Лана оторвалась от блокнота, который вновь принялась изучать, оживилась:
– Хочу.
– Мы, в общем, успеваем. Если соберемся и выдвинемся назад через пару часов, то как раз успеем прикупить что-нибудь симпатичное. Думаю, нас снова попросят станцевать.
– Ты знаешь, я всегда «за» танцы.
В глазах Ланы плясали чертики.
– А как насчет ныряния с маской? Здесь недалеко красивый риф – редкая возможность.
– Вообще-то, я собиралась еще поработать.
– Поработай, пока я принесу маски. А потом поныряем?
Она не смогла отказаться – Мо был прав: мир ли, война ли, радость или печаль, но жизнь всегда – здесь и сейчас.
– Ты знаешь, что я тебя люблю?
– Знаю.
Он светился от этих слов, а она была готова обнимать его вечно – мысленно и наяву. Сейчас, завтра – всегда.
Маски оказались идентичными – обе с толстыми, обрезиненными по кругу стеклами, мясистыми загубниками и пластиковыми трубками – синими, с красным кончиком.
В воду входили, держась за руки.
– Только ничего не касайся, хорошо?
С растянутым в стороны «кляпом» ртом, Лана согласно кивнула.
Мо нырнул первым – ушел чуть вперед, оттолкнулся от дна и лег на воду лицом вниз; мелькнули его знакомые синие трусы. Она, волнуясь, нырнула следом.
Кораллы являли собой отдельный мир с бурыми пористыми городами, желтоватыми, похожими на толстые волосы островками-анемонами, заметенными сероватым песком «донными» пустынями.
И рыбы. Лана не ожидала, что увидит сразу столько – непуганых и любопытных жителей морского пространства: синих, черных, желтых и совершенно неописуемых по цвету. Тот, кто рисовал подводный мир, не скупился на оттенки и мешал их, по-видимому, в порядке и без – коричневый с зеленым, зеленый с синим, синий с оранжевым…
В первые минуты она судорожно следила за дыханием – чтобы ртом через загубник, чтобы не носом. Затем освоилась, привыкла. С удивлением и любопытством рассматривала коралловый лес и отдельные его деревья, ярко-желтых, похожих на осенние листочки, рыбешек, чувствовала, как щекочут голый живот пузырьки воздуха. Мо с восторженным выражения лица делал знаки – мол, посмотри сюда и еще вот сюда – красиво?
Лана с не менее восторженным выражением лица кивала – ага, красиво.
И думала: если кудрявый, значит, аквамарин, если лучи разной длины, то гранат, если кончики, как сигаретный дым, значит, алмаз.
Плавали перед глазами рыбешки; плавали перед внутренним зрением зарисовки из блокнота.
Обратно на яхту собирались, пребывая в светлой грусти, – остров подарил обоим незабываемый день. Будет ли еще? Время покажет – все оно, оно и оно. Марио залил костер, принялся оттирать песком решетку. Лана собрала в пакет мусор – пластиковые тарелки, остатки рыбы, кусочки лимонной кожуры, – завязала горловину, бросила в сумку и села у кромки воды. Сохли после ныряния волосы; вдоль плеча тянулся коричневатый след – по нему пробежал краб.
Когда вернутся? Вернутся ли?
В кулаке зажат мешочек с самоцветами – на «Жемчужине» она собиралась работать.
Будто жалея об их отъезде, из глубины леса надрывно кричала неведомая птица; беспечно кружил в синеве неба далекий орлан.
Спустя сорок минут остров остался позади. Все более далеким с каждой минутой делался абрис его вихрастой макушки, все тоньше полоска золотистого песка. Вон там они жгли костер, а там – лежанка…
Лана смаргивала слезы.
Мо обнял ее сзади, потерся подбородком о голову.
– Не грусти, слышишь?
– Я… не грущу. Я пытаюсь.
– Будет то, что будет.
Ей не хотелось в Ла-файю. Возвращение в шумный город означало одно – у них еще минус день. Осталось пять. Четыре до появления координат – как скоро, слишком скоро. Невообразимо мало.
– Эй…
Лана потерла глаза пальцами.
– Не вздумай расклеиваться, слышишь? Помнишь – печаль или радость, голод или война…
– … жизнь сейчас, – довершила она фразу и невесело улыбнулась. Мо прав – погожий день, теплый ветер, скрип мачт, они живы. Жизнь – сейчас. – Все хорошо.
Развернулась и обняла стоящего позади мужчину крепко-крепко.
– Это так они выглядят?
– Да.
Бриз листал блокнот, изрисованный линиями энергетических завихрений.
– Любопытно, что я должен был увидеть это сам.
– Должен был. Но увидела я.
Марио рассматривал рисунки с любопытством и настороженностью.
– Очень похожи один на другой, да?
– Похожи. Иногда различий так мало, что…
«… я боюсь».
Он понял без слов.
– А лараит вообще как будто подолгу не мерцает. Он пульсирует. Как отыскать его, если у нас будет всего минута?
– Но в паузе у тебя почти что вечность.
– Да. Вот только мне приходится выныривать, чтобы поворачивать голову, иначе трудно. Нырнуть, сосредоточиться на одном камне, вынырнуть, перевести взгляд, нырнуть снова, сосредоточиться…
– А переводить взгляд в том состоянии?
– Очень долго.
– А, если сразу взять горсть камней в ладонь?
– Тогда их свечение смешается, и его не различить. Они должны находиться хотя бы в паре сантиметров друг от друга.
– Мда, задачка…
Марио пытался справиться с удрученностью; а Лана, будто книгу, читала мысли по его лицу – «я не хотел взваливать все это на тебя, прости…»
Она погладила его по руке; ветер шевелил уголки страниц и будто просил Мо убрать палец – мол, чего зажал? Дай поиграю…
– А сапфир ты еще не рисовала?
– Нет. Собираюсь сейчас.
– Голодная?
– Нет, не хочу отвлекаться. Самой интересно, как он выглядит.
Вечером.
Лане казалось, что сцены ее жизни меняются слишком стремительно, как смонтированный кинофильм: только что светило солнце, на ее лице была маска, а внизу коралловый риф, затем солнце сместилось – сместилась по морю и «Жемчужина». Закатный свет – бунгало. Солнце ушло, и декорации изменились тоже: теперь она в длинном бордовом платье, на каблуках, и Марио в изумительной красной, расшитой стразами рубашке и черных обтягивающих брюках.
На студии им обрадовались.
– Сначала танцуете вы как пара-победитель, за вами состоится танец тех, кто занял второе и третье место. После – вручение призов. Ваша задача простая: улыбаться и выглядеть счастливыми – поверьте, призы того стоят. Готовы? Вы, мисс Далински, в гримерную, что слева по коридору, вы, мистер Кассар, в ту, которая напротив. Все понятно?
Менеджер с микрофоном на ухе двигался суетливо и постоянно сверялся с прикрепленной к пластиковому планшету бумажкой, будто та вещала ему единственно верный план действий.
– Встретимся в бальном зале. Если есть вопросы, обратитесь к стилистам, они меня позовут.
Похожий на одутловатого пингвина беспокойный ассистент скрылся за ближайшей дверью.
От сооружения высокой прически Лана отказалась – не хотела, чтобы кто-то заметил на ее шее тату. Не нужны кривотолки и сплетни – они явились не за этим. Зачем? Уж точно не за призами. Ответ на вопрос «зачем они явились» она знала наверняка – чтобы Марио не сполз.
А сползать он начал.
Сразу же после того, как она поделилась с ним известиями о том, что свечение сапфира почти идентично тому, которое испускает цитрин. Беда. Настоящая беда. Ведь эти два спутать точно никак нельзя: если один подарит вечную жизнь, то второй убьет уже через пять часов.
Марио сделал вид, что воспринял новости равнодушно, но Лана вдруг увидела тень той самой тоски, которая уже мелькала в черных глазах – тень одиночества и отрешенности, тень смертельной усталости от бесконечной борьбы.
– Если хочешь, на студию мы не поедем, – предложил он, не глядя на нее.
– Поедем.
В тот момент она четко осознала одно: если сползут оба, то потонут. И, если Марио не будет тем, кто тянет наверх, то этим «кем-то» должна стать она, Лана. Но она не сможет им стать в тихом бунгало, на привычном крыльце или даже в постели Мо – его дом, слишком уютный и родной, заставит плакать их обоих. И потому им требовалась встряска.
– Мы поедем, – отозвалась она жестко. – И на студию, и в Гару, и куда там еще мы, черт возьми, собирались. И даже не думай мне отказать.
Мо смотрел на нее выразительно – перед смертью, мол, не надышишься. Глупо это все, глупо.
Но поехать на студию согласился.
Камеры – целых три – кружили по залу на длинных, свисающих с потолка и обмотанных проводами, железных «руках». Зал проветривали кондиционеры, но из-за обилия зрителей в нем все равно было душно; вдоль стен свисали тяжелые от полотка до пола портьеры. Позади, на второй сценический этаж, вели две подсвеченные красноватым свечением лестницы. Сверху балкон.
– Дамы и господа, встречаем – Лана Далински и Марио Кассар – победители конкурса «Ла-чача», уникальные танцоры, покорившие сердца зрителей своим искрометным талантом. И сегодня они вновь здесь, на этой студии – аплодисменты, дамы и господа, аплодисменты.
Зал хлопал так, будто каждому зрителю за овации был обещан бесплатный ужин, – бурно, искренне и шумно. В свете прожекторов концертные платья и рубашки ослепительно сверкали миллионами радужных огоньков. Лане вновь подумалось о сапфире – от камней и их сияния тошнило. Даже от стекляшек.
– Сегодня наши победители вновь станцуют для нас, и не что-нибудь – нет-нет, но самый настоящий танец любви – танго. Похлопаем, поддержим наших гостей!
И вновь аплодисменты. А после на зал пала тьма и тут же ярким светом вспыхнули прожекторы, окрасился синими, голубыми и красными бликами пол, который распался на линии, звезды, квадраты.
Зависла секундная тишина; Мо обнял Лану за талию, та прислонила голову к его плечу.
– Мы снова не готовились, – шепнул он со смешком.
– А нам и не надо…. Просто чувствуй меня. И танцуй, – шепнули в ответ.
Зазвучала музыка.
И вновь их руки отведены в сторону, пальцы сплетены и почти касаются друг друга кончики носов. Взгляды напряжены, пробиты током, бедра – стальные и гибкие – готовы плести узор из обволакивающих разворотов, наклонов и восьмерок.