Водка общению способствовала. Под нее удивительно ясно вспоминались и пережитые эмоции, и совершенно ненужные подробности – Лана рассказывала про свои занятия, про учениц, про город, который оставила позади… Тяжело давались слова про Кэти, еще тяжелее про себя и Патрицию; легко про остальное.
Когда гейзер иссяк, она ощутила себя пустой, почти что невесомой и очень пьяной, избавившейся от груза. Они с Марио сидели по одну сторону стола, лицом друг к другу, и Мо, сложив руки на коленях, дослушав, долго молчал. Затем не выдержал, спросил:
– Зачем ты взяла этот шприц?
И покачал головой.
Лана икнула.
– Боялась.
– Чего?
– Что меня снова осудят. Скажут, что не хотела помочь ей тогда, не помогаю и теперь…
– Но месть – это не помощь.
– Поэтому я и не мщу.
Они снова замолчали. Сложились кубики-детали, встали на место недостающие элементы, и им обоим вдруг стало ясно, что они совсем друг другу не враги.
За окном стемнело; загрохотала басами ближайшая дискотека. Шелестел прибой.
Лана чувствовала себя пьяной-пьяной. И еще напуганной. Почему-то весь смысл совершенных в прошлом поступков и допущенных ошибок дошел до нее только теперь – здесь, в Ла-файе, на этой кухне.
– Я боюсь, Мо.
И она, не задумываясь, подалась вперед, положила голову ему на плечо – под веками стало темно, а внутри тепло.
– Чего?
– Того, что они придут за мной. Решат проверить, выполнила ли я задание.
– Не придут, – его низкий голос звучал у самого уха; Марио не подался вперед и не отстранился. – Пока я рядом, я сумею тебя защитить.
– Сумеешь? И через одиннадцать дней тоже?
– Если буду жив. А если нет, твое задание будет считаться выполненным.
Чтобы проверить, действительно ли он улыбается, Лана отклонилась назад. И убедилась – улыбается той самой улыбкой, в которой нет места веселью.
– Дурак!
Выдала в сердцах и ощутила, что ей одинаково сильно хочется его обнять и ударить.
– Если не получится с первого раза, мы попробуем еще раз. И еще… Будем ходить туда каждый месяц, пока не получится.
– Но действие раствора длится всего три недели.
– Мы купим новый.
– Химика нет.
– Отыщем Химика. И все заново.
«Мы… мы… мы…»
– Зачем тебе все это?
– Чтобы ты жил.
– Я чужой тебе человек.
– Уже нет.
– Чужой, Лана. Это все порыв… Водка.
– Не водка. И ты не чужой!
Она злилась.
– Мы справимся, слышишь? Не сдавайся. Мы сможем…
На щенячий энтузиазм Ланы Марио смотрел со снисходительной грустью.
А потом он предложил дельное – избавиться от шприца, и она отправилась в спальню грохотать чемоданом. Чувствуя себя не то шпионом, не то спецагентом из фильма, вернулась шатающаяся и непривычно серьезная, протянула ему коробку.
– Вот.
Под сенью наступившей ночи выбрались во двор.
Яд Марио вылил под корни здоровой пальмы, на замечание «Теперь точно сдохнет» он не обратил ровным счетом никакого внимания. Пустой шприц многократно обмотал бумагой и полиэтиленовым мешком, после чего сунул себе в сумку.
– У меня дома есть дробилка. Потом сожгу.
– Не касайся его только.
– Не коснусь.
Они стояли у края бассейна, и вода из-за подсветки в нем казалась неестественно голубой, как кусок забытого дневного неба. Прогретая плитка нехотя отдавала тепло, грела ступни. Газон там, где горели ночники, зеленел, а дальше терялся во мраке; южные ночи падали на Ла-файю тяжелой плотной бахромой.
Мо пора было уходить, но он почему-то стоял – ничего не ждал, но и не торопился.
– Не везет тебе с покупкой одежды, да?
Лана нервно хихикнула.
– Ну, почему же… Сегодня я поживилась новым платьем с ценником у горла и туфлей.
– Одной?
– У второй сломался каблук.
– Мда. Великий день великих покупок.
Кажется, он улыбался.
– Завтра с утра съездим снова, и ты пройдешься по магазину по-человечески.
– Без маньяков в примерочных?
– Без.
Его глаза сделались серьезными.
– И… прости.
Лана перебила:
– Проехали. Все хорошо, правда.
А потом, повинуясь вдруг порыву, попросила:
– Покажи.
Марио напрягся. Но спорить не стал – вновь поднял майку, развел локти в стороны, застыл. Вздрогнул, когда к лепестку «розетки» прикоснулись пальцами.
– Больно?
– Больно. Душе.
– А телу?
Тишина.
– Я подойду, ладно?
– Конечно. Заеду за тобой завтра в десять, как обычно.
И Мо, бесшумно обогнув стоящие рядом кресла и столик, скрылся на ведущей к калитке дорожке.
Завтра.
Завтра отсчет пойдет уже на часы – осталось десять дней.
Помаргивали в вышине звезды; застыли в отсутствии всякого ветра резные верхушки пальм. Неожиданно для себя Лана ощутила, что все хорошо – вопреки всему и несмотря ни на что. Она просила о том, чтобы все наладилось? И оно наладилось. Из врага Мо вновь превратился в друга – чудо. Он приедет утром, чтобы отвезти ее на завтрак, а после они вновь займутся камнями…
От этой мысли ей почему-то сделалось хорошо.
Прежде чем уйти спать, она не удержалась – задрала край юбки, опустилась на окаймляющую бассейн дорожку и сунула в теплую, как парное молоко, воду ноги. Спокойно вдохнула, выдохнула и зажмурилась от удовольствия.
Глава 6
– Никаких новостей о Химике?
– Никаких. Но я продолжаю поиски.
Фрэнки заглянул к Марио вечером, принес бутылку виски, предложил поиграть в бильярд. Мо отказался и от игры, и от выпивки; друг укоризненно покачал головой:
– Совсем ты сдаешь.
– Я не сдаю.
– И девчонке этой доверился зря. А что, если она все-таки настоящая Серпента?
– Она спокойно рассталась со шприцом.
– Спокойно. Потому что через десять дней она попросту выберет тебе не тот камень, и дело с концом. Это легче, чем колоть яд. Ты сам дал ей карты в руки…
– Может, и сам.
– Мо…
– Иди, Фрэнк, иди. Просто отыщи для меня Химика.
Уже стоя на пороге, короткостриженый темноволосый мужчина покачал головой. Марио вновь подумал, что его нос похож на утиный – приплюснутый, словно клюв. Такой напрочь изуродовал бы женщину, но мужчине он придал особый шарм. Уникальность.
– Легко сказать, – женщины, к слову говоря, Фрэнка Тротта – главу службы безопасности – любили. Вероятно, их сражала его властная аура и чуть презрительный взгляд. – Ни одна камера не зафиксировала, как он покидал дом. Он просто испарился из квартиры. Но так не бывает. Я найду.
– Найди.
– И не сиди в четырех стенах, а?
– Иди.
В следующие два дня Марио в полной мере осознал, что означает «гипертрофированный синдром отличницы», – Лана сидела над камнями сутками. Бесконечно упиралась в них взглядом, терла виски, что-то невнятно бормотала, иногда, кажется, ругалась. Она больше не видела его самого – смотрела мимо, – ела только тогда, когда он заставлял есть, забывала допивать чай, не позволяла уговорить себя отдохнуть.
– Подожди, мне кажется…
– Лана, ты перенапрягаешься.
– Я только начала…
Интересно, получи он в свое распоряжение «паузу», вел бы себя так же? Может, «пауза» имела некий побочный наркотический эффект?
Он чувствовал себя официантом. С тех пор как накануне утром еще раз свозил ее в «Амфору» за одеждой, Мо только и делал, что менял тарелки – мыл одни, ставил другие, разогревал полуфабрикаты, заваривал чай. Он бы сбегал в супермаркет за продуктами, чтобы приготовить полноценный обед, но почему-то боялся оставить Лану одну – она казалась ему почти невменяемой. Нет, внешне выглядела обычно, только глаза приобрели лихорадочный блеск и часто замирали, глядя на что-то. Сколько она проводила в «невесомости»? Он не знал. Если раньше в перерывах она приходила к нему с разговорами, расслаблялась, то теперь просто откидывалась на спинку кресла и… засыпала.
Он терпел до вечера. На ночь отвез на виллу – отдохнуть. Теперь терпел второй день – день-близнец, как две капли воды похожий на вчерашний.
Камни Лана постоянно держала в руках – раскладывала их, перебирала, иногда протирала тряпочкой. Она относилась к ним, как к гадальным костям, которые, если разложить правильно, в скором времени предскажут будущее. Нужно только понять, «как» разложить…
– Лана, так нельзя.
– Еще чуть-чуть, ладно?
Мо за нее волновался. С одной стороны, он был рад, что человека не приходилось принуждать, но, с другой стороны, этот самый человек «горел» у него на глазах. Черт, нанял же на свою голову… Серпента, говорил Фрэнк? Да не одна истинная Серпента не прилагала бы столько усилий, чтобы в час «икс» подобрать для него неверный камень. Фрэнк ошибся.
К пяти вечера, когда под ее глазами, словно осыпавшиеся тени, залегли темные круги, Марио едва ли ни силком выдернул Лану из кресла-гнезда, вывел на террасу, усадил в плетеный стул и приказал:
– Не проваливайся!
– Что?
– В невесомость.
– Куда?
– В «паузу».
– А-а-а, ладно.
Над Ла-файей занимался очередной закат. Ярко-синий до того повисший над городом купол окрасился нежным розоватым светом. Лана молчала – не то вновь подвисла, не то просто отупела от усталости; Мо злился. Он мог бы не обращать на нее внимания – занимается, и пусть занимается – ему же на пользу. Мог. Но не мог. Теоретически должен был сам заниматься интересными для себя делами: читать, мастерить из ракушек очередную игрушку – он всегда любил это неподходящее серьезному мужчине занятие и плевал на общественное мнение, – в очередной раз перебрать наверху рыболовные снасти. Мог привести в порядок, даже если не пригодятся… Вместо этого он нервничал, как доктор, под зорким наблюдением которого заболевал очередной пациент.
– Лана, ты горишь.
– Я… нормально.
– Не нормально. Ты уперлась в эти камни, словно одержимая. Они того не стоят.
– Еще как стоят!