Во время штурма произошло два события в бригаде. Ст. сержант из другого взвода нашей роты, года на полтора старше меня, прошел Сталинград, и с ним еще 3 человека получили приказ на лодке подъехать к взорванному мосту, он соединял Буду с Пештом, проверить, в каком он состоянии, можно ли туда как-то проехать, а то немцы не давали нам подойти к нему, он находился недалеко от Королевского дворца. Ну и пошли они, представьте себе, оказалось, что немцы охраняли этот мост, они обстреляли их, наши еле-еле вернулись. Сказали, что разведка оказалась опасной, доложили только, что мост очень серьезно поврежден, и ни танки, ничего из техники не пройдет. Кроме того, во время штурма погиб тот самый казах-пулеметчик, он уже был командиром отделения, ходил с пистолетом, такой храбрый человек, из второй роты, уже имел ордена Боевого Красного Знамени, Красной Звезды, медаль «За отвагу», в то время сержанту получить такие награды было не так-то просто. И вот каждый в его отделении взяли по две противотанковые мины, они хотели подложить их для подрыва под Королевский дворец, но тут начался обстрел, и они решили переждать его в огромной воронке. К несчастью, в их укрытие попал снаряд, мины сразу же сдетонировали, и все погибли, 8 или 9 человек, в том числе казах. Это был настоящий траур для нашего батальона. На следующий день ночью тревога. Бежит командир взвода и кричит:
— Немедленно разбирай оружие, все берите, больше не придем сюда!
— Что такое? — раздались непонимающие голоса.
— Немцы прорвались из Королевского дворца!
Вот теперь я могу сказать, как прорвались, — основная часть через канализационные трубы прошла, там же диаметр в рост человека, и так они оказались у нас в тылу, ведь штаб бригады там и располагался. И колоннами в час ночи шли немцы: темно, впереди и по бокам были «власовцы», они кричали: «Все, немцы сдались!» И такие колонны прошли до тех пор, пока их не раскусили, но передовые части уже прошли. А это 40 тысяч, во главе с генералами. Их командир знал, что ему грозит расстрел за парламентеров. И вот в это время, как мы выскочили, началась стрельба, информации нет, смотрю: машины наши уже подошли, ведь штаб бригады был полностью моторизированным. Все, мы выносим сейфы, документацию, знамя. И за каких-нибудь 10 минут мы двинулись дальше, а куда, я-то солдат откуда знал. Едем, выехали почти за город, я не пойму до сих пор, как так получилось, но под нами была железная дорога, высота от моста до нее метров 10–15, не больше, и длина моста небольшая, метров 20, проехали его, и вдруг с той стороны бежит пехота, человек 30–40, их окликнули:
— Что такое?
— Немцы идут! Огромная колонна! Их тысячи!
Тогда вперед выходит наш командир бригады и говорит:
— Ну, кто из вас хоть немного не трусливый, а то мы за 40 немцами бегать не будем.
— Нет, — спокойно ответил кто-то из стрелков, — колонна немцев действительно очень большая, мы еле оторвались от них. Двое легли, видимо, они погибли, а мы вот оторвались в итоге.
Павлов подумал, что делать, потом приказал немедленно из машин вытащить документацию, особенно секретную, и все ценное, все сделали очень быстро. Пошла перекличка, нас оказалось всего человек 70, не больше. Офицеры, машинистки и наш взвод, 30 человек. Тогда мы пошли к мосту быстрым темпом, и уже слышим топот огромной массы людей. Видимо, метров 100–150 от нас, комбриг приказывает:
— Немедленно занять оборону впереди моста! И за мостом!
Сашка Шалохин мне говорит:
— Давай здесь будем, впереди моста!
— Да ты с ума сошел, какое «впереди моста»? — Но он же на 4 года моложе меня, наш сын полка, поэтому ему объясняю: — Ни в коем случае, немедленно за мост идем и еще дальше.
И мы легли около каменного указателя пути, по обе стороны от дороги, их там было два. Лежим. Топот-топот-топот, и вдруг абсолютная тишина. Никто не стреляет, у нас все готово, а колонна стоит в 40 метрах от моста. И что характерно, это была ночь с 12 на 13 февраля 1945 г., вдруг раздался крик «Ура!». Мы думаем, елки зеленые, тут немцы, и вдруг такой крик. Но там, видимо, были власовцы, крик и шум подняли, гранаты бросили. Но мы не бежим, они хотели психологически нас взять, чтобы мы побежали, как та пехота. Но никаких, мы не только не побежали, но и открыли огонь на поражение, прямо море огня, видно все четко, белый снег кругом, хотя луны не было, и пасмурная погода была, температура 1–2 градуса мороза, но все равно все видно. И опять абсолютная тишина, минуты 2 прошло, то же самое повторилось, но теперь пошли немцы напролом. Мы стреляем, но я вижу, что уже наши сцепились с немцами в рукопашную, несколько человек упало вниз, кстати, упал вниз и замначштаба подполковник Александров. Потом он, как ни удивительно, жив остался. Мы дрогнули, такая огромная масса, отступаем, побежали назад метров 200. Вообще, представьте себе, идет дорога, а сверху косогор большой, и чувствуется, что там дома, это были дачи. И тогда командир бригады приказал:
— Немедленно принять вправо и засесть в дачных участках!
Нас-то была горстка, а как позднее мы узнали, на нас шла колонна в 2000 человек! Какие умные были наши командиры, приказал комбриг:
— Не стрелять! — Он знал, что немцы уже двигаются туда, где их ждут, видимо, по рации ему сообщили. И тут же добавил находившемуся неподалеку мне и Юрке Поплавскому:
— Ребята, быстренько снимите знамя, а древко выбросьте!
Мы раз-раз, и все сняли, древко куда-то отбросили, Панчевский же взял знамя и обернулся им вокруг живота и говорит:
— Вот теперь я спокоен за знамя!
Через 10 минут топот прекратился, а уже 5 часов утра, февраль, еще не светает. И вдруг где-то полшестого мы услышали такой грохот, такие взрывы, я даже подумал, что же могло так взорваться. Потом мы прислушались и поняли, что «катюши» бьют, и когда в 6 утра, уже светало, комбриг говорит:
— Спускайся вниз! Все! Покончено с немцами.
Выходим, быстренько шофера побежали за машинами, кстати, все было цело. Ждали мы, они подогнали машины, видимо, немцам было не до того, и они ничего не испортили. И тут оказалось, что один наш старший лейтенант спал в машине, в кузове, машина была закрытая. И представляете, все проспал бы, но тут один немец, видимо из колонны, начал шарить и увидел, что лежит офицер, сразу ему сказал:
— Афштейн! — т. е. «встать!»
В итоге в кузов залезли два немца, наш старший лейтенант лихорадочно соображает, что же делать, он немного немецкий язык знал и говорит им:
— Ну, на что вы рассчитываете? Вас ведь все равно разобьют! Давайте-ка сдавайтесь в плен, а я вас приведу к своим. Я даю слово офицера, что вы станете пленными. Но только сейчас же сдавайте мне оружие.
Представляете, тогда немцы сдали ему оружие, колонна прошла, он же их взял и привел к нам. Александрова, к счастью, не было, тот был очень жестоким, если только узнает, что эсэсовца привели, сразу расстрелять требует. Привел к начальнику особого отдела, полковнику, немцев — сразу в военнопленные, а вот старшего лейтенанта три дня таскали, он уже и не рад был, что привел их. Все подозревали, что это такое, как это он немцев привел, может, он сам шпионом стал. Вдруг завербовали, в то время вообще до дикости доходило. Но в итоге его отпустили конечно же. Наш комбриг Павлов и полковник Степанидин своих не сдавали.
Мы сели на машины и поехали. Вдруг машины остановились, наш шофер сбегал и выяснил, что проехать невозможно. В чем дело? Оказалось, что по немецкой колонне ударили 2 дивизиона «катюш» и вся колонна превратилась в месиво. Это был кошмар! Я своими глазами видел то, что было. Тут был лесочек такой, видимо, они пытались в нем спрятаться, но их и там залпы накрыли. Короче, проехать было невозможно. Мороз 2–3 градуса, тела уже начали подмерзать, мы освобождали от трупов дорогу. Сколько в живых от них осталось, я не знаю, пехота, видимо, в плен взяла. Вот это мне запомнилось, было уже 13 февраля. И мы услышали по радио приказ Сталина о том, что Будапешт освобожден, голос Левитана. А потом нам стало известно: человек 70 во главе с генералом все-таки прорвались. Но что такое 70 против 40 тысяч! Из них 10 тысяч мы взяли в плен.
После Будапешта наш взвод перевели обратно в батальон, и всех нас направили на Секешфехервар, дело было в том, что во время боев немцы повторно ворвались в этот город, и наш госпиталь не успел уйти, около 100 раненых и весь медицинский персонал был вырезан. Ну, две армии, фашистская и наша, но где же милосердие, как же можно было, какими зверюгами надо быть, чтобы уничтожить госпиталь и расстрелять там всех?! И вот мы подходим к этому городу. В это время немцы начали очень серьезное танковое наступление, целая армия танковая была у них, прямо перед городом. Они давили очень сильно, и наши начали отступать, елки зеленые. Что делать и как быть? Немцы очень сильно прорвались, им оставалось до Дуная 30–40 км, если дойдут, то весь фронт будет окружен. Поэтому сопротивление наше было мощным, все заняли оборону, а наша бригада была брошена на передовую, чтобы не дать немецким танкам пройти. И что мы делали: видим передний край немцев, до него 200–300 м, тогда ночью вся рота, каждый сапер берет по 2 немецкие противотанковые мины (не хватало мин, мы таскали ящики с толом), копаем, зарываем без всякой схемы, без ничего, и даже карт не делаем. По фронту ясно, а в глубину метров 50, не меньше, и все за одну ночь. Как все заминировали, что удивительно, противопехотные мины мы не ставили. Тогда я не мог понять причины, теперь же понимаю, как все продумывали — немцы высылали танки, мы отбиваем, а потом опять пойдем в контратаку сами. И что бы мы делали с нашими собственными минами? Это серьезная вещь, сами же подорвемся. И вот пошли немцы, а наши окопы, казалось бы, так близко, всего 200–300 метров, и в глубину еще до километра, мы и пехота, пушки стоят на прямую наводку, 76-мм уже были нового образца, мощные, 45-мм уже к тому времени отпали. Некоторые танки были закопаны.
И началось знаменитое Балатонское сражение, немецкие танки пошли, но знаете, такое у нас было настроение, страха не было никакого, все понимали, что уже 1945 год, наши под Берлином стоят, Зееловские высоты видны. И вот тут немцам дали. Немецкие танки не могли пройти, подрывались на наших минах, а потом ударила наша авиация, она господствовала полностью, наши штурмовики так пикировали на немецкие танки и пехоту и в таком количестве, что на земле разверзся ад кромешный! Мы счастливы были, смотрели на все это, а сами находились чуть дальше от передовой, готовы были контратаковать, у нас, как всегда, гранаты, одна висела у меня всегда на поясе, и автоматы. В этот день мой взвод не получил противотанковые, но в роте два взвода получили противотанковые, они сидели в окопах, и если только танк подошел к ним, то они пропускали его и сзади били, или бросали прямо под гусеницы. Это было очень непросто, потому что противотанковые гранаты, они ведь мгновенного взрыва, т. е. пока она лет