В госпитале я лежал в Харькове. Видишь, сейчас на груди только царапинка, а вот на спине след побольше. Меня даже не оперировали, ранение-то сквозное, и быстро пошел на поправку.
Вернулся в батальон уже через несколько месяцев, но меня назначили в другой взвод — технический. Отвечал за всякие машины: мостостроительные, лесопильные, камнедробильные и прочие.
А как узнали, что Героя получили?
Из Харькова нас повезли на лечение куда-то в Россию. Но проезжали через Купянск, а от него километрах в пятидесяти мое родное село. Где я жил, десятилетку кончал. И я обратился к начальнику поезда: «Не хочу ехать в глубокий тыл, а тут недалеко моя родина. У нас и больница есть, и условия дома, так что сам долечусь. Дайте мне историю болезни, я выйду!» Думал, откажет, а он вдруг согласился: «Пожалуйста!»
А дома приходит как-то председатель колхоза — мой двоюродный брат, правда, старше раза в два. Принес с собой газету: «Тут про тебя что-то пишут!» Дает прочитать, а там Указ Верховного Совета СССР. Моя фамилия под номером 59, а Фадеев Алексей — № 164. Так и узнал.
А вручал мне награду начальник инженерных войск 2-го Украинского фронта генерал Цирлин, который был у меня начальником училища. (Цирлин Александр Данилович (1902–1976) — советский военный деятель, генерал-полковник инженерных войск (1945), доктор военных наук (1956), профессор. С 1946 года — начальник военно-инженерной кафедры Академии Генштаба, с 1961 года — начальник Военно-инженерной академии имени Куйбышева — https://ru.wikipedia.org/wiki)
Удостоверение ГСС
А всего у нас в батальоне было пять Героев. Четыре живых: Фадеев, катерист Климов, я, кто-то еще и Погосян посмертно.
Калиберда и Козлов Иван Андреевич, 1945 г.
Техническим взводом я где-то с год командовал, а потом меня назначили помощником командира мостовой роты. Перевозили понтонные парки. И закончил войну старшим лейтенантом.
Как сложилась ваша послевоенная жизнь?
Еще война не кончилась, а меня с Ваней Козловым направили в Высшую инженерную офицерскую школу. Приехали в Нахабино, тут как раз война кончилась, и я ему говорю: «Ваня, это нам ничего не дает. Чтобы получить высшее образование, все равно придется учиться в Академии или в институте. Я буду просить, чтобы меня отпустили!» Он согласился: «А ты знаешь, я тоже!» И нас из школы отпустили.
Белоглазов Иван Васильевич
Но потом я не стал поступать в инженерную академию, потому что здоровье стало подводить. Поступил в юридическую. После академии меня направили в Житомирскую область. Прослужил там год, только освоился, приходит телеграмма — «откомандировать Калиберду в штаб округа!». С тех пор живу во Львове. Много лет проработал в военной прокуратуре. Здесь, кстати, мы вместе работали с моим товарищем, который принял мой взвод, когда меня ранило на Днепре. Потом под Житомиром при разминировании ему оторвало правую кисть. Так он научился левой писать, окончил юридический институт.
И. А. Калиберда (в центре), 2013 год
Потом меня назначили помощником прокурора Прикарпатского военного округа по делам о государственных преступлениях. Много занимался реабилитацией репрессированных. И оуновцев, которые случайно попали.
И много таких было?
Много. Например, та молодежь, которую бандеровцы заставляли грипсы носить. А что ему остается? Отказаться? После форсирования Днепра наш комбат Потопольский ушел на повышение на бригаду. От него командование принял Маркарян. И уже в Карпатах он вместе с Белоглазовым поехал в штаб округа, и пропали. Так и не нашли. Не для того их бандеровцы взяли, чтобы нашли…
Сейчас все жалуются на трудную жизнь, экономические проблемы. Как живется вам?
В своем родном селе я пережил голодомор. Разве после этого меня может что-то напугать? Есть хлеб, есть молоко, что еще нужно старому человеку? Был бы покой…
Но я прожил счастливую жизнь. То, что остался жив, это мое первое счастье. То, что получил такую награду, это второе счастье. Что всю жизнь прожил с любимой женой, есть дети, внуки, правнуки, это тоже счастье…
Интервью: С. Смоляков
Лит. обработка: Н. Чобану
Данич Семен Антонович
Я родился 22 февраля 1921 г. в с. Незавертайловка Слободзейского района, тогда Молдавской АССР.
С. А. Данич. Фото времен войны
Семья у нас была типичной для крестьянства того времени — шесть детей. Жили мы трудно, но в то время мало кому легко жилось. После окончания семилетней средней школы я окончил в г. Балта (столица МАССР) педагогический техникум и год отработал учителем в родном селе. Но учителем я быть не хотел, а мечтал быть военным. Вы себе даже не представляете степень авторитета и престижа армии, которые были в то время. Наше село тогда было пограничным, и у нас постоянно был контакт с пограничниками. Но особенно я хотел быть летчиком, во многом из-за того, что у них была шикарная форма: невиданные кожаные шлемы, куртки и сапоги мехом наружу, не говоря уже об аэропланах, которые тогда казались волшебными машинами. Во время работы в школе я связался с райвоенкоматом и попросил направить меня в летное училище, если появится такая возможность, но вскоре меня вызвали и предложили вместо летного поступить в Борисовское военно-инженерное училище в Белоруссии. Я согласился и отучился там с 1938 по 1941 г. Экзаменов при поступлении не было, только медкомиссия и собеседование.
Как вы оцениваете подготовку, которую вы получили в училище?
Раз я остался жив, выходит, что ни разу не ошибся, и благодарю за это не только удачу, но и своих учителей. Это были высококвалифицированные специалисты, офицеры с боевым опытом Гражданской войны, Хасана, Халхин-Гола, войн в Испании и с Финляндией. Например, начальник училища был удостоен звания ГСС за штурм линии Маннергейма. Нас готовили на основе боевого опыта, изучались не только успешные операции, но и неудачные. Несмотря на то что в начале обучения плохо говорил по-русски, я все-таки окончил училище успешно и получил звание лейтенанта, а за менее успешную учебу присваивали звание младших лейтенантов.
Училище было большое, количественно и структурно напоминало полк, т. е. 2–2,5 тысячи людей, а еще в Ново-Борисове (пригород Борисова) было танковое и кавалерийское училища. К сожалению, я не знаю, сколько из моих сокурсников остались живы, просто мы потеряли связь. Знаю лишь, что из тех 16, кто вместе со мной попал в 294 сд, уже к сентябрю 1942 в живых осталось нас двое…
Вы были патриотом, верили партии, Сталину?
Конечно. Я, как и вся окружавшая меня молодежь, был воспитан в духе патриотизма, и верили и партии и Сталину, шли с его именем в бой. Сейчас многие говорят, что они Сталину не верили, но я таких людей не встречал. Хотя, например, у меня родную тетю, сестру отца, вместе с ее двумя детьми депортировали во время коллективизации, и об их судьбе мы так ничего больше и не узнали, вплоть до сегодняшнего дня… Я знал об этом, но нас так воспитывали, что мы верили и не сомневались. В комсомол я вступил еще в техникуме, а в партию меня приняли в сентябре 1941 г.
Было у вас ощущение, что приближается война?
Вот говорят, что она началась внезапно, но это в том смысле, что если она начнется сегодня или завтра, а так мы, конечно, знали, что война будет. Нам открыто говорили, что мы должны готовиться к войне, и к войне именно с гитлеровской Германией. На каждом митинге наши преподаватели подчеркивали, что скоро будет война, но никаких особых примет приближения войны в Борисове не было, шла самая обычная жизнь.
Как вы узнали, что началась война?
В мае 1941-го я окончил училище и был направлен в 294 сд, в 565-й отдельный саперный батальон на должность командира саперного взвода. Наша дивизия была укомплектована резервистами, в основном из Смоленской области, призванными на 6-месячные сборы. Командиры были кадровые, а сержантский состав из резервистов. Дивизия располагалась в лесу под Липецком, офицеры жили в палатках, а солдаты в шалашах. Из нашего училища в эту дивизию было направлено 16 человек, и временно, пока шли назначения, мы жили дружной командой в одной палатке. У кого-то из наших ребят возникла идея отметить окончание училища. Идея всем понравилась, и организацию пикника поручили самому опытному и старшему по возрасту из нас лейтенанту Дерешеву. Пикник решили провести на красивом острове посреди р. Воронеж, ниже Липецкого металлургического завода. Заготовили закуски, шампанское. С помощью знакомой девушки пригласили весь ее выпускной класс. Праздник начался вечером 21 июня и продолжался до утра 22 июня. Шампанское лилось рекой, я, кстати, тогда его первый раз попробовал, казалось, что веселится весь город — такой был шум и радостный хохот. Такого веселого и красиво оформленного кострами праздника я больше не видел за всю свою долгую жизнь…
Данич С. А. в нижнем ряду справа, с товарищами по училищу
Утром, переправившись на берег, мы шли по городу шумной ватагой. Горожане смотрели на нас с удивлением и осуждением. Мы еще не знали, что началась война, поэтому нас удивляло их недружелюбие. Мы поняли все только тогда, когда шедшая нам навстречу женщина спросила нас: «Ребята, вам весело оттого, что война началась?» Мы срочно вернулись в часть, где уже шел митинг. Так мы узнали, что началась война.
Спустя примерно месяц нас погрузили в эшелоны и медленно повезли на юг, но затем повернули на север, и очень быстро, дня за два, довезли до ст. Мга, это под Ленинградом.
Расскажите про ваш первый бой.
3 августа мы выгрузились и отправились к деревне Хандрова, для того чтобы занять оборону, но по дороге наш взвод дважды обстрелял одиночный немецкий самолет. У меня промелькнула мысль, что всех убило, и только я один остался в живых. Это было жутко. Но никого даже не ранило, такое у нас было боевое крещение, первый страх и первая радость, что все остались живы. А первый бой случился дня через три в районе деревень Хандрова, Липки, но дивизия уже успела более-менее подготовиться к обороне. Мы, саперы, оборудовали линию обороны, строили ДЗОТы, производили минирование. Несмотря на отсутствие боевого опыта у дивизии и слабую подготовку личного состава, мы упорно оборонялись, а немцы несли большие потери. Например, на минах, которые поставил наш взвод, в первом же бою подорвались 2 немецких танка. В один из дней меня контузило, недели две я пробыл в медсанбате, и хотя слух полностью не восстановился (и по сей день), меня отправили обратно в часть, где через пару дней назначили командиром роты. По дороге я впервые попал под сильную бомбежку, и сам понял, какой это ад… А с этого рубежа дивизия отошла только в конце сентября, и нас оставалось только процентов 30 из тех, кто начинал… Причем отходили беспорядочно, паники не было, но было как-то неприятно. Но уже в декабре дивизия была полностью укомплектована.