Сердце Ланы трепыхнулось, и мир дрогнул. Для того чтобы съехать в замедленный режим ей потребовалась доля секунды – уплотнилась реальность, сделалась вязкой и тягучей, заныли на одной ноте звуки, а в голове все билась отчаянная мысль – «какая красивая… ручная работа… ведь жалко!»
Ваза еще только начала свой путь к полу, а Лана уже изо всех сил мечтала успеть добежать до Марио. До того самого Марио, восковый образ которого в эту секунду стоял и… хитро улыбался. Наглец! Хам! Вот же противный мужик – в эту секунду ей стало ясно, что ее только нагло «подловили». Ах, вазон тебе жаль? Вот и пусть летит, родимый…
Удивительно, но она вдруг успокоилась и расслабилась. Пребывая в состоянии «паузы» обрела вдруг стабильность и даже испытала радость – получилось! Да, они сломали коню хвост, и, кажется, барометр вышел из строя, но ведь все не напрасно. А вазон и вправду был красивым – Лана, стоя в замершем окружении, рассматривала на его боку картину: глядящую вдаль женщину в красной юбке, развивающийся на ее шее ситцевый шарфик и парусник на фоне. А потом скользнула взглядом по Марио и… зависла окончательно.
Она никогда не позволяла себе этого по-настоящему – разглядеть его лицо, удивительно правильные и красивые его черты: высокий интеллигентный лоб, глубокие темные глаза, черные ресницы, чувственные губы и щетину над ними – интересно, она колется? Чуть скошенный вбок нос – гармоничный при своей негармоничности, – выступающие и покрытые короткой бородой квадратные углы челюсти, отросшие вьющиеся локоны – один спадает на лоб… Взгляд Ланы спустился ниже, ощупал крепкую шею, цепочку на ней, переполз на мощные плечи, бицепсы, тату – не людей или зверей, но сложный рисунок из витых линий – орнамент. Пресс Марио выглядел бетонным даже под тонким хлопком майки, а ниже…
Лана густо покраснела – по крайней мере, ей так казалось. Потому что ниже она уперлась взглядом в выступающий бугор на джинсах – нет, не такой, когда естество мужчины стоит, а такой, когда оно – внушительное – затянуто в непомерно маленькое для него пространство из ткани.
Ох… кхм… Далее рассматривать не вышло – она, не то от смущения, не то от потери фокуса, вдруг выпала в нормальное состояние и почти сразу же, чтобы стоящий напротив человек не заметил ее конфуза, махнула рукой на дверь террасы – не как гость, по-хозяйски:
– Посиди… там.
Мо как раз успел поймать вазон, который на деле не собирался разбивать, удивился, но кивнул и зашагал на выход.
Лана же, чувствуя, как приливает к щекам кровь, упала в кресло, задержала на секунду дыхание и мысленно покачала головой – кажется, она поняла, что ей нужно представлять вместо вентилятора. И едва сдержала рвущийся наружу смех.
Естество. Бугор. Жаль, что время не останавливалось в действительности, и жаль, что вместе с окружением, замирало и ее собственное тело. Вот если бы не замирало, а, наоборот, ускорялось, она бы, наверное, дерзнула – потрогала Мо. За плечи, понятное дело. Коснулась бы пресса, возможно, обняла бы со спины, отважилась бы прижаться и еще раз вдохнуть дразнящий аромат его парфюма.
Наверное.
Бугор ли был тому причиной или же все-таки летящий к полу вазон, но за следующие полтора часа Лане, сидящей в нагретом ее собственным задом кресле, удалось трижды соскользнуть в «паузу». Поначалу всего на несколько секунд, затем примерно на полминуты – время ведь не засечь, только если вести отсчет секунд мысленно, – в третий раз так и вообще надолго. Стоило снова представить лицо Мо – кхм, лицо, ну и, может, шею, – как лопасти вентилятора над головой прекращали вращение, мир погружался в тягучий и почти уютный (при отсутствии океана) гул, и Лана зависала. Успевала посмотреть по сторонам – голова крутилась чертовски медленно, шея казалась слепленной из гудрона – и поглазеть на камни.
Самоцветы, поймавшие поверхностью блики, выглядели обычными. Просто камнями. Такими же, как и все остальное в комнате, – предметами.
Об этом Лана и сообщила Мо, когда вышла в очередной раз на террасу и с удивлением обнаружила, что уже вечереет. Сгустился и налился оттенками оранжевого плавно угасающий день, посерела на горизонте вода, поверх нее скучковались подсвеченные золотым взбитые облака.
– Да, поначалу просто предметы. Но Химик писал, что, если пробыть в состоянии «паузы» дольше, то погружение изменит свойство – станет глубже. И чем глубже оно будет становиться, тем более детальным сделается восприятие излучений.
– Хм. Может быть.
Пока проверять не хотелось. От усилий ныли виски.
Марио радовался. Тщательно маскировал сочившийся из себя восторг от сегодняшних успехов Ланы, но тот прорывался счастливым блеском глаз.
– Все-таки помог вазон?
Лана неловко прочистила горло.
– Помог.
Она ни за что на свете не призналась бы, что именно ей помогло. Была уверена – представь она Мо и сейчас, сразу же скатится в «паузу». Ноль логики, бред, но это работало. Вероятно, со временем воображать его бицепсы или промежность не понадобится, но до того момента она, похоже, изучит ее вид до последнего шва на джинсах.
Хорошо, что закат скрадывал красноту ее щек.
И все же Марио разглядел.
– Устала?
– Да, давит виски.
– Отдыхай, конечно, столько работы… Я принесу шампанского, хочешь? Отметим первую победу.
– Пока не хочу, извини.
– Конечно. Тебе лучше поспать.
– Сколько у нас в запасе?
Он сразу понял, о чем речь, не стал переспрашивать.
– Одиннадцать дней.
– Мало.
Ушла с террасы веселость, схлынуло из глаз Мо счастье.
– Мало.
– Надеюсь, завтра получится погрузиться глубже.
– Я заеду за тобой…
Он замер, глядя на нее; у его босых ног лежали прочитанные журналы, на коленях шевелила страница раскрытая книга.
– В десять? Успею выспаться.
– Хорошо, сейчас я доброшу тебя до дома.
Ей, усталой, привиделись его плечи и мышцы живота под кончиками пальцев. Лана улыбнулась. Перед тем как выйти из дома, Марио принес и аккуратно засунул в женскую сумочку перетянутую бумажной лентой пачку денег, состоящую из сотенных купюр. Сам закрыл замок, сам пригладил тканевый бок, чтобы не бугрился, и только после этого достал из кармана ключи от мотоцикла.
Глава 4
С утра Мо пек блины: ловко выливал половник жидкого теста на раскаленную поверхность, проворачивал сковороду, как теннисную ракетку, на которой старался удержать мячик, после водружал ее – с равномерно растекшимся блином – на плиту. Выпекаться.
Лана, обычно предпочитающая на завтрак что-нибудь легкое – йогурт или мюсли, – давилась слюной. Вдыхала сладкую смесь запахов из масла, ванили и растопленного шоколада для начинки, и понимала, что съест, наверное, вопреки своим устоям, не один, а, два или три блина. Хорошо, если на трех остановится. Да, сегодня день «прощай, диета». Кто бы знал, что Марио умеет готовить?
– А я вчера долго сидела у моря. Сначала, как вернулась домой, отдохнула, дождалась, пока перестанет болеть голова, а потом вышла на пляж. Ты не представляешь, какое это красивое зрелище – застывшая волна. Чтобы рассмотреть ее в деталях, я улеглась у самой кромки прибоя – песок еще не остыл…
За ее спиной гремела посуда: скребла о края миски ложка, стукнула о поверхность плитки джезва – Марио поставил вариться кофе.
– … Вот если бы у меня был фотоаппарат… Хотя, это ведь надо уметь – разбираться в объективах, линзах, фильтрах, – я бы сделала такой кадр, который видела глазами: прозрачная толща воды и миллион сине-зеленых оттенков. Как хрусталь, как стекло. Как бок выдуваемой мастером вазы.
– Фотоаппарат всегда можно купить, – донеслось до нее, – а в линзах ты разберешься. Запишешься на курс, изучишь основы мастерства, освоишь технику – и вперед.
– Сделать это своей профессией?
– А почему нет?
– Стать фотографом? Разве на этом можно заработать?
– Заработать можно на любом деле, которое любишь.
– Кхм…
С этой точки зрения Лана не размышляла. Действительно. Может, работа – это не всегда сидение в офисе? Не стояние за плитой, не коротание бесконечных часов перед экраном компьютера, не разговор с клиентами по телефону, не… ярмо? Интересная мысль, заманчивая.
– Не думаю, что у меня так просто получится. Когда мир застывает – это непередаваемо. Это тот момент, который мы не успеваем увидеть глазами, который никогда не успеваем рассмотреть. В нем… столько граней.
Ей вдруг подумалось, что, может быть, зря она об этом говорит? Может, Марио испытывает зависть? Ведь это он хотел выпить раствор и уметь то, что теперь умеет она. Может, ему неприятно слушать?
И она смущенно добавила:
– Только удержать это состояние трудно – требуется много усилий. И ходишь потом мокрый.
– Мокрый?
– Вспотевший.
Чтобы ненароком не развить неприятную для хозяина дома тему, она сгребла со стола в ладонь оставленные здесь со вчерашнего дня камни и замолчала.
В последний раз Марио пек блины около четырех месяцев назад. Раньше такое случалось часто и в охотку, но вставленная в грудь «розетка» намертво убила тягу к прекрасному – так ему казалось.
А сегодня «тяга» вернулась снова. Не тяга даже – надежда. Она вспыхнула, всколыхнулась размашистыми крыльями сверкающей птицы, заворочалась в гнезде и собиралась рвануть в полет. А все благодаря Лане.
«У меня получилось…»
Эти слова сделали его вновь мягким и податливым. Отступила привычная злость, являвшаяся привычной спутницей на протяжении последних недель, поблекла тоска, робко захотелось творить…
«У меня получилось…»
Из-за этих слов он вчера все-таки открыл шампанское и осушил один бокал. Не за победу, но за птицу-надежду – жить с ней было легче. Ее присутствие ощущалось, как присутствие сестры милосердия в палате тяжелобольного: «Все будет хорошо… Все обязательно будет хорошо». Такие слова мечтает слышать каждый. Даже тот, кто в них не верит, не имеет права верить. Все будет хорошо.