я во взвод, которым командовал какой-то очень нервозный младший лейтенант, крикливый такой и шумливый. И вот через 2 дня мы пошли в наступление, перешли границу Украинской ССР, подошли к крупному населенному пункту Ровеньки.
Вышли за эту деревню, идем повзводно походным порядком, впереди командир роты, я был во втором от головного взводе, топаем, а впереди уже слышен гул канонады, самолеты немецкие летают. Мы их видим в небе, но наши самолеты там тоже были, и было их побольше немецких. Вдруг, когда мы были уже в 15 км от населенного пункта, была дана команда: «Немедленно рассредоточиться!» Вся рота рассыпалась, друг от друга — метра 2–3, впереди 2–3 и сзади 2–3 метра, когда мы вышли, впереди лежало огромное поле, и тут я понял, что цепью идет в атаку весь полк, видим, летят наши штурмовики Ил-2, по-моему, целая девятка прошла, потом еще и еще. И вдруг через некоторое время один самолет из своих «катюш» дал залп по нашим порядкам. Это был кошмар! Потом все прекратилось, самолеты ушли, у нас же два человека убиты, а три ранены. Каким только матом мы не ругали их, как шумели, елки зеленые! Невозможно было, но война есть война, и такое бывало. Мы пошли дальше, тут же бой произошел слева от нас, полк его принял, а вот немцы не стали сопротивляться, бежали от нас на машинах. Вскоре по нам открыли пулеметный и ружейный огонь, потерь у нас почти не было, мы залегли, тут слева пошли 3 танка, и справа 2 прошли, тут же пулеметы прекратили огонь. Видимо, танкисты засекли их позиции и как дали огонь, что немцы ушли. Мы даже четко видели вдалеке, как они отступали, там было километр с небольшим, не больше. Шинели были у немцев темные, на траве четко видно, как они уходят. Тут наши минометчики дали по ним несколько залпов, и противник поспешил уйти за большой холм. Мы же пошли дальше, и так мы километров 30 прошли без боя. Периодически раздавалась стрельба, но тут же прекращалась. При первых же выстрелах мы рассредоточимся, как все выяснится, опять в колонну, и снова походным порядком вперед. Немцы отступали капитально уже, это чувствовалось. Мы шли на Миус, август месяц, по направлению к Саур-могиле, говорили, что она сейчас вот-вот будет. Вскоре начались мелкие стычки, какие-то небольшие бои, но вот за р. Миус немцы зацепились.
Мы как раз уже подходили к реке, как поступила команда, и вдруг мы ночью повернули на Таганрог. Это был маневр, но мы же не понимали тогда, там боев не было, опять назад повернули нашу колонну. И вот во время возвращения произошел один случай: мы шли колонной, командир говорит: «Через 20 км будет стоянка, отдохнем, пообедаем, переночуем, а потом дальше пойдем. Наш полк сейчас во втором эшелоне, другие полки дивизии в первом». Уже 1 сентября, идем, степь кругом, конечно, посадки встречаются, но так кругом одна степь. За час прошли километров 5, привал объявили, потом снова идем. Вдруг команда: «Батальону занять там-то позиции». Сразу раз-раз, заняли, до возвышенности какой-то ну километра 2–3, не больше. Мы заняли оборону, по приказу окопались. Вдруг смотрим, что такое, впереди какая-то пыль страшная столбом висит, и появляются два румынских самолета, похожих на наши «кукурузники», летают над нами, видимо, засекли наши позиции. Причем летели настолько низко, что я увидел лицо летчика, он помахал нам кулаком и бросил несколько гранат. Конечно, не попал, совсем в другой стороне взрывы раздались. Мы рассердились, залегли и начали стрелять по ним, они тут же растворились, вроде все успокоилось, и вдруг крик: «Ребята, немецкие танки!» Смотрим, действительно, за пылью прятались немецкие танки, еще ближе к нам их бронетранспортеры, пехота на танках, идут от нас в километре. Елки зеленые, у нас на весь батальон было два противотанковых ружья, и все. Конечно, у нас в вещмешках были противотанковые гранаты, командир роты Панкратов отдает приказ: «Не стрелять! Без моей команды строжайше запрещаю открывать огонь! Сейчас же надо максимально замаскироваться!» Рядом со мной лежат Таиров и Геворкян, мы зарылись в землю, слились с ней, все. Тихо переговариваемся между собой, я спрашиваю:
— Что делать будем… этих фрицев.
— Что будем, драться будем, — отвечает Таиров, — надо вытаскивать противотанковые гранаты.
— Как вытаскивать, это же надо вставлять запал, после этого нельзя их трогать, — возразил я. — Подождем, а то как отдадут приказ, долго что ли: вещмешок сняли, гранаты быстро приготовили к бою.
Тем временем все ближе к нашим позициям становились немецкие танки, и вдруг у нашего Сережи Геворкяна забегали глаза, быстро-быстро, он скороговоркой выпалил:
— Задавят нас, мы здесь погибнем! — У него начался настоящий психоз.
— Ты что, ты же комсомолец, как тебе не стыдно, — зашипел я на Сережу, но было уже бесполезно, это было уже все, нервный срыв.
Мы спокойно лежим, приготовились, лимонки уже готовы, все ждут, командир взвода лежит там, шепотом приказывает: «Прекратить всякое шевеление!» И в это время смотрю, Геворкян тихонечко встает, шинель-скатку сбросил с себя, раскатал, и бежать. Мы все ему вдогонку тихо кричим: «Ты что, с ума сошел, назад!»
Я кричу Геворкяну: «Вернись!» Таиров мне вторит: «Застрелю!» Но все бесполезно. А трава высокая такая, он пригибается, падает, снова подскакивает и бежит к лесопосадке за нашими позициями. Немцы, видимо, заметили, в чем дело, видно же, что человек бежит. Дали два выстрела из танка, но бесполезно, он добежал до посадки и ушел.
Тем временем танки подошли совсем близко, осталось около 500 метров, видно уже все. И в это время вдруг что-то вздумалось немцам, и они повернули влево, а там большой холм и деревня за ним, где-то в 5 км, уже было послеобеденное время. У нас же по цепочке передали:
— Командирам взводов и замкомвзодам, всем подразделениям, как только стемнеет, отступать к посадке, там сосредоточиться!
Понятно, мы лежим и ждем, фляги уже пустые, пить хочется так, что кошмар, не знаем, что делать. Как только начало темнеть, Панкратов быстренько вызвал командиров взводов, нашим был Рожков. Вернулся он, когда уже стало темновато, и говорит:
— Тихонечко и спокойно, по отделениям, собраться вон там, — и дает ориентир в лесопосадке.
Как только стемнело, мы уже там были, тут же командиров взводов снова собрал Панкратов, что-то они обсудили, Рожков быстро на этот раз вернулся и приказывает:
— Идем в обход деревни, уходим.
Ведь получилось так, что нас практически окружили, по другую строну деревни наши, весь полк там, а мы тут застряли. Где полк, далеко ли, мы не знаем, только комроты это известно. Идем, ночь, пить кошмар как хочется, нам еще и приказали: «Не курить! Громко не разговаривать, двигаться обыкновенным шагом, только не в ногу». Тихо идем, деревня попалась, прошли ее, потом опять куда-то шли, в общем, к часу ночи мы подошли к той деревне, где засели немцы. Панкратов послал, видимо, разведчиков, причем они не должны были вступать в стычки, а просто посмотреть, там ли немцы, есть ли охранение. Мы слышим, как немец крикнул: «Хальт!» И тишина, тут пришли разведчики, я слышу, как они докладывают, что немцы спят, и в это время кто-то крикнул:
— Ребята, вода! — Вай, остановить солдата, испытывающего жажду, невозможно, быстро мы как кинулись, а там пруд какой-то, уже засыхающий, я вытащил пилотку, черпаю воду вместе с илом, вода течет из материи, я подставляю рот и пью вот так. Во рту скрипит песок, но черт с ним, думаю. И так минут пять мы все пили, потом наполнили фляги. Как ни шумел наш командир взвода, ничего мы не прекратили. Через 10 минут мы встали, мокрые, но утолившие жажду. Тем временем пришел приказ, опять собрались командиры рот и взводов у комбата, пришли назад и говорят:
— Идем прямо в деревню.
А там в деревне была фактически одна широкая улица, и командование решило идти по ней до тех пор, пока немцы не обнаружат нас. Как только поднимается тревога, мы начинаем стрелять, причем заранее определили, что какой-то взвод стреляет вправо, а другой влево. В окна мы должны были бросать гранаты и вот так с криком «Ура!» пройти через всю деревню.
Представьте себе эту картину: идем по деревне, в первый раз такая ситуация, я поставил винтовку на боевой взвод, самозарядка на этот раз меня не подвела, даже наоборот, с ней было очень удобно, ведь там было в обойме 10 патронов. И как мы тихо без единого выстрела приблизительно одну треть деревни прошли. А почему так? Заранее послали 6 человек разведчиков, и они сняли тихо часовых. Но тут, видимо, нас кто-то заметил, как пошли крики, кстати, перед входом в деревню была дана команда: «По танкам не стрелять, а по бронетранспортерам бросать гранаты!» Но кто-то бросил гранату в танк, он загорелся, крик, шум, немцы выскакивают в одном белье, мы стреляем по ним. Это у меня был единственный раз на фронте, когда война происходила так, как в кино показывают. Темнота, понимаете, но мы стреляем. И тут немцы выпустили осветительную ракету, а это нам помогло. Дурачье. Как мы пошли косить немцев, капитально перебили их, километр длилась деревня, мы его пробежали, в итоге все живы, только двое ранены, мы их забрали с собой. Вышли где-то в три утра, смотрю, командир взвода смело так приказывает:
— Построиться в походный порядок, мы где-то через часа два будем у своих.
Построились, конечно, оставив арьергард на всякий случай, если немцы все-таки опомнятся и начнут на нас жать, но немцы никуда не двинулись, я думаю, там мы не меньше 40–50 человек только убили или тяжело ранили, там же встал на ночевку целый немецкий батальон. Так мы топали, потом начало светать, командир роты построил нас, смотрим, костры горят, начинаем думать, что такое. Панкратов заметил наши взгляды и объяснил:
— Не смотрите, не смотрите, это наш полк, сейчас туда пойдем.
После комроты выступил перед нами:
— Благодарю вас за службу, молодцы! Это было для нас первое настоящее сражение, ребята, хвалю вас, а теперь вперед марш!
Мы пошли, и слушайте, километр какой-то, и мы уже у своих. Все, нас, наконец накормили. Боже, это было чудо какое-то! Днем авиация наша господствовала уже в воздухе, мы уже совсем не прятались днем, ведь шла вторая половина 1943 г. Потом мы пошли дальше, уже приближаемся к г. Донецку, прошли города Есеноват, Амбросиевку. И вот за 5–7 км до самого Донецка нам приказали занять оборону, впереди — дорога, кукуруза растет, и как только поле заканчивается, нам было приказано там окопаться, приказали всей роте, и наш взвод тут же, копаем себе, Габриэль через 3–4 человека от меня, только закопались по коленки, и тут взрыв. Оказалось, что то ли шальной немецкий снаряд из 75-мм пушки прилетел, то ли они увидели нас и зацепили. Снаряд разорвался всего в каких-то десяти метрах от меня. Все произошло так внезапно, я тут же лег, на меня посыпались комки земли, гарь, порохом пахнет. И я слышу стон, крик, несколько человек были ранены. Один раненый, Косарев, кричал все: «Ребята, застрелите меня, я больше не могу!» Ему осколок в позвоночник попал, но кто же будет стрелять, вы что, и вдруг выстрел, видимо, он сам добрался до своей винтовки. А у нас ручной пулемет разбило вдрызг, ничего целого не осталось. Мамед стонет, вижу, Габриэль сидит на земле, кровь хлыщет так, что все лицо залито. Он на меня взглянул и говорит: