Изучали ли вы устройство немецких мин-«сюрпризов»?
Нам рассказывали самые различные способы такого минирования. Могли подбросить даже еду с подрывным зарядом, к примеру тюбик с сыром, солдат хватает его, и все, там рядом взрыв, и готово, использовали они всякие ручки красивые, флягу, котелок немецкий, эти вещи немцы любили минировать. Даже оружие надо было, остерегаясь, подбирать. Этому нас учили. На фронте у меня было два случая, когда наш батальон столкнулся с такими «сюрпризами». В первый раз это было во время Яссо-Кишиневской операции, я лично не видел, но командир взвода Эдемский рассказывал, что наши стояли около Кицканского плацдарма за Днестром, он был размером примерно 10 на 15 км, и когда ребята только подошли к немецким окопам, вот там нарвались на такие сюрпризы. Один нарвался на флягу, думал, что там спирт, взрывом был только ранен, но очень серьезно, и его увезли. Кстати, это был не наш, а стрелковый сапер, он минировал передний край, тот самый, который нам потом так трудно пришлось разминировать. А второй такой случай произошел под Мелитополем, перед тем как я попал в 60-й батальон, тогда наши ребята подошли к окраине города, и там валялись всякие «сюрпризы», но там комбатом был еврей Серпер, ставший впоследствии Героем Советского Союза, его Булатов потом сменил. Так вот, он все четко организовал, не позволил рыться в немецких вещах, и потому многие спаслись.
Обучали ли вас разминированию мин замедленного действия?
Нет, и я с такими на передовой не сталкивался. Но вот с донным взрывателем пришлось столкнуться на фронте, особенно на противотанковых минах, но когда срок назначали нам, что до темноты надо разминировать, мы сначала лазили туда, а потом уже и рискуешь. По идее, мы должны были отвинчивать взрыватель, потом привязывать шнур, отходить и, потянув за веревку, взрывать такие мины, но это очень долго, времени надо много, просто некогда было этим заниматься. Поэтому я тихонечко поднимал мину, подрывал землю, всех так учили, кстати, и меня также. И только поглубже подрыл, чтобы рука прошла, чувствуешь, что колышек забит, снимаешь его тихонько, а раз он снят, то мина не сработает. Потом ее снимаешь спокойно и вывинчиваешь донный взрыватель. И основной также вывинчиваешь.
После обучения мы прибыли на какую-то железнодорожную станцию перед Новоалексеевкой, там нас очень хорошо накормили, мы подъехали под вечер к Новоалексеевке, здесь приказ:
— Выходи!
А снаружи идет мокрый снег с дождем, мы же без оружия, ничего нет, построили нас, был ведь большой эшелон, нас было очень много, целая саперная рота, около 200 человек, и из других учебных заведений, т. е. всего около тысячи человек стояли, и вот нам говорят:
— Вы все идете в 12-ю штурмовую инженерно-саперную бригаду, знаменитую. Они штурмовали Мелитополь, сейчас на Сиваше стоят, мы идем туда. Отправляемся в путь, как только стемнеет.
А уже вечер, до темноты совсем немного осталось, нас только успели накормить, и мы пошли. Хоть поели хорошо: американские консервы, второе было, в общем, после запасной бригады шик и блеск. Идем, идем, конец октября, с неба снег с дождем, идем, уже шинель в три раза тяжелее стала, все обмундирование промокло, кошмар. Пошли пешком до села Громовка, располагавшегося недалеко от Сиваша в 5–6 км. Через 2 дня пришел приказ строить мост через Сиваш. Это легко сейчас сказать, а вот сделать было далеко не так просто. Тем более, что мост должен был быть не обычный понтонный, а свайный. Господи, ведь до крымского берега целых 3 км, так выбрали место, где остров Русский поближе, чтобы к нему можно было провести, потом от острова до берега тоже сваи забить, там было всего 700 метров, но от нашего берега до острова 2 км. Слушайте, вся бригада строила этот мост, начальником строительства был командир бригады полковник Павлов Петр Павлович. Мы тогда еще не знали, что он болгарин по национальности, что с 1923 г. в СССР, эмигрировал после неудачной революции в Болгарии, учился в нашем инженерном училище, потом на русской женился, все это я позже узнал. Проект моста подготовил одессит капитан Симоновский и ст. лейтенант Белявский, его утвердили, мост должен был быть деревянным, но идея была необычная, т. к. настил должен был быть на 5–7 см ниже поверхности воды, чтобы сверху немцы не могли разглядеть его. И вот 1-го или 2 ноября мы начали строительство, ничего же нет, вода в Сиваше соленая, еще более соленая, чем везде, температура воды не больше 8–10 градусов, мы делали сваи и все для того, чтобы подготовить опоры моста, но ничего не получается, они уходят в Сиваш, и все. Сколько ни мучились, не получается, тогда пришла идея разобрать узкоколейку в Херсонской области, которая служила для перевозки огромной массы зерна колхозов, чтобы делать это не на машинах, а прямо по железной дороге, и через полобласти от элеваторов шла узкоколейка. И вот, не спрашивая разрешения ни у кого из начальства, мы стали разбирать и делать специальные железные козлы, т. е. сваривали две рельсы вместе, делали такую своеобразную огромную сваю, и знаете, пошло дело. Мы стали строить очень быстро, тут же накладывали деревянные части сверху. Немцы бомбили стройку каждый день, за исключением туманных. В 3,5 км выше нас на Сиваше строили дамбу, тоже длиной 3 км, он, конечно, неглубокий, но что такое возвести дамбу, это сколько надо засыпать земли, чтобы она получилась хотя бы односторонней шириной в 4 м. Тысячи людей возили тачками и засыпали землю, рыли ее там и засыпали. А немцы бомбили и бомбили, зенитное прикрытие наших работ было колоссальным, каждый день сбивали 1–2 вражеских самолета, но летают-то 9–18 штук. С немецкой точностью они обычно прилетали в 12 часов дня, и туман вроде к тому времени рассеивался. И вот было 10 ноября, комвзвода у нас был ст. лейтенант Костовский, уже мост на две трети сделан, даже немного больше, мы побежали, это километр, думаем, что к половине двенадцатого мы уйдем. Но тут немцы впервые нарушили время и прилетели в 11 часов, назад бежать было километр, мы просто не успели бы, нас разбомбили и наверняка уничтожили бы, впереди вода, и виднеется остров Русский, тогда Костовский приказал:
— Ложись!
Павлов (Панчевский) Петр Павлович, ГСС, командир 12-й ШИСБр. Румыния, 1945 г.
Немцы обычно целились не по краям, а в середину моста, и мы настолько любили своего командира, что все бросились на него, накрыли своими телами, он орал, кричал: «Что вы делаете?» Но все 35 человек не поднимались. Вообще в стрелковом отделении на передовой было обычно по 7–8 человек, а в саперном отделении по штату должно быть 11, у нас отделения также были неполные, но по 35–40 человек во взводах было, конечно, не считая больных и раненых. Мы лежим, а немцы бомбят, мы были для них ориентиром, потому и несколько бомб разорвалось недалеко, но только двое были ранены, в плечо и в мягкое место. Они вскрикнули и упали в воду, но мы их вытащили, и все обошлось. Я хочу сказать, что это неписаный закон войны, конечно, в уставе записано любить и беречь командира, но не написано какого, хорошего или плохого. Были и плохие, чего там говорить, редко, но были. Таких мы бы не закрыли телами, это неписаный закон войны. Человек внутренне, конечно, был благодарен нам, кто его знает, что случилось бы, попади в группу бомба.
Как строилась работа по прокладыванию моста?
Работали мы быстро и энергично, шуму было очень мало, раздавались только команды. К примеру, Костовский скажет: «Быстро, поднести настил», или «Где там скобы, давай, давай, неси быстрее». Спокойно и споро мы все делали, температура воды была 8–10 градусов. Только 30 минут проходит, он уже кричит: «Все, закончили работу, готовься, очередной взвод». Мы уходим, на наше место уже бежит замена. Там был большой косогор на Сиваше, метров 20, и вот внутри были сделаны и заранее готовы землянки. Там рядом находился штаб батальона, сидели наши девчонки, санитарки, телефонистки, им особенно тяжело на войне было, господи. Это я сейчас понимаю, тогда не совсем осознавал. Там же батальонный врач сидела и командир роты Ярошевский, он был сам из Куйбышева, как раз он распределял очередность взводов. После работы мы заходили в землянку, здоровая такая, нары двухэтажные, а посредине огромная железная бочка с водой, докрасна раскаленная соляркой, мы тут же раздевались: брюки на себя, а рубашку и все это дело сушили. Полчаса сушим, а полтора часа отдыхаем. Представляешь, потом команда: «Подъем!» Мы выскакиваем почти в сухом уже, и все то же самое повторяется. И так 15 дней мы строили этот мост, его строили все батальоны. Мы работали каждый день. Сильно помогало то, что кормили великолепно, но вдруг в землянках завелись вши, тогда нас построили, мы перешли на крымский берег, там уже плацдарм был глубиной 10–15 км, а потому саперы в походном порядке, пока туман, перешли через свой родной мост на херсонский берег, там уже развернулся банно-прачечный батальон. Была даже специальная прожарочная машина, все разделись, нам намазали подмышки и пах какой-то зеленоватой мазью, и все волосы улетели, говорили, что это «персидская» мазь. Постригли нас, помыли. Новое белье выдали, обмундирование было свое же, но уже прошедшее прожарку, никаких вшей, ничего не осталось. Появились вши только через 15–20 дней, тогда один наш «старичок» из взвода говорит мне:
— Слушай, сынок, ну чего ты мучаешься. Пойди, порви индивидуальный пакет, сними все с себя, с ног до головы обмотайся бинтом, потом одень белье. Через 3–4 часа разденься снова, останутся вши на бинтах.
Я так сделал, и вот был результат — на обмундировании и белье ни одной вши, чисто, все они на бинтах. Я тут же, стоя около костра, снял бинты и бросил их в костер, все там затрещало страшно. Оделся после и две недели ходил без всяких насекомых.
Наша армия заняла боевые позиции на плацдарме, немцы только летали и бомбили, часто устраивали артобстрел, но не показывались вживую. Но мы окопались капитально, кухни даже так были замаскированы и врыты в землю, что их совершенно невозможно заметить было. Топили только ночью, утром рано кушали, и поздно вечером. В бригаде все штабы были в первом эшелоне, смотрели и изучали вражескую передовую линию, особенно размещение противотанковых полей немцев и противопехотные мины, и проволочные заграждения. У нас было в каждом батальоне подразделение управления, в него входили разведчики, они все излазили и осмотрели. А мы в это время рыли окопы, отдыхали и спали. Но были также постоянные тренировки. Подумайте, мы стояли в 10 км от передовой, а все равно тренировались, как разминировать, как минировать. И тут разведка постаралась, нам уже доложили, где и что у немцев расположено, какие минные поля. Все мы уже отлично знали. Все это время стояло затишье, но я помню, как у нас забирали двух раненых, прилетели 2 «кукурузника», двоих как уместили, не представляю, но посадили на один. И в это время прилетел немецкий самолет и начал за нашими «кукурузниками» гоняться. Один, который с ранеными, сразу сел. А второй самолет начал водить за собой немца. Скорость у «кукурузника» маленькая, ну 120–150 км/ч, а немецкий истребитель летал на скорости не меньше 400–500 км/ч. Но представляете, «кукурузник» выкручивался, то резко изменял направление полета, а то раз — и сбавит скорость, и как-то он очень низко летел над землей. И вот вдруг резко спустил еще ниже, немец не рассчитал и врезался в землю. Боже, что творилось на земле, мы же все видели произошедшее, орали «Ура!». Оба «кукурузника» больше рисковать не стали, ушли под вечер. Вот это мне сильно запомнилось.