— Есть, конечно, четверо, т. е. вас всего будет 7 человек.
— Ну ничего, будет нас как в стрелковом отделении. Справимся.
Тут же дали автомат, саперную лопату, вещмешок, т. е. полностью экипировали, и мы пошли вперед. На пароме нас переправили на румынский берег, и мы пошли пешком. В этой операции, Яссо-Кишиневской, было окружено 22 немецких дивизии. Часть успела прорваться и проскочить через Румынию в Венгрию, но большая часть из них была ликвидирована. И как раз когда мы переправлялись, остатки немецких частей все еще шатались по виноградникам, их везде искали и ликвидировали специальные группы. Сопротивления эти окруженные почти не оказывали, нас не включали в группы, мы должны были заниматься разминированием или штурмом городов, все это было у меня еще впереди.
Дунай в этом месте был очень широк, и на различных лодках, понтонах мы пересекали реку, переправы там не было, видимо, она имелась в другом месте. Надо сказать, что дисциплина была потрясающая, страха не было, а ведь любое форсирование на самом деле это очень серьезная вещь. Настроение хорошее, везде наши самолеты, истребители полетели, «илы» летят, видели тогда снова американские самолеты «Бостон», где они бомбили, я не знаю. Но плавательных средств на нашем участке было очень много, понтоны, и чего только не было, переправлялось множество различных частей. А ведь кроме нас были и просто инженерно-саперные части, и ведь при каждой дивизии свои саперы имелись, а также отдельные саперные роты. Я переправился на пароме, мы смеемся, хохочем, как-никак уже на румынской территории, ведь это земля врага, слева нас обгоняют мелкие лодки, настроение у всех прекрасное.
И почему-то наш 60-й батальон собрался очень быстро после переправы, и мы пошли. В день делали 30–40 км, не очень при этом боялись противника, дело в том, что господство нашей авиации было неоспоримым. И вы не представляете, какое приподнятое настроение было в войсках, когда над нами барражировали наши самолеты. Свои в небе! Мы видели, как «илы» шли бомбить немецкие позиции и отступающих немцев, они ведь бежали, уже на переправе было 150–200 км от фронта. Они нигде не задерживались на нашем участке, вот на 2-м Украинском фронте они пытались немного сопротивляться, там шли на Белград через Трансильванию, а наш 3-й Украинский под командованием генерала Толбухина довольно быстро приблизился к болгарской границе.
Нас направили прямо на Бухарест, мы уже слышали, что Румыния хочет выйти из войны. И не только слышали, она вскоре действительно вышла из войны. Когда мы вошли в столицу, которую освободили 31 августа, тут король Михай объявил о том, что Румыния объявляет войну Германии, Антонеску сами они расстреляли. Румынская армия на нашей стороне, но население никаких торжественных встреч не проводило, не было и «Ура! Ура! Да здравствует русская армия!». Это нас еще ждало в Болгарии.
После Бухареста мы направились к г. Добруджа, затем к г. Силистрия, затем в г. Сливен. В начале ноября поступил приказ: «Погрузка батальона начинается с 8 ноября на станции Стара-Загора». Уже открыто говорили, что эшелоны пойдут до тех пор, пока можно идти, на Югославию. Я не помню, где мы разгрузились, но еще километров 70–100 оставалось до югославской границы. Там была остановка, каждый батальон получил свою задачу, свое направление, но сухпайки не выдали, кухни работали четко, вообще после Болгарии мы сухпайков не получали, был приказ всем частям обеспечить двух-трехразовое питание.
И потом мы стали двигаться к Белграду, по дороге уже были небольшие стычки, но серьезных боев не было, дело в том, что югославская армия совместно со 2-м Украинским фронтом на Белград шла, и немцы отсюда отводили войска, чтобы сосредоточиться под Белградом. Город пал 20 октября, мы шли немного южнее, немцы отступали к итальянской границе. И вот здесь, в горной местности, они начали здорово сопротивляться. 12-ю ШИСБр бросили вперед, чтобы разминировать проходы, но комбат всегда четко говорил на все требования от стрелков:
— Подождите, надо разобраться! — Посылал своих из штаба, и если что, всегда отвечал: — Подождите, зачем вам штурмовики, когда там какая-то мелочь. У вас же есть свои саперы, пусть они и делают.
Но в случае серьезного поля, если сверху команда пошла, то мы шли. Был там момент, когда под г. Ниш надо было разминировать серьезное препятствие. Мы подошли, рассказали нам обстановку, мы разминировали поле с полкилометра шириной, тут без потерь уже обошлось, мы уже опытные были. Кроме того, немцы тут торопились устанавливать мины и не могли отойти от своего шаблона, который мы хорошо знали. Они обязательно ставили мины друг от друга в 50–70 см, вот я не помню, чтобы они нарушали это правило, это мы тяп-ляп могли ставить, поэтому такое и разминировать трудно. Кроме того, они, как и мы, размещали мины в шахматном порядке. Когда мы все разминировали, на следующий день была назначена атака, и вот началась артиллерийская подготовка, мы готовились штурмовать город; пока мы разминировали, наша разведка уже изучала, где и какие укрепления, какие дома превращены в опорные пункты обороны, доты, дзоты, где там все. Мощная артподготовка — и пошла пехота вперед, мы за ними, но оказалось, что настолько сильно сработала артиллерия, и там, где, как мы считали, были замаскированы пулеметы и закопаны танки, ничего не осталось. Я видел 2 таких танка, так у одного ствол опущен, у другого башня свернута. Штурмовать там опорные пункты не было необходимости. Конечно, в нескольких местах пулеметы открывали огонь, тогда взводный приказывал:
— Саперы, ложись! — И все, пехота пошла, у них свои саперы.
Ансабль 12-й ШИСБр
После Ниша мы отдохнули немного и пошли в направлении на г. Самбор, уже югославы были с нами, они докладывали о передвижениях немцев. Немцы тогда уже сопротивлялись сильно, причем все сильнее, потому что они оставили город, но дальше уже венгерская территория, там идут бои. Венгрия — союзник Германии и продолжает сражаться на ее стороне. Пару раз два наших взвода участвовали в разминировании немецких позиций, наш взвод не попал. Но потерь никаких не было, быстро все сделали, и пехота пошла. Подходили мы к г. Печь, в это время наши взяли Белград окончательно, мы недалеко были, слышали, как эти бои шли, раненые мимо проходили, кстати, пленные немцы рассказывали: за месяц до освобождения американцы жестоко разбомбили город, это позорище было. Для чего, спрашивается, эти летающие крепости сделали такое? Конечно, были большие потери со стороны населения. Но немцы не хотели сдавать город, несколько дней шли бои. Мы же подходим к Будапешту, и помню такой случай. Батальон остановился в деревне, дороги развезлись до ужасного состояния, машины стоят, пехоте тяжело идти даже, понимаете? И поступила команда с чего-то вдруг собрать местное венгерское население ремонтировать дороги, наш взвод этим занимался, остальная часть роты была на передовой и разминировала.
Мы подходим к таким населенным пунктам, как Будакеси и Будафок, это уже не что иное, как пригороды Будапешта, немцы здесь не минировали, видимо, не успевали. И мы вошли в город, немцы кое-где постреливали, подходим, нам говорят, что нужно взять здание, где засели немцы, я попросил стрелков, мол, постреляйте из пулемета, они дадут очередь, мы уже видим, из каких этажей, где и чем стреляют. Нас интересует первый этаж, и вот я помню, как стемнело, командир взвода сформировал три группы, а четвертое отделение в запасе у него. Мы снарядились: в руках автомат ППШ, в вещмешке 6 гранат, как ни удивительно, уже капсюль был заранее вкручен, а то когда я буду его в бою вкручивать. Лимонка была надежная граната. Чтобы она взорвалась, нужно было нажать на скобу, вытащить чеку, и только тогда через 3 секунды после броска она взрывается, так что мы не опасались. У каждого было по 6 гранат, вообще это не регламентировалось, брали, кто как хочет, но разве можно тут экономить, мало ли что, мы брали побольше. У меня было 2 диска к автомату, один в автомате, один в вещмешке, в каждом 71 патрон, с собой в вещмешке еще один пустой диск, если эти кончатся, чтобы я мог укрыться и набить новый. Дело недолгое. Взрывчатку с собой не брали, и из нас только один взял противотанковую гранату на всякий случай, она нам не нужна, это была очень опасная вещь, ведь взрывная сила полкилограмма тола, шутка, что ли. Три больших дома перед нами, у меня в отделении 9 человек, помню, что улица называлась Бильбо. Стемнело, мы потихоньку подкрались, ползком распределились, подползаем, и я им сказал:
— Как только кто-то выстрелит со стороны немцев, немедленно бросаем в подвал одну гранату каждый и в окна первого этажа.
И тут как раз раздался выстрел с верхнего этажа, мы бросили лимонки, взрывы, и мы мгновенно ворвались на первый этаж, и тут же два человека в подвал, там никого не оказалось. А вот на первом этаже несколько человек убиты и двое ранены. Я знаками приказал немцу перевязать его товарища, который лежал на полу. Наши вступили в схватку с засевшими на верхних этажах, тут я крикнул по-немецки, и немцу приказал кричать, говорю ему:
— Кричи, чтобы спускались и сдавались, иначе все они будут расстреляны или убиты. Пусть спускаются вниз и сдаются.
Слушаю: прекратилась стрельба. Я одному немцу говорю:
— Перевяжи их, иди и скажи, что мы не фашисты, не гестаповцы, а советские люди, мы не можем расстреливать раненых или пленных. Понимаешь?
— Ферштейн, ферштейн. Я, я, херр официре?
— Их нихт официре, — ответил я. — Иди.
В общем, может, обороты у меня были неправильные, но слова правильные. И слушай, один пошел, шум там какой-то, и вот он спустился к нам и приносит оружие, гранаты, потом потихонечку спускаются немцы с поднятыми руками. Представляешь? Их было там 7 человек: здесь 2 раненых, 3–4 были убиты. Все, дом взят. Я быстренько послал человека к командиру взвода, тот пришел со своим резервом, пленные в одной комнате, мы не охраняем даже их, они сидят себе. Нам принесли кушать, мы немцев немного угостили хлебом и американскими консервами. Так вся наша бригада, в том числе мое отделение, 2 дня брала дом за домом. И все, все дома мы взяли.