В нашем батальоне я бы не сказал, что были большие потери. Старался беречь людей.
Здесь мы научились делать и ложные мосты. Точнее, командование научилось. Нам приказали навести мост на остров Спорный. За ночь навели — днем началась бомбежка. Тогда я звоню комдиву стрелковой дивизии Ткаченко и докладываю: «Как же так, мост навели, войск нет, а бомбят беспрестанно, при переправе люди могут погибнуть!» Комдив ответил неожиданно: «А, бомбят, это очень хорошо». Тогда я понял, что нам приказали возвести ложный мост. Они отвлекли авиацию противника от 62-й переправы, где и переправлялись войска. Делали все, что мозг придумывал. Сталинград стал для нас хорошей школой, научились многим хитростям. Это неповторимое явление в истории Великой Отечественной войны.
19 ноября 1942 года началось контрнаступление наших войск. Готовились долго к окружению врага. Но даже после того, как кольцо замкнулось, немцы сбрасывали листовки, в которых писали о том, что мы рассчитываем в Сталинграде на армии Жукова, а они уже окружены и уничтожены подо Ржевом. Листовки эти никто особо не читал, но подбирали, потому что в лесах бумаги было не достать, а махорку куда-то же надо насыпать. Я не препятствовал этому делу, потому что не видел никакой опасности. Понимаете, мы наступали. И наступали удачно, впервые так удачно окружили врага за все время войны. Радовались сильно.
В конце 1942 года мне присвоили звание старшего лейтенанта, я стал командиром роты, а вскоре сделали заместителем комбата. Кроме того, вручили первую награду: орден Красной Звезды.
Бригаду перебросили на ростовское направление. Комбригом у нас тогда был подполковник Ян Андреевич Берзин, очень толковый и грамотный офицер, очень жаль, что пробыл недолго. Только немножко перебарщивал со строгостью. Но мы с ним были в очень хороших отношениях, и он приказал в феврале 1943-го после освобождения Ростова-на-Дону сформировать в городе ускоренные курсы для того, чтобы подготовить младших командиров в бригаду. Организовали полковую школу в составе двух взводов по 25 человек в каждом. Первым взводом командовал Волошин, другим — Мультянер. Учили прежде всего инженерно-понтонному делу и, кроме того, занимались и строевой, я, правда, этим не сильно увлекался, потому что времени мало было, но все равно надо было проводить такие занятия, ведь именно строевая делает из гражданского человека военного.
Внезапно нам пришел приказ заминировать Буденовский мост. Боялись, что к нам прорвутся немецкие танки. Это был большой, высоководный мост, минированием руководил начальник разведотделения штаба бригады старший лейтенант Воробей, до войны работавший горным инженером. Очень толковый человек, мы с ним сдружились, он помогал расчеты делать, и мы этот мост заминировали всего за неделю. Правда, взрывать его не пришлось, мы выпустили курсантов школы и отправились догонять свою бригаду. Снова эту историю пришлось вспомнить уже после войны. К нам в штаб бригады пришел письменный запрос о том, сколько зарядов было заложено в береговой опоре. К счастью, все чертежи сохранились, и мы ответили, что ровно три заряда. Позже выяснилось, что саперы, которые после нас занимались разминированием, в спешке или не хотели работать, или не нашли все заряды, но сняли только два. Так что мост активно использовался, а внизу все еще находился заряд, который случайно обнаружили. Начали выяснять, в чем дело, так что меня и Воробья спасла аккуратность в сохранении бумаг, так как саперы, естественно, стали валить все на нас, мол, это мы не указали на чертежах все заряды. Выдали справку, что у нас в документации было подтверждение наличия всех зарядов.
В Ростове-на-Дону я также встретил свою судьбу. Встал на квартиру в одной семье, где мать жила с дочерью и сыном в маленькой комнатке. Я увидел Марию, познакомился, она была очень покладистой. Всегда внимательно слушала. И мы решили пожениться. Перед этим Маша прошла через особый отдел, проверили ее, все оказалось чисто, и нам дали согласие на нашу женитьбу. Работала, точнее числилась, у меня в штабе писарем.
Первым самостоятельным боевым заданием для меня стало наведение понтонного моста у Мариуполя в сентябре 1943 года. Здесь я руководил всей батальонной колонной. Думаете, что самое тяжелое в понтонном деле — навести сам мост? Как бы не так, самое главное — это скрытно подвести к месту будущей переправы транспортную колонну. Понимаете, колонна состоит из 200 автомашин, и еще катера едут на прицепе. Если авиация противника обнаружит нас, то все, катастрофа. Поэтому я бедокурил: втыкал иголочку в телефонную линию стрелковых войск и слушал, о чем они говорят. И когда узнал о том, что командир переправляющегося стрелкового полка доложил в штаб о том, что уже подошел к берегу, то тут же колонной на всей скорости выскочил к берегу, к большой пойме реки Кальмиус. Мариуполь стоял подальше, поэтому противник расположился не на самом берегу, а ушел в город. И мы сумели за несколько часов беспрепятственно мост навести, чем обеспечили переправу. А дальше налетела авиация противника, и мы понесли потери: пять или шесть убитых. Но здесь по-другому нельзя было, если бы мы чуть помедлили, то нас засекли бы на равнине и всех рассеяли. За эту операцию мне вручили орден Отечественной войны II степени. Но в целом я всегда старался выполнять все задания так, чтобы люди не гибли.
Дальше был Сиваш. В ноябре 1943 года мы прибыли к берегу. Когда готовили эту переправу, нужны были переправочные средства. Сначала прибыли два управления оборонительного строительства, они начали возводить песчаную дамбу и с нашего берега, и с плацдарма. Дело шло трудно, но за несколько недель управились, а дальше выяснилось, что где-то на станциях «потерялись» понтоны. Тогда меня вызвал к себе командующий 4-м Украинским фронтом генерал армии Федор Иванович Толбухин и приказал срочно отыскать понтоны. Дали мне самолет У-2, хотя до этого я ни разу в воздух не поднимался. Летчик впереди, я сзади. Полетели по станциям срочно искать понтоны для переправы, чтобы быстрее их перенацелить на Сиваш. Беспрестанно садились, поднимались, круглые сутки, в том числе и ночью летали. У-2 удивительная машина, очень верткая. И выполнили задание, ускорили движение всех составов с понтонами. Так что перемычку от южной дамбы к северной сделали из понтонов длиной свыше 1300 метров. В конце января 1944 года началась переправа. Потом, уже после войны, используя те идеи, которые были положены в основу конструкции этого моста, я изобрел разборный металлический универсальный копер, который за 2,5 часа с помощью деревянных свай собирал мост длиной 100 метров. Мне за данное рационализаторское предложение выдали денежную премию.
Зимой 1944 года мост было трудно сохранить. Когда начался ледоход, пришлось толом взрывать льдины. Напутали много, стекла выбивало в окрестных домах. Но делать надо было, огромные глыбы льда летели вверх. В ночь на 28 марта разразилась страшная буря, поднялась низовка, раскидала понтоны и дамбы. Многое смыло, но не все, основная часть осталась. Потребовалось немного времени, чтобы все восстановить. По ночам решили скрыто переправлять танки. Только первый стали переправлять, он стал переходить с песчаной насыпи на понтоны, те от тяжести осели, и танк застрял. Надо было его вытащить назад, ведь вперед не свалишь никак. Гладко не всегда делается. Но ничего, все получилось. Переправу постоянно бомбили, но чтобы у меня в батальоне были большие жертвы, нельзя сказать, хотя потери мы несли. Спасло то, что немцы отличались пунктуальностью, бомбили строго по часам. Это нас спасало, мы учитывали график бомбежек, все успевали сделать до и после. Шаблонная тактика все-таки мешала врагу.
После Крымской операции меня назначили командиром 107-го отдельного моторизированного понтонно-мостового батальона. Моим общим заместителем стал грузин Левон Давыдович Гоглидзе, а заместителем по технической части армянин Вазген Шанович Джамагорцян, которого я уважительно называл «кацо». А вот заместителем по политчасти стал Иван Васильевич Панчук, с которым мы долгое время воевали бок о бок. Познакомились с ним еще тогда, когда меня назначили заместителем командира понтонной роты, а он был тогда общим заместителем командира нашей роты. Будучи на восемнадцать лет старше меня, его сильно задевало, что я с ним спорю по многим вопросам. Но он был из политработников, а меня учили в военно-инженерном училище. Так что мы с ним все время спорили, до ругани не доходило, но как-то это все вносило напряжение во взаимоотношения. Помог сдружиться случай. Я решил подшутить над Иваном Васильевичем, и когда мы заняли после немцев один блиндаж, я рассказал ему, что у врага появились новые мины, которые реагируют и взрываются при пересечении полоски света. Причем когда ты заходишь в блиндаж, то все нормально, взрыватель срабатывает при выходе. И драматическим шепотом говорю: «По-моему, такая мина установлена у входа в наш блиндаж». А там действительно была полоска света. Теперь важно, кто выйдет первым, и он уперся, чтобы я выходил. Препирались какое-то время, и я сказал, что раз он такой трусливый, то я первым пойду. И вышел. Он ринулся за мной. Потом долго смеялись над этим случаем и как-то сблизились. Дружили после войны крепчайшим образом. Он был человеком оригинальным, всегда со своим мнением.
Мы переправились в молдавский город Рыбница. Выполняли задачи на Днестре. Трудностей больших не было, тем более что вскоре Румыния перешла на сторону союзников. Переправы обеспечивали достаточно удачно. А дальше произошла интереснейшая история. Нам была поставлена задача повернуть через Карпаты на Бухарест, а я со взводом разведки и зенитно-пулеметным взводом самостоятельно отступил от маршрута движения и ринулся в Джурджу, на Дунай. А по пути следования располагался болгарский город Рущук на противоположном берегу реки. Когда мы туда добрались, я и два взвода, там плавало восемнадцать пароходов и сотни барж. Все разных стран. Мы стали сигналами приказывать судам пришвартоваться к берегу. Одна из самоходных барж, румынская «Быстрица», решила послушаться и подплыла к пристани. Ею руководил молодой и энергичный капитан, который спрыгнул на землю и стал интересоваться, кто я такой. Отвечаю: «Вы знаете что, это мы должны спросить вас, кто вы такие?» И засмеялся. Ко мне подошли солдаты, я приказал ему взять нас на борт и переправить на тот берег. Решил с зенитно-пулеметным взводом это сделать. Переправились, никаких выстрелов, ничего нет, суда спокойно плавают на воде. Со мной в качестве переводчика был сержант-еврей, которого я называл «вундеркинд» за то, что он свободно разговаривал на нескольких языках. Сошел на берег, он переводил мне плакаты, которые были установлены на рокадных дорогах, идущих от берега. Там было написано: «Да здравствует Советский Союз! Да здравствует Красная армия!» И я увидел, что по всем дорогам стоят такие надписи. А рядом с побережьем лежат металлические понтоны: это крупповский понтонный парк, целое сооружение для двух полос, которое выдерживает 100 тонн веса. Я сразу же обратно переправился, выдал машину разведчику Пузенкину и приказал срочно ехать к Александру Давыдовичу Цирлину, бывшему моему начальнику училища, а ныне начальнику инженерных войск 2-го Украинского фронта. Одновременно звоню по телефону комбригу генерал-майору Сергею Сергеевичу Тюле