Женщина не должна проваливаться в мужчину так, как провалилась Кэти, – нервничала, Лана, – та потонула в новом ухажере, словно в трясине, – не осталось на поверхности и пучка волос.
«Красивая ведь, удивительно эффектная, рыжая, длинноногая, грудастая. Почему не ценишь себя?»
Она задавала этот вопрос и вслух, но Кэти будто не слышала. Я? Удивлялась. Для себя она была обычной – серой мышью – не снаружи, но внутри, – а Том расчертил ее невзрачные будни яркими всполохами прожектеров.
– Он предложил нам съехаться!
И танец по комнате.
– На следующей неделе мы вместе едем на озеро Риолан!
Блестящие от предвкушения глаза.
– Мы будем вместе, Ланка. Вместе с ним навсегда-навсегда…
Трясущиеся руки, пятна на щеках и нервный флер, клубящаяся темными страхами аура – лишь бы что-нибудь не пошло не так, лишь бы не пошло.
Лана за Кэти боялась.
Беда грянула спустя месяц, когда в опустевшую квартирку возле школы вдруг привезли кучу картонных коробок.
– Он меня… выселил.
Кэти сидела посреди комнаты, смотрела на свои платья – рядом лежали статуэтка обнимающейся пары, магниты на холодильник с надписью «мой навсегда», фарфоровая кружка, блестящие туфли на высоком каблуке…
– Он собрал все мои вещи. Все до единой. Все. Даже пыль за мной…
– Кэти…
Она не слышала. Дрожащими руками перебирала открытки с плюшевыми мишками на лицевой стороне и рукописными признаниями в любви на внутренней, слепо сканировала фотографию, где они с Томом сфотографировались в парке, – оба нарядные, улыбчивые, красивые вместе.
– Все здесь… Даже пластиковые баночки для мочи новые. Я собиралась в больницу, сдавать анализы…
«Ты больна?» – хотела спросить Лана, но вместо этого ужаснулась:
– Даже контейнеры для мочи?
Только маньяк или совершенно больной человек, по ее мнению, мог столь скрупулезно отнестись к выбрасыванию вещей своей «бывшей». Больной или тот, кто хотел сильно наотмашь ударить.
– Да.
По щекам Кэти катились крупные слезы. Она снова стала для себя серой мышью.
В тот вечер она вернулась домой пьяной. Вопреки ожиданиям не ревела, не размазывала сопли, не зарывалась лицом в подушку. Шатающаяся, пахнувшая сигаретами и перегаром, Кэти вдруг стала мягкой снаружи, но стальной внутри – одеревенела от горя.
– Я отомщу ему…
Лана хлопала сонными глазами – за окном стемнело, с утра на занятия.
– За что? Люди сходятся, люди расходятся.
– Он говорил, что любит.
– И что?
– Но не доказал.
– А зачем доказывать?
Кэти слышала только саму себя – тот голос, что вещал внутри:
– Упрекал, что я постоянно ревную, что слежу за ним, что шагу не даю ступить. А я… Я не ревновала… Я просто хотела быть с ним – всегда, везде. Разве это плохо, когда любишь? Когда двое любят…
– Может, он не любил?
– Он мне врал. Мне.
Рыжие волосы, давно не видевшие плойки, качались в такт подрагивающей голове. В свете ночника Лана увидела, что два длинных розовых ногтя сломано, на остальных облупился лак.
– Кэт, оставь это. Переживется. Ты красивая…
– Контейнеры для мочи…
И следом горький смешок.
– Он больной. Некоторые мужики больные.
– Не хотел, чтобы я там осталась. Хоть как-то. Хоть что-то от меня. Козел… Я найду способ, слышишь? Я найду… Я любила и доказывала ему это, – по щекам сидящей на краю кровати Кэти вдруг полились тщательно сдерживаемые слезы. – А он говорил, что любил. И врал.
Вероятно, Том любил Кэти – ту Кэти, которая не была им одержима. Но она, к сожалению, была. Вляпалась в партнера так, что превратилась в тень, слилась и переплелась с ним, перестала ощущать, где свои органы, а где его. А Том потерю свободы ощутил.
Лане было жаль обоих.
Так иногда случается. Когда у одного занижена самооценка, а другой слишком красив и хорош, чтобы быть с тобой, когда кажется, что все слишком здорово, «чтобы быть правдой», придвигается край пропасти. Любовь – штука хитрая. Если у обоих она неоднородной консистенции, то химическая реакция выйдет не та, которую ждешь.
Кэти своей любовью отравилась. Не любовью – одержимостью.
Бледное лицо, неразговорчивость, потеря интереса к работе – все это было грустно, предсказуемо и понятно.
И когда спустя пару недель подруга вдруг ожила, Лана обрадовалась так, как радуются пришедшему после затяжных дождей теплу. Процесс заживления пошел! Скоро все наладится, и вновь появятся в жизни кафе, книги на двоих, румянец на щеках, новые видео уроки. А то ведь Лана соскучилась по общению, столько всего перелопатила, составила совершенно новую программу тренировок, а поделиться не с кем.
– Пойдем! – пригласила ее Кэти непонятно куда, без объяснений. – Я кое-кого нашла, познакомлю тебя.
– Пойдем, – радостно согласилась Лана.
Новый парень? Это хорошо, это даже лучше, чем она могла предполагать.
Но отыскала Кэти, как выяснилось, не парня…
– Здесь никого не оставят в беде. Никого и никогда. Запомните, мои хорошие, это ваш новый дом. Дом, в котором всегда открыты двери, в котором всегда понимают, в котором всегда помогут.
Худощавая женщина говорила красиво и правильно, но Лане отчего-то не нравилась.
– Знаете, сколько несчастных приходило сюда? Зареванных, оплеванных, оскорбленных? А ушли все иными – сильными, гордыми, отстоявшими свою честь.
Честь?
Они с Кэти сидели на соседних стульях и слушали похожую на проповедь речь. Речь пламенную, заряженную, призванную воспламенять дух; человек, который ее произносил, верил своим словам непоколебимо.
Безымянный дом стоял на краю города – улица, а дальше пустырь. На подъезде ни вывески, ни номеров квартир – захолустье. Лестничные пролеты, как часто бывает, не пахли ни облитыми мочой углами, ни жареными котлетами – они пахли бетонной пылью. Чем-то нежилым. В комнате стоял вытянутый, похожий на парту, стол, а за ним пространство «для чревовещателя» – так Лана назвала его мысленно. Специальный промежуток, в котором можно эффектно расхаживать; на стене экран.
Фильмы они тут что ли смотрят? Для поднятия настроения?
Лампы на потолке горели тускло. Слева висел гобелен с вытканной змеей. Слово «Серпенты» наводило на мысли не то о музее рептилий, не то о новой компьютерной игре.
– Вы ведь пришли за помощью?
У женщины на кончике носа висели очки в квадратной оправе. Глаза за ними казались бесцветными, но при этом пронзительными, как сканер, встроенный в голову киборга.
– За помощью. И вы обязательно ее получите!
Громогласно заявила «чревовещательница», и Кэти до боли сжала горячей рукой холодные пальцы Ланы.
– Не ходи туда, не надо!
– Они помогут мне.
– Не помогут. Это какая-то секта…
– Это дом Помощи! Патриция сказала мне, что Том ушел – ушел на Пятнадцатый. И что я смогу пойти за ним…
Патриция – это глава странного заведения?
– Одно дело, если бы они помогали тебе психологически. Беседами.
– Не нужны мне беседы, – Кэти моментально покраснела лицом и зло сверкнула глазами. – Нахрен мне беседы! Мне нужен он!
– Но для чего? Оставь это. Оставь в прошлом, переживи. Перешагни и иди дальше!
– Для того чтобы он понял…
– Он и так уже все понял.
– Он… ошибся. Урод.
Глаза стоявшего напротив человека горели таким яростным огнем, что Лана вдруг поняла, что совсем не знает Кэти. Она знала Кэти-инструктора по танцам, Кэти-соседку, Кэти-повара по выходным. Но она никогда не знала Кэти-женщину. Женщину сколь страшную, столь же и жалкую. Пустую, несчастную, обиженную до самых кончиков волос.
– Кэт… Кэт… послушай меня… Мы начнем гулять по вечерам. Ходить на концерты, в парк на прогулки, в бары, если хочешь. Мы увидим много новых ребят. Том… забудь его, ладно? Он просто человек, и он, возможно, ошибся. Прости его.
– Я прощу.
Прозвучало обреченно и глухо.
Тогда Лана не знала, что означали эти слова на самом деле – «Я прощу его позже. После».
А в тот момент обрадовалась, что ей ответили положительно.
– Вот видишь! А прогулки и бары – это дело. Просто дай себе время…
И она обняла ссутуленные плечи, провела рукой по длинным рыжим волосам с секущимися кончиками.
– Хочешь, сходим в парикмахерскую? – предложила дельную мысль. – Хочешь?
– Хочу.
– Молодец.
Подруга вновь захотела быть в форме, и это обнадеживало.
Глава 5
До Перехода ей оставалась всего неделя, когда взялись за нее совсем уж основательно. Подсылали в студию под видом новых учениц слезливых девиц, которые в раздевалке вешались Лане на шею и рассказывали одна другой жальче истории о том, «что стало бы, если бы им вовремя не помогли…», звонили на домашний и спрашивали Кэти. А после о том, что с ней случилось:
– Нет ее? А где она?
– Нет и не будет.
– Что-то случилось? Съехала?
– Я ничего не знаю.
Лана отбрехивалась, как могла.
– Как не знаете, вы же живете вместе? С ней что-то случилось?
– Послушайте, мне нужно идти…
– Вы что-то скрываете?
– До свидания.
– Эй, девушка! Вы что-то знаете о Кэти? Ей плохо? Вы допустили, чтобы ей стало плохо?
Она вешала трубку, а потом по полночи не могла уснуть.
Но хуже всего наседала, делаясь то строгой, то мягкой Патриция, которая то и дело попадалась на пути с работы домой, из дома на работу.
– Милая, вы же понимаете, что могли помочь подруге…
– Уйдите от меня, пожалуйста.
– И не помогли.
Патриция носила длинное бесформенное пальто и туфли с квадратным носком на низком каблуке. На ее очках часто блестела морось от дождя.
– Я пыталась.
Лана стала бояться выходить из подъезда, чертовски жалела об отсутствии черного входа и о том, что они не поселились на первом этаже, – выпрыгнула бы с балкона.
– Вы плохо пытались. Ведь видели, что ей плохо, но не настояли на том, чтобы пойти развеяться.