда грохнем прямо здесь». И тут пастух все понял, что сейчас прозвучало. Видать точно — немец. Он запричитал с мольбой: «Ребята! Не убивайте! Я вам точно скажу дорогу, как отсюда выбраться и спастись! Только поклянитесь, что не застрелите!» Мы карандашиком на обрывке бумаги записали весь маршрут следования, рекомендованный дедом, и оставили его в живых. Через несколько суток мы вышли на перекресток дорог, а на ней стоит колонна наших бензовозов-заправщиков, 12 машин. Старший колонны — молодой лейтенант. Спрашивают: «Ребята, может, знаете, как в Сальск проехать?» Шевченко в ответ: «Если с собой возьмете, тогда мы дорогу покажем!» Теперь мы уже к своим «ехали с ветерком». Неподалеку от Сальска мы остановились в лесопосадке. Все голодные. Станция перед нами в огне и дыму. Водители не могут оставить свои машины, обратились к нам: «Ребята, разведайте, что там творится. Может, еще жратвы какой-нибудь добудете». Пошли в город. А там полная анархия. Местное население грабит склады, разносит все по домам. Никаких организованных воинских частей не видно. Идет по улице ветхая старушка и с огромным трудом тянет мешок муки. Мы помогли ей донести муку до ее дома. Она быстро испекла нам лепешки. Принесли их ребятам. Вернулся лейтенант, старший колонны и сказал: «Я не нашел танков, для которых мы везем горючее! Они должны были находиться в трех километрах от станции. Но там никого нет! Это — измена! Ребята! Все по машинам!» Только выехали из леска, как над нами сделала круг в воздухе немецкая «рама» и быстро ушла. Выехали на шоссе, навстречу нам легковая машина «эмка». Мы остановились. Из легковушки вышло трое: генерал-майор, капитан и боец. Я впервые видел человека в генеральской форме. Генерал сказал: «Я генерал-майор такой-то! Куда вы едете!? Какое у вас задание? — и услышав от лейтенанта, в чем состояла задача колонны, приказал: „Немедленно возвращайтесь назад! К танкам!“ И мы снова поехали в Сальск. Вернулись в город, снова пошли к знакомой старухе, снова искали еду. Лейтенант собрал нас и своих водителей: „Братцы, тут дело нечистое! Генерал этот, — явно шпион переодетый! Он хочет, чтобы наш бензин немецким танкам достался!“ Все посовещались и пришли к выводу, что трое на шоссе, без сомнений, немецкие диверсанты. И мы поехали в сторону Кавказских гор. Это нас спасло. В те дни, кто не бежал, — погиб или попал в плен… Добрались до Елихотовской. Здесь уже стояла крепкая оборона. Мы слезли с машин. С нами быстро разобрались, кто такие и откуда, и нас взяли к себе в „местный“ саперный батальон. Мы попали во взвод, которым командовал бывший школьный учитель, азербайджанец лейтенант Хусаинов. Этот взвод заготавливал бревна, пилил деревья вдоль дороги Нальчик — Орджоникидзе, грузил их на машины и отправлял для строительства оборонительных сооружений. А потом немцы обошли наш участок, мы снова оказались в „мешке“. Хусаинов был формалистом и отказывался отходить без приказа из штаба батальона. А потом, когда нас разбомбили в щепки сразу 15 немецких самолетов, лейтенант сказал: „Уходим!“ Шли под обстрелом, пока не оказались возле села Кизил, это примерно в десяти-двенадцати километрах от Орджоникидзе. Мы по дороге отступления нигде не видели нашей пехоты, а тут стояли хорошо оснащенные части, сибиряки. Когда они увидели нашу жалкую толпу оборванцев, только отдаленно напоминающую собой воинское подразделение, то сразу дали команду: „Руки вверх!“ Пришел ротный, лейтенант-сибиряк: „Вы остаетесь у нас! Будете нам помогать. Старшина, покажи им, как гранаты заряжать, а то эти саперы ни хрена не умеют!“ Нас заставили разносить боеприпасы по траншеям и ходам сообщения, потом показали, как надо бросать гранаты под танки. А вскоре со стороны Нальчика пошли немцы. Шли массой, фактически на нас надвигалась „черная туча“ пьяных немцев. А мы, саперы, по-настоящему еще не были обстреляны. Стало страшно. Лейтенант навалился на бруствер и выкрикнул: „Кто откроет огонь без моей команды — сразу получит от меня пулю в лоб!“ Немцы шли в полный рост и непрерывно кричали: „Хайль! Хайль!“ И когда они подошли к нашей линии обороны на 30–40 метров, лейтенант скомандовал: „По немецким захватчикам — огонь!!“ Сибиряки открыли такой убийственный огонь, что немцы сразу залегли. Они снова поднялись в атаку, но не тут-то было! Теперь с поля боя доносилось не „Хайль!“, а крики раненых: „Майн гот! Майн муттер!..“ Мы отбили еще две атаки. И тут по шоссе, в обход на нас пошли танки. В шести километрах от Орджоникидзе их ждал сильный артиллерийский заслон, и, понеся большие потери, немецкие танкисты повернули обратно и снова вышли на нас, уже с тыла. Лейтенант-сибиряк собрал ударную группу бойцов, кинулся по ходам сообщения навстречу отступающим танкам, и гранатами подбил эти танки. Еще несколько машин! Жаль, что моя память не сохранила фамилии этого геройского командира. После этого боя нас, саперов-„окруженцев“, хорошо накормили, выстроили, объявили благодарность за оказание помощи и отпустили. Добрались до города, вымылись там в бане, и оттуда нас направили в Грозный, где происходило формирование 1-й минно-горной бригады.
Что происходило на формировке?
Попал в батальон, находившийся на формировке в 30 километрах от Грозного, в горах. Батальоном командовал майор Шаронов. Несмотря на то что я плохо знал русский язык, меня зачислили в школу младших командиров. Здесь мы впервые начали изучать минное дело. Нам показали мины: противотанковые С-30, противопехотные ЯМ-5. Обучали, как снимать и ставить мины, как делать проходы в минных заграждениях, и многому другому. Там со мной один случай произошел. В один из дней, когда в перерыве между занятиями я вышел во двор, меня заметил наш старшина и крикнул: „Шоп! Садись в машину! Поедешь в лес, на заготовку дров для кухни“. Я подбежал к машине, схватился за борт, поставил одну ногу на колесо, занес другую, водитель уже завел мотор. И тут окрик за спиной: „Отставить! В чем дело? Шоп, немедленно вернуться на занятия!“ Это был комбат Шаронов, он как раз и проводил занятия. Машина уехала без меня. И не вернулась… поехали искать. В лесу нашли пять трупов наших товарищей. Всех их зарезали чеченцы… Шаронов собрал батальон и сказал: „Смотрите, вот Шоп стоит в строю. Он второй раз сегодня родился!“… Прошло три месяца формировки, и нашу бригаду бросили на передовую. Начали наступать на тот же Кизил. Из опытных и смелых солдат при батальоне создали взвод управления под командованием старшего лейтенанта Чернякова, выпускника Военно-инженерной-академии имени Куйбышева. Он был очень грамотным сапером, всегда первый добровольно изучал обнаруженные новые немецкие мины и потом составлял инструкцию по снятию этих мин. Смелейший был командир, удостоенный за короткое время нескольких орденов. Интеллигентный, добрый и порядочный человек. Пользовался безграничным уважением и авторитетом в батальоне. Задачей этого взвода было ведение инженерной и обычной разведки. В этот взвод шел тщательный отбор, туда набрали в основном, скажем так, бывших „бандитов и головорезов“, было очень много бывших зэков. Был Азаров, „мотавший срок“ 10 лет за убийство, насильник Петров, профессиональный вор Зайцев, были еще Плясунов и Баранов, другие ребята. Отобрали туда и меня. А дальше начались бои на Кубани.
Ваша бригада, судя по архивным материалам, почти полностью погибла в боях за станицу Крымская.
Бригада не погибла, а понесла тяжелые потери, в строю осталось только 20 % личного состава. Там много чего происходило весной и летом 1943 года. Станицы Славянская, Киевская… Помню, как с Плясуновым пошли на разведку, переправились через Кубань и зашли в совхоз „Гигант“. Там нас люди так тепло встречали. А под Крымской действительно было кровавое месиво, здесь немцы оказали ожесточенное сопротивление. Мы как-то сделали и обозначили проходы для танков в минных полях, а наши пьяные в стельку танкисты помчались вперед не глядя, напрямую, и стали подрываться на своем минном поле. Немцы открыли бешеный огонь, а потом, поняв, что дорога нами разминирована и под таким огнем ее нам снова не закрыть минами, кинулись по ней в контратаку. И был у нас один боец, еврей Николаевский, которого все звали „Дудель“ или „Цыган“. Он бросился один на дорогу и снова ее заминировал. Я стоял рядом с начальником штаба батальона и слышал, как наш начштаба Бестужев кричал Николаевскому: „Давай! Молодец! К Герою представим!“, но Николаевский был тяжело ранен в ноги прямо на этой дороге и истек кровью от смертельного ранения еще до того, как к нему сумели подобраться товарищи… Теперь на минах стали подрываться немецкие танки. Они отошли назад, и все затихло… В июне 1943 года нашу бригаду должны были перебросить на другой участок фронта. Перед этим дали задание заминировать всю полосу обороны и передать участок сменщикам, стрелковому полку. В батальоне оставалось в живых намного меньше ста человек из пятисот. Все сделали ночью. На мою долю выпало вставлять взрыватели. Но при передаче минного поля стрелкам их полковой инженер обнаружил, что на отдаленных участках поля мины лежат без взрывателей. Меня и Плясунова, к тому времени ставшего из старшин младшим лейтенантом, вызвали в штаб и приказали: проверить все минное поле, и где нет взрывателей — поставить. Легко сказать! Лето, пыль, жара, немцы совсем рядом… Я навсегда запомнил этот день — 15 июня 1943 года. Мой день рожден