– Здесь. Мы ведь будем приезжать сюда часто, Мо? Да?
Лана мечтала, Лана захлебывалась – им хотелось жить, хотелось мечтать, хотелось быть, как сейчас, вне пространства и времени.
Он не стал напоминать о том, что всего этого может и не быть. Вместо этого спросил:
– Ты знаешь, что мы выиграли тот танцевальный конкурс?
Она повернулась к нему, уткнулась теплым носом в щеку.
– Правда? Забавно… Мы ведь танцевали… для себя.
– Потому и выиграли. Они хотят, чтобы мы приехали на съемки вручения призов.
– А что за призы?
– Я и сам не знаю. Съездим?
– Может быть.
«Если успеем».
Под этим звездным небом не звучало грустного, потому что прямо в этот момент его не существовало. Два сердца – один ритм. Ласковые поглаживания – ненасытные, беспрестанные – ощутить, коснуться, выразить любовь. Коснуться, ощутить снова – времени все-таки так мало, даже если целая жизнь.
– Лана…
– М-м-м?
– Я тебя люблю.
Она плакала у него на плече, и Марио слушал плеск волн и смотрел на звезды. Он был счастлив.
– Я ей тебя не отдам, слышишь… не отдам, Мо. Я никому тебя не отдам. И ей тоже…
– Не надо, милая. Не сейчас.
– Не отдам. Любовь ведь победит, так?
Он промолчал. Мерцали на полночном небе далекие бриллианты.
Глава 9
Удивительно, но самое яркое и внятное свечение испускал алмаз – ровное, белесое, без завихрений. Энергия, похожая на мягкого ежика, расходилась от него в стороны, как от многоконечного кристалла. Алмаз бы Лана не спутала ни с чем. С остальными оказалось сложнее: вокруг рубина как будто бы клубился туман, такой же белесый, как и у алмаза, но похожий уже не на ежика, а на рваное облако, энергия аквамарина вилась спиралями и напоминала кудрявую голову, лараит, кажется, вообще не светился. Нет, светился – она смогла уловить не сияние, но блеклую пульсацию после нескольких минут пристального наблюдения. И сникла – в «комнате» у нее будет не пять, а всего одна минута, и, значит, лараит намеренно отыскать не удастся. А жаль. Он бы продлил Марио жизнь на восемьдесят дней.
Их дней.
«Ему нужен Сапфир. Только он».
Переходить к Сапфиру она не торопилась – пыталась понять особенность каждого самоцвета по порядку. Итак, топаз…
– Мо, ты мог бы дать мне листок и ручку?
– Мог бы. Только придется сплавать за ними на яхту. Тебе срочно?
– Угу, – Лана кивнула, и Марио, более ни о чем не спрашивающий, вошел в воду и побрел, рассекая мощными ногами мягкие волны, по направлению к яхте. Через мгновенье оттолкнулся и поплыл.
Ночь прошла спокойно. Лежа на жесткой подстилке из листьев и тесно обнятая мужской рукой, Лана то и дело просыпалась, слушала размеренное дыхание за спиной и подолгу не могла заснуть – не верила во все, что случилось вечером, – в признание у костра, в танец «на воде», в их любовь. А после осознавала, что все – правда, и сон ускользал окончательно – приходилось гнать мысли, чтобы погрузиться в дрему. Мешало плескавшееся внутри счастье.
Утром, сразу после завтрака вчерашней рыбой, на нее вдруг обрушилось беспокойство – а что, если больше не получится «падать»? Ведь она не в депрессии – как проваливаться в черноту? Но страхи оказались напрасными – любовь будто придала сил, и полет в бездну, который раньше длился, бывало, по две-три минуты, теперь проскакивал всего за несколько секунд. Нырнула здесь, вынырнула там. Чуднó. Лана обрадовалась.
Вернулся Марио, выдал ей завернутый в полиэтилен блокнот, поцеловал в щеку и отправился снова ловить рыбу.
Нам не хватает избушки, подумала Лана. Чтобы жить здесь. Просыпаться на рассвете, обнимать друг друга, а после расходиться – он на рыбалку, она на сбор ягод, – чтобы вновь встречаться за обедом. Есть суп из морепродуктов, который она научится варить, сидеть в сени пальм, Лана будет шить им одежду, Мо стругать из палочек крючки для полотенец в дом…
Странные мысли. Глупые и счастливые.
Ей хотелось забыть о том мире, который существовал по ту сторону океана, – о суше, по которой некогда ходил Том, о Кэти, давно уже по этой самой суше не ходившей. О Комиссии, о несправедливости, «розетке». Накануне вечером она, содрогаясь, водила по теплому металлу лепестков пальцами. Ужасалась, силясь представить это «в себе».
Но топаз. Что насчет топаза?
Свечение топаза несколько походило на то, что испускал алмаз, только тусклее, и кончики льющейся энергии завивались, словно сигаретный дым. Лана впитала его, запомнила. Перевела взгляд.
Гранат: свет прямой, но чередующийся – луч длинный, луч короткий, снова длинный и короткий.
Турмалин: плотный кокон, напоминающий паутину. Почти непрозрачный. С турмалином будет просто… Чароит бликовал и переливался, берилл светился ярко у центра камня, но терял в мощности сразу же у граней, циркон испускал один-единственный луч…
Ручка нашлась в блокноте.
Лана зажала колпачок во рту и принялась рисовать.
Вновь шипела над костром решетка-гриль; Марио отряхивал с ног блестки чешуи. День – погожий и солнечный – ласкал взгляд лазурной синевой горизонта. Отдыхала «Жемчужина». Пока Марио сбрызгивал рыбу соком подсохшей за ночь половинки лимона, Лана сосредоточенно изучала рисунки – впечатывала в память, заучивала. Затем оторвалась от блокнота, подняла глаза:
– Мо, а действие формулы ослабевает к концу срока?
– Угу.
– То есть может быть так, что к тому времени, когда мы попадем в комнату, я начну видеть хуже?
– Не думаю. Он писал, что действие формулы ослабевает за двадцать четыре часа до истечения двух с половиной или трех недель.
– То есть я успею?
– Успеешь.
Он улыбался. Он теперь улыбался почти все время, и каждую из этих улыбок Лана отражала светом тысячи солнц, которые горели внутри. Она любила Марио. Его спокойствие, его невозмутимость, его уверенность, что каким-то образом все обязательно наладится. Любила любовь в его глазах.
А еще совершенно по-женски балдела от вида мужской фигуры – этих бугристых мышц, которые могла потрогать, этой невероятно мощной спины, которую имела право обнять, этих сногсшибательных крепких ног – с такими хоть в спринт, хоть в футбол. А уж хрюндель – вот кто оказался выше всяких похвал – им Марио владел безукоризненно.
– Любовь моя, может, ты походишь по этому острову без плавок?
Улыбка мужчины, глядящего в костер, расползлась шире.
– Только, если ты скинешь с себя парео и тоже будешь ходить нагишом.
– Я согласна!
– Но с острова мы тогда не уедем.
– Какая райская жизнь…
Черные глаза блеснули – Мо снял решетку с огня и отложил в сторону. Поднялся на ноги, присел уже перед Ланой, подался вперед.
– Что-то я давно тебя не целовал…
– Очень давно.
Он был вкусен, он был горяч. Мо омывал сексуальной энергией не слабее океана – он сам был океаном. Лана медленно откланялась назад, радостно сдаваясь напору.
– И все-таки, может, походишь по острову голым?
– Ты хотела бы любоваться видом вставшего члена?
– А он вставший?
– Проверь, – прошептали ей на ухо, и она тут же запустила в плавки руку, нащупала разбухший и уже почти стальной пенис, легонько сжала его и застонала.
– Я проверила. Нравится.
– Точно?
– Ну, я бы проверила еще раз…
Мо навалился сверху, вложил себя туда, куда был приглашен, тихонько зарычал. Сперва двигался медленно, позволяя прочувствовать каждый момент единения, затем не удержался, впечатал податливое тело в песок, ускорился. Переплелись пальцы, переплелись стоны, поцелуй глушил и усиливал их одновременно. Лана, чувствуя себя скорострелом, не выдержала первой – выгнулась навстречу, задрожала и сдалась – рассыпалась ворохом сверкающих искр. Блаженная, ощущала, как приблизился к развязке, а после сдался и Мо – вогнал себя в нее на полной мощи раз, второй, третий… Захрипел, прижал ее теснее тесного, обмяк.
Оба – ненасытные и изголодавшиеся, оба – скорострелы. Ей было весело.
Шумели над головой пальмы; скользили по синему небу облака.
– Хорошо-то как… Не описать.
Они лежали, не разъединившись. Нежились, таяли, испускали вокруг себя волны счастья.
– Ну что, он все еще хрюндель?
Спросили ее тихонько.
– Угу, – муркнула Лана. – Самый лучший хрюндель на свете.
И Мо затрясся от смеха.
– Где ты взяла это слово – хрюндель?
Облепленная кусочками взлетавшего вверх пепла, снова жарилась рыба.
– Это все моя подруга, – Лана безмятежно улыбалась. – Мы как-то раз пошли в кино, а там главный герой разделся до плавок, и у него, кажется, частично вывалилось хозяйство – знаешь, всего на секунду мелькнуло в кадре. И тогда Иви спросила громким таким шепотом: «Это у него хрюндель, что ли?» Хрюкал весь зал. Вот и прилипло.
– Понял. А то я все гадал…
Шумели кусты за «шалашом», поскрипывали пальмовые стволы; пели в глубине тропического леса птицы.
– Мо, а животные тут есть?
– Только мелкие, насколько я знаю. Птицы, грызуны, типа бурундуков. Мыши. А что?
– Просто. Хорошо. Может, останемся?
Упал и глухо стукнулся о песок в отдалении кокос.
– Для пяти дней у нас недостаточно еды.
– Достаточно, – уверенно возразила Лана. – У нас есть хлеб, рыба, пресная вода. Что еще нужно?
– Ничего, – Марио перевернул решетку. В этот момент он выглядел таким расслабленным и счастливым, как никогда ранее. – Только рыба опостылеет тебе уже через день.
– Может быть, – песок тек через ее пальцы сухими ручейками. – Но можно чередовать ее.
– С чем?
– С сексом. Смотри: завтрак – рыба и секс. Обед – кальмары и секс.
– Полдник: кокосы и секс, – подхватил Марио, – вечером – бананы и секс.
– Видишь, какое разнообразие?
– Точно – рай.
И они расхохотались.
После еды Мо посерьезнел, предложил:
– Сегодня съемки вручения призов. Хочешь на них присутствовать?