Клодия встревоженно кусала губы.
– Вот документальное подтверждение моих слов. Моя родословная, свидетельство о рождении, письма, приглашения – их писали многие из вас, значит вы сможете их узнать. Есть детский портрет моей невесты, подаренный ею в день нашего обручения.
Клодия судорожно вдохнула и глянула на самозванца – тот невозмутимо встретил ее взгляд.
– Однако самое главное доказательство всегда со мной. – Юноша поднял руку, оттянул кружевную манжету и нарочито медленно повернулся к собравшимся.
Все увидели, что на запястье у него поблекшая татуировка – коронованный орел династии Хаваарна.
10
Рука к руке.
Щека к щеке.
Двойник мой зеркальный, Инкарцерон.
Ужас за ужас.
Мечта за мечту.
Око за око.
Тюрьма за тюрьму.
Чудище их услышало.
– Скорее! – крикнул Кейро.
Аттия схватилась за поводья, но испуганный конь кружился и ржал. Не успела она сесть в седло, Кейро с проклятьями отскочил от выступа. Девушка обернулась.
Оцепень ждал. Им попалась мужская особь с двенадцатью головами в шлемах, со сросшимися бедрами, руками и запястьями. Цепи пуповиной тянулись от плеча к плечу, от пояса к поясу. Несколько рук сжимали факелы, в других было оружие: клинки, сечки, ржавое кремневое ружье.
Ружье было и у Кейро. Он прицелился в центр сжавшегося в комок чудища:
– Не приближайся! Держись от нас подальше!
Свет факелов сфокусировался на них. Аттия прижалась к коню – горячий потный бок дрожал под ее рукой.
Оцепень разжался, разложился на длинную шеренгу теней. Глупо, но в тот момент Аттии вспомнились бумажные гирлянды, которые она мастерила в детстве: вырезаешь одну фигурку, потом разворачиваешь – а их целая цепочка.
– Я сказал, не приближайся! – Кейро водил ружьем вдоль расчленившегося Оцепня. Рука у него твердая, но выстрелить он мог только в одну часть, провоцируя другие на атаку. Или они не атакуют?
Оцепень заговорил – одна фраза эхом летела по цепочке от одного тела к другому:
– Мы хотим есть.
– У нас ничего нет.
– Врешь. Мы чуем хлеб. Мы чуем мясо.
Эта тварь – единый организм или сцепленное множество? Один мозг управляет телами, как частями своего, или разумов столько же, сколько тел, жутким образом сращенных на веки вечные? Аттия завороженно смотрела на Оцепня.
– Брось ему сумку с едой, – велел Кейро, снова выругавшись.
Аттия отделила от поклажи сумку с едой и швырнула чудищу. Недолго сумка скользила по льду: длинная рука подхватила ее и потащила к уродливому темному телу.
– Мало!
– Больше ничего нет, – сказала Аттия.
– Мы чуем коня. Его теплую кровь. Его сладкое мясо.
Аттия с тревогой взглянула на Кейро. Без коня им отсюда не выбраться.
– Нет! – Девушка встала рядом с Кейро. – Коня не отдадим.
В небе вспыхивали слабые молнии. Включился бы сейчас свет! Напрасные мечты: это Ледяное Крыло, здесь вечный мрак.
– Уходи! – заорал Кейро. – Не то пристрелю тебя, клянусь!
– Которого из нас ты пристрелишь? Инкарцерон сцепил нас. Тебе не разделить.
Оцепень приближался. Краем глаза Аттия уловила движение и охнула:
– Он окружает нас!
Девушка испуганно попятилась, вдруг уверовав в то, что, если Оцепень ее коснется, их пальцы срастутся.
Звеня сталью, Оцепень окружил их почти полностью: кольцо сомкнулось бы, если бы не замерзший водопад. Кейро прижался к обледеневшим струям и рявкнул:
– Садись на коня, Аттия!
– А ты?
– Садись на коня!
Девушка забралась в седло. Оцепень рванул вперед, и конь тотчас встал на дыбы. Кейро выстрелил.
Синее пламя пронзило центральное тело, которое тотчас испарилось. Оцепень закричал – одиннадцать голосов хором завопили от ярости. Аттия заставила коня развернуться, наклонилась, чтобы подхватить Кейро, и увидела, что чудище вновь срослось. Руки соединились, пуповины-цепи натянулись.
Кейро повернулся, чтобы прыгнуть Аттии за спину, но Оцепень бросился на него. Кейро кричал и отбивался, но агрессивные руки схватили его за шею, за пояс и стаскивали с коня. Кейро сопротивлялся, осыпал чудище проклятиями, но рук было слишком много, они жадно хватали его, их ножи вспыхивали холодным голубым светом. Усмиряя перепуганного коня, Аттия нагнулась, вырвала ружье у Кейро и прицелилась.
Если выстрелит, то убьет Кейро.
Пуповины-цепи обвивали парня, как щупальца. Оцепень поглощал его: Кейро предстояло занять место им же застреленного тела.
– Аттия! – Крик Кейро прозвучал совсем глухо. Конь встал на дыбы, еще немного, и ускачет прочь, Аттия сдерживала его с огромным трудом. – Аттия! – На миг живые цепи соскользнули с лица Кейро, и он увидел ее: – Стреляй!
Она не могла.
– Стреляй, стреляй в меня!
На миг Аттия застыла от ужаса, потом вскинула ружье и выстрелила.
– Как такое могло случиться?! – Финн пролетел через комнату, упал в металлическое кресло и озадаченно посмотрел на серый, непрерывно гудящий Портал. – И почему мы встречаемся здесь?
– Потому что это единственное место во всем дворце, которое точно не прослушивается. – Джаред тщательно закрыл ворота, чувствуя странное воздействие комнаты: она словно выпрямлялась, приспосабливалась к их присутствию. «Наверное, так и должно быть, – думал сапиент. – По сути, здесь мы на полпути к Инкарцерону».
На полу еще валялись голубые перья, Финн нервно пинал их.
– Где же она?
– Придет. – Джаред пристально глядел на юношу, тот смотрел на него в ответ.
– Наставник, вы тоже во мне сомневаетесь?
– Тоже?
– Вы видели этого… А Клодия…
– Клодия уверена, что ты – Джайлз. С тех самых пор, как впервые услышала твой голос.
– Ну, тогда она еще не видела того типа. Сегодня Клодия назвала его по имени. – Заметно нервничая, Финн вскочил и подошел к экрану. – Видали, какие у него манеры? Как он улыбался, кланялся – принц, самый настоящий. Я так не умею. Я даже не помню, как разучился. Это Инкарцерон все из меня выбил.
– Он хороший актер…
Финн резко повернулся к Джареду:
– Вы ему верите? Ответьте честно!
Джаред сплел тонкие пальцы в замок и пожал плечами.
– Я ученый, Финн. Убедить меня непросто. Его документальные, так сказать, доказательства проверят. Тайный Совет устроит вам двоим перекрестный допрос. Появление второго претендента на трон все изменило. – Сапиент искоса посмотрел на Финна. – Мне казалось, ты не хочешь принимать наследство.
– Теперь хочу, – прорычал Финн. – Кейро всегда говорил, что нельзя бросать то, за что дрался. Я лишь раз смог отговорить его от такого.
– Когда вы ушли из банды? – Джаред впился в него взглядом. – Ты много рассказывал нам об Инкарцероне, Финн. Мне нужна правда. Правда о Маэстре. И правда о Ключе.
– Правду вы уже слышали. Маэстра отдала мне Ключ, потом погибла. Упала в Ущелье. Кто-то нас предал. Моей вины тут нет, – обиженно закончил Финн.
Но Джаред безжалостно продолжал:
– Маэстра погибла из-за тебя. А то воспоминание о Большом Лесе, о падении с коня… Хочу убедиться, что это правда. Правда, Финн, а не история для Клодии.
Финн вскинул голову:
– Хотите убедиться, что это не ложь?
– Именно. – Джаред понимал, что рискует, но смотрел на юношу все так же невозмутимо. – Тайный Совет захочет услышать об этом в мельчайших подробностях. Тебя станут допрашивать снова и снова. Убеждать придется не Клодию, а Совет.
– Скажи мне такое кто-нибудь другой, я бы…
– Поэтому ты хватаешься за оружие?
Финн сжал пальцы в кулак, потом медленно обхватил себя обеими руками и тяжело опустился в металлическое кресло.
Какое-то время оба молчали, и Джаред слышал слабый гул комнаты с наклонными стенами, который ему никак не удавалось изолировать.
– Насилие – норма для Узников Инкарцерона.
– Понимаю. Понимаю, как это, должно быть, трудно…
– Я ведь не уверен… – Финн повернулся к Джареду. – Наставник, я не уверен в том, кто я. Как мне убедить Королевство, если я сам не уверен?!
– Тебе придется. Все зависит только от тебя. – Зеленые глаза Джареда вцепились в Финна. – Если твое место займет другой, если Клодия лишится наследства, а я… – Джаред осекся и на глазах у Финна переплел бледные пальцы. – Тогда помочь Узникам Инкарцерона будет некому. Тогда ты никогда больше не увидишь Кейро.
Ворота распахнулись, и в комнату влетела Клодия – разгоряченная, всполошенная, в запылившемся от бега платье.
– Его оставляют при дворе! Можете себе представить?! Сиа предоставила ему покои в Башне Слоновой Кости.
Мужчины молчали. Клодия почувствовала, как накалена обстановка, и, вытащив из кармана синий бархатный мешочек, подошла с ним к Джареду.
– Наставник, вы это помните? – Девушка развязала тесемки и вывалила из мешочка портрет-миниатюру в изысканной рамке из золота и жемчуга с гравировкой в виде коронованного орла на обороте. Клодия протянула портрет Финну, и тот взял его обеими руками.
С портрета улыбался темноглазый мальчик. Смотрел он открыто, прямо, хоть и немного застенчиво.
– Это я?
– Ты что, себя не узнаешь?
– Нет, не узнаю. Этого мальчика давно нет, – ответил Финн с такой болью, что Клодии стало не по себе. – Этот мальчик никогда не видел, как ради объедков убивают людей. Он никогда не пытал старуху ради жалких монет, которые она прятала на самый черный день. Никогда не рыдал в камере. Ночами он никогда не лежал без сна, слушая детские вопли. Этот мальчик не я. Над ним Инкарцерон не поработал. – Финн вернул портрет Клодии и закатал рукав. – Посмотри на меня!
Руку покрывали шрамы и оспины от ожогов… При каких обстоятельствах Финн получил эти раны, Клодия не представляла. Бледный Орел Хаваарна едва просматривался на их фоне.
– Этот мальчик и звезд не видел, – с чувством проговорила Клодия. – По крайней мере, не так, как ты. Финн, ты был этим мальчиком. – Клодия поднесла портрет к лицу Финна, и Джаред подошел сравнить.