Давно не был с женщиной?
И сам же выругался – при чем здесь «с женщиной»? Выстави перед ним в ряд пятьдесят лучших представительниц Пятнадцатого уровня, он ходил бы мимо них, как остолоп-импотент, у которого реакций нет ни в голове, ни в теле. А вот стоило вспомнить Лану…
Сегодня она била его наотмашь то молчанием, то словами, то сухим тоном, то равнодушным выражением лица, и под этим равнодушием он чувствовал, как тлеет в ее груди огонь. Его огонь. Их огонь, черт подери. Он едва не разрушил все, решив, что имеет право выбирать за нее, – нет, не имеет, потому что, как только он начинает решать «за кого-то», он уподобляется пресловутой Кэти – не к месту последняя будет помянута. Да-да, «давай ты сделаешь, как я хочу».
Лана хотела сделать так, как хотела сама.
Он помешал ей один раз. А теперь извелся и сломал голову размышлениями о том, как сделать так, чтобы она захотела приблизиться еще раз.
И пришел к единственному правильному выводу: не приблизится она, приблизится он сам.
– Я думаю, тебе все-таки стоит искупаться, мисси. Вода просто отличная.
– Я занята.
Она снова перебирала камни – касалась их пальцами, поглаживала, изредка сгребала в ладонь, снова, словно игральные кости, высыпала на доски.
Марио намеренно не стал одеваться – остался стоять перед ней в мокрых плавках, под которыми отчетливо просвечивали очертания прижатого тканью члена.
Посмотри на меня… Просто посмотри.
Она не смотрела.
– Снова горишь?
– Послушай, я только-только начала различать сияние в целом и сейчас передыхаю, чтобы после перейти к камням. Думаю, там будет задача посложнее, поэтому постарайся не отвлекать меня.
Не могу.
Вслух Мо выдал как можно беззаботнее:
– Успеешь.
И Лана ожидаемо возмутилась:
– Когда?!
Взглянула на него и… застыла. Он видел, как расширились при взгляде на его практически обнаженное тело ее зрачки, как почти незаметно дернулась гортань, когда Лана судорожно сглотнула. А Мо тлел от наслаждения. Но ровно до тех пор, пока в тот же самый взгляд не закралась обида.
Чертова бухта, чертов он сам… Верни его сейчас туда, и он бы любил ее до пожара во влажных тропических лесах, до утра бы не выпустил из постели. И уже почти плевать на «сияние».
– Жизнь идет.
– Вот именно.
Ей удивительным образом шел купальник, который он подарил, – ярко-желтый с белыми лилиями.
– И она сегодня, Лана.
– Марио…
Он намеренно выводил ее из себя, и у него получалось.
– Жизнь вокруг тебя прямо сейчас.
Член в мокрых плавках некстати пошевелился.
– Я искупаюсь через шесть дней, спасибо, – голос сухой, как у престарелой учительницы.
– Через шесть дней тебе не захочется.
– Это еще почему?
Она вновь уперлась взглядом в его грудь, кое-как заставила себя посмотреть выше – на его лицо.
– Потому что, если я буду мертв, тебе купаться не захочется, а если я мертв не буду – ты будешь занята.
– Это чем, интересно?
– Узнаешь.
Уж он-то точно знал, чем она будет занята. Возможно, она будет этим занята уже сегодня. Если, конечно, он сумеет достучаться, додразнить и раскрошить совершенно некстати возникшую вокруг нее броню. А, может, просто поцеловать? Поцеловать так, чтобы… – его пенис при этих мыслях набух совершенно ощутимо. Мо хотелось поправить его рукой.
Разглядывая его лицо, Лана прищурилась. Она, вероятно, ожидала, что он так и будет кружить вокруг нее побитым псом, и он бы кружил – если бы позволяло время. Но время – элемент критический, оно поджимало хуже мокрых купальных плавок. И Марио перешел в атаку.
– Знаешь, мисс, если ты сейчас не пойдешь купаться, я попросту отберу у тебя камни.
– Нахал! Да кому все это нужно, в конце концов?
– Ты снова горишь.
– Я не горю.
– Купаться, я сказал. Потом обед. А после на эти самые камни у тебя будет час.
– Почему час?
– Потому что через час мы причалим к острову.
Ей пришлось подняться, о да, пришлось. Возможно, поддаться на уговоры ее подвигло грозное выражение его лица, но, скорее, отчетливый абрис члена, который она все-таки заметила. Заметила и моментально покраснела.
– Я искупаюсь. Но не думай после этого меня отвлекать.
И, морщась от неприятного ощущения в затекших ногах, поднялась. Зашлепала босыми ступнями по палубе – на ягодице розовая полоса-след от доски. Марио улыбнулся.
– Лана…
– Что?
Она остановилась, обернулась.
– Потанцуешь со мной вечером?
Глядя на ее вытянувшееся от удивления лицо, Мо пожалел, что не приобрел камеру.
«Где потанцуешь? – читалось в карих глазах. – Ты сумасшедший? Где ты хочешь, чтобы я с тобой танцевала?»
Ее ответа – в этом Марио никому бы не признался – он ждал с трепетом.
– Без музыки?
И он мысленно возликовал – она не ответила «нет». Не ответила, значит… Его сердце билось равномерно и быстро.
Фразу «без музыки?» он перевел, как «да».
Его невозможно понять, попросту невозможно – то отталкивает ее молчанием и словами «ты слишком настойчивая», то вдруг настойчивым становится сам – вытирает ее, выбравшуюся на палубу, полотенцем так нежно и так долго, что у нее мурашками покрывается все, включая кожу головы под мокрыми волосами. Невозможно тип, просто невозможный…
Лана «падала» и все никак не могла упасть. То мысленно летела вниз, то вдруг выныривала обратно – ее из пропасти будто затягивало в небеса канатом.
Невыносимый. Сердце – это не таверна, дверцу которой можно бесконечно колыхать взад-вперед, сердечная дверца хрупка. Она уже открыла ее раз. А теперь Марио, заглянув внутрь, настойчиво ковырялся с наружной стороны в замке. Впусти, мол. Угу. Чтобы завтра вновь услышать «Лана, я еще не решился?»
Но, кажется, он решился сегодня.
Она мысленно вновь оттолкнулась и полетела с обрыва вниз. Зависла на середине полета, не достигла дна – помешала мысль «у него был наполовину вставший член». Или просто большой?
Полет не удался. Новый прыжок, временная тишина в голове, темнота под веками. На этот раз она почти достигла дна.
«Он специально разделся, чтобы отвлекать…»
И моментально – у-у-у-ух – к поверхности. И снова она сидит на палубе в мире живом и подвижном – за бортом плещется море, в небе круглый солнечный диск.
Черт…
Новый прыжок. Она уже почти там, почти – в мире сияния – не думать о Мо, не думать о Мо, только не думать…
Лана выдохнула с облегчением, когда открыла глаза и поняла, что вынырнула в мире энергий.
Наконец-то! Получилось.
И она больше не думает о Мо…
У-у-у-ух!..
И снова наверх.
Тьфу!
– Я же просила меня не отвлекать! Нормально просила. А ты начал разгуливать по палубе в одних трусах. Я же человек, Мо, и мне сложно сосредоточиться. Обязательно нужно было раздеваться? Как после этого работать?
Она разговаривала с его рельефной спиной, широченными плечами и затянутой в синие плавки выпуклой задницей. Мо совершенно спокойно вытирал в каюте маленький кухонный столик на котором до того нарезал и складывал в пакет хлеб.
– А в чем я должен был ходить? В шубе?
– Шорты были вполне приемлемы! – ее несло. – А потом ты, как черт из табакерки, – то тут возникнешь на горизонте, то там, а я ведь только-только начала видеть это пресловутое сияние. Думаешь, просто попасть в это состояние? Там нужна пустая голова, абсолютно пустая. А я почему-то теперь думаю…
– О чем?
– О твоем… хрюнделе!
– Он не так плох, между прочим. Знала бы ты его лучше, называла бы ласковее.
У Ланы пар из ушей валил.
– Мо, мы тут зачем собрались, а? Чтобы развлекаться? Тот факт, что я женщина, а ты мужчина, не должен мешать нам…
– Он нам не мешает – помогает.
– Ты постоянно меня перебиваешь!
– Ты все равно пока не работаешь.
– Потому что все ты!
Его спина, к ее сожалению, была не менее сексуальной, нежели его «хрюндель».
– Взять с собой овощи? Для рыбы, которую я поймаю?
Ей было не до рыбы и совершенно не до овощей.
– Тебе бы все шутки шутить, да? А ведь ты, как никто другой, должен понимать, что в запасе у нас осталось пять дней. Жалких пять дней!
Мо потянулся к мини-холодильнику, достал пучок укропа, бросил на разделочную доску и принялся шинковать.
– Для салата. Кстати, последние пять дней могут быть вовсе не жалкими.
– Они будут жалкими, – выплюнула Лана, – равно, как и все последующие, если я не научусь различать камни. Тебе что, совершенно все равно?
– Нет.
– Тогда даже не вздумай меня больше отвлекать, понял? Расхаживать передо мной голышом, оттопыривать плавки…
– …хрюнделем.
Он, кажется, улыбался.
– Именно так!
– Извини, его я деть никуда не могу.
– Ты вообще меня слушаешь? Слушаешь, а? Я ведь с тобой серьезно! – возмущение Ланы перелилось через край и теперь шипело невидимыми каплями по раскаленной поверхности. – И почему все это время я разговариваю с твоей задницей?!
– Потому что, – послышался невозмутимый ответ, – если я сейчас развернусь, то сначала поцелую тебя, а после завалю на кровать и успею трахнуть дважды, прежде чем мы доберемся до острова. Мне развернуться?
Свою иллюзорную челюсть Лана собрала от коленей. Несколько раз открыла и закрыла рот, силясь начать дышать, после чего покрылась красными пятнами и вылетела из каюты. Мо как раз начала разворачиваться.
– Эй, мне гитару с собой взять? – послышалось вслед.
Она всегда знала, что он способен перевернуть ее мир с ног на голову. Поверила еще тогда, у Портала, когда думала, что придется возвращаться на Четырнадцатый, но Мо вдруг отыскал правильные слова и заставил ее не только остаться, но и помог вновь поверить в светлое будущее.
Вот и сегодня…
С утра она не просто верила – знала, – что их следующие пять дней окрасит не просыхающая, как штукатурка дома под дождем, печаль, а теперь ощущала иное – веру: у них получится. Да, еще не испарилась обида, не ушел из-под колеса тот камешек, который мешал их вагонетке счастья нестись по рельсам вперед, но здесь – на этом невероятно прекрасном острове – у Ланы вдруг перестало ныть сердце.