еко. Рассказывали, как беглый воришка запрыгнул в бордовый «Транс Американ», подхвативший его на дороге, и попросил водителя поддать газку, обещая заплатить как следует. Только на пятой миле он заметил, что за рулем был сам Ле Люп, которому даже стало интересно, сколько времени пройдет, прежде чем беглец обратит на него внимание.
Два месяца о воре не было ни слуху ни духу. Потом он приковылял с фиолетовым лицом, хранившим следы полученного урока.
Последней надеждой оставался один педофил, с которым у меня сложились особо теплые отношения. Но прежде чем он завел старую песню о том, что вытащит меня отсюда, я прижал палец к его губам и тайком всучил записку с адресом «Голубятни» Глэдинга.
— Пожалуйста, передай, что я влип и застрял здесь надолго, — заклинал я, засовывая ему скатанную трубочкой бумажку в нагрудный карман и прижимая к сердцу.
Каждый день я с нетерпением высматривал Глэда, который непременно прикатит за мной. Я был просто уверен, что он выкупит меня, как только узнает, куда я пропал. Для меня он сделает исключение и отправится на другой берег Чит, чего никогда раньше не делал. Пусть даже это случится через несколько месяцев, если Глэд ждет оттепели.
Наконец, уже весной, я заприметил со своего насеста смутно знакомый силуэт, приближавшийся ко мне торжественной семенящей походкой. Я сорвался с места и уже на подходе, постепенно замедлив шаг, обнаружил, что это Пух. Она приветливо размахивала руками и улыбалась, словно мы только вчера расстались за чаепитием. Я уже собирался развернуться задом, но что-то остановило меня, словно бы я почувствовал, что спасение может идти с той стороны, откуда не ожидаю.
— Привет! — негромко воскликнула Пух. — Говорят, ты теперь здесь тарабанишь. — На ней был красный комбинезон с искрой и сапожки до колен, а волосы уложены точно у нэшвиллской кино дивы.
— Боже мой. Пух! Неужели это ты? Звезда, и только! — вырвалось у меня, когда она подошла поближе.
— А ты… — Она отступила на шаг, рассматривая. — Уж извини, но вид у тебя совершенно дерьмовый. Твои локоны должны были отрасти за это время! — И она провела рукой по моему стриженому затылку.
Я резко отдернул голову — это получилось машинально. Удивление и легкое раздражение отразились во взгляде Пух, когда ее рука повисла в воздухе.
Я кашлянул, чтобы разрядить обстановку.
— Мне не разрешают отращивать волосы.
И уставился на ее ботинки — кая у Ле Люпа, из крокодиловой кожи.
— Ты шутишь? Разыгрываешь меня? — сказала она, опуская руку.
— Нет. Таков приказ Ле Люпа. Стейси стрижет меня под машинку строго каждые десять дней.
Пух некоторое время жалостливо рассматривала меня, качая головой, затем повернулась и сплюнула в сторону.
— Забавно, ты говоришь, что я словно кинозвезда, а я ведь в самом деле собираюсь в Голливуд!
Я покосился на нее недоверчиво.
— В самом деле?
Она кивнула.
— И Ле Люп тебя отпускает?
— Один знаменитый голливудский агент узнал обо мне — слава моя докатилась и до Калифорнии. Он сам приехал сюда и теперь целиком и полностью в моих руках! — Пух радостно хлопнула по бедрам.
— И как это тебе удалось?
— При помощи моего второго зрения. Я быстро раскусила его: все, что ему было надо, это чтобы его завернули в пеленки и дали пососать из бутылочки. Он это так глубоко зарыл в себе, что никто бы не понял его бедную измученную душу, но я-то угадала сразу!
— Черт… — Я с завистью потряс головой, находясь под впечатлением от ее рассказа.
— Он выкупил меня у Ле Люпа, и мы уматываем в Голливуд, чтобы там начать мою карьеру кинозвезды! Он сказал, что с моими способностями можно разложить под себя любого режиссера или продюсера с мировым именем.
— Ну что ж, Пух, мои поздравления. В добрый час. Если ты пришла позлорадствовать напоследок, то что ж… А для пущей радости я даже попрошу у тебя на память твою фляжку. Как сувенир от будущей кинозвезды.
— Ну что ты, я же совсем не…
— И еще — хорошо бы полную. Пух, хорошо бы полную…
Пух взяла меня за руку.
— Сара…
Услышать имя мамы из чужих уст, да еще это пожатие — я ощутил в себе резкую перемену. Я словно оттаял при звуке этого имени. И ответно сжал ладонь Пух.
— На самом деле я пришла, чтобы все исправить. Ты понимаешь? Приставить оторванные головы и конечности. На самом деле, мы что-то заигрались в куклы.
Мы постояли в тишине, разглядывая тритона, переползавшего по моим истрепанным кроссовкам — которые раньше принадлежали Пух.
— Смотри. У меня есть кое что для тебя. — Она стала снимать с шеи кожаный шнурок осторожно, чтобы не повредить прическу.
— Это тебе. — И отдала мою енотовую косточку.
В ладони Пух мой енотовый пенис казался артефактом давно погибшей цивилизации — чем-то бесконечно прошлым и забытым веяло от него. Меня вдруг разобрал смех.
— Что такое? — спросила Пух, растерянно усмехаясь.
Я просто захлебывался от смеха. Наконец мне удалось перевести дыхание.
— Знаешь, Пух, — смог вымолвить я, — ты была совершенно права насчет меня. Как в воду глядела. — И я опять расхохотался. — Потому что я в самом деле жаден! Хотел косточку побольше и… — я подцепил ожерелье с ее ладони и подержал. — И вот куда она в результате меня привела!
— Да ладно… — начала она.
— Так что, если ты думаешь, что возвращение этого амулетика привинтит конечности к сломанным куклам… — Я запихнул его в карман. — Честно говоря, сейчас бы мне гораздо больше пригодился самогон. Черт возьми, я бы даже от денатурата не отказался, которым вы торговали с дядюшкой!
— Но я… больше не пью. И не ношу с собой фляжки, — виновато сказала она.
— Ну, тогда… — Я решительно протянул руку для прощального рукопожатия, и Пух неуверенно вложила свою ладонь, после чего я энергично встряхнул ее так, что наши руки заходили локтями, как поршни в паровозных колесах. — Что ж, тебе самое время в Голливуд! А мне, прости, пора на работу. — Последние слова я произнес с заметной оскоминой. — Где меня и в хвост и в гриву… — Я развернулся, уходя прочь. — Так что не бери в голову, ты тут не при чем.
— Сара! — позвала она.
Сжав кулаки, я двинулся вперед, изо всех сил стараясь не оборачиваться.
— Сара! — повторился возглас.
Я слышал, как она сорвалась с места, догоняя меня, и тоже припустил вперед. По болотной прогалине, изо всех сил. Бросив взгляд за плечо, я увидел настигающую меня Пух. Не знаю, зачем я бежал и какая в том кому-либо была польза. Только сейчас в голове крутилось одно «бежать»! Я выбрался к самому краю крутого склона и понесся вниз, спотыкаясь и перепрыгивая кургузые черничные кочки, зверобой и камыш.
— Сара! Погоди! — донеслось за моей спиной. Однако я даже не оглядывался.
Я ринулся сквозь кусты голубики. Проклятье! Запнувшись о берег, я полетел и плюхнулся в моховое мелководье. Черт! Я забарахтался в клюкве и осоке, охватившей меня со всех сторон.
Пух уже торопилась ко мне.
— Давай руку, — склонилась она надо мной.
Я схватил ее протянутую руку и рванул изо всех сил. Точно акробат, который вертит «солнце», кубарем она пролетела надо мной и рухнула в болото на моховину.
— Черт! Что ты вытворяешь! — Пух поднялась, отплевываясь и вся истекая водой. — Ты что, совсем охренел? — заорала она, выбираясь из мха.
Я удовлетворенно кивнул, увидев, что с ней все в порядке и Пух проучена как следует, а тогда уж стал выбираться и сам. И тут почувствовал, как она ухватила меня сзади за ногу, и сам полетел в зеленый омут.
Мы покатились в воде точно два тюленя, не давая друг другу выбраться.
— Я не виновата! — выкрикнула Пух, задыхаясь и булькая.
— Да? А я бы сейчас где был, если бы ты тогда не сдала меня Ле Люпу с потрохами?
— Сама знаю! — заорала она мне в ухо. — Поэтому я и вызвала Глэда!
Я еще продолжал бултыхаться, пока до меня не дошел смысл сказанного.
— Что?
Она выпрямилась в струях стекающей воды и клочьях мха, точно болотная русалка.
— Что сказала — то сказала, — обидчиво огрызнулась она. — Я вызвала Глэда. Он обо всем знает.
— Что-о? — Я не мог поверить собственным ушам.
— Да, черт возьми, сколько можно повторять. Или ты оглох? Смотри, что ты сделал с моим новым костюмом. Хорошо еще, мой агент не бедняк, так что ему ничего не стоит купить новый — можешь не злорадствовать!
— Не дури меня, Пух. Это серьезно?
— Что серьезно? — опять огрызнулась она. — Что ты меня чуть не утопил?
— То, что ты сказала только что.
Тут я заметил, что со времени нашей последней встречи я перерос ее — теперь, даже несмотря на отсутствие каблуков, я был выше.
— Я… — она внезапно завязла ногой, наступив на кочку, и стала падать. Я подхватил ее под локоть. — Спасибо, — и тут только заметил, что она поднимала ожерелье. — Не думай, что я такая дура… я сразу поняла, откуда ты взялся, — и наотмашь сунула мне ожерелье — будто хотела ударить. — Я прекрасно знаю, что эта штука означает.
— Так ты… нашла Глэда и все рассказала ему?
— Слушай, я уже устала повторять одно и то же. Да, я пыталась выкупить тебя через агента, но Ле Люп отказался наотрез. Ни за какие деньги он не согласится отпустить тебя. Из принципа. Принципа мести. Наверное, поэтому у нас с ним ничего и не получилось: мы оба слишком упрямы и мстительны.
— Так он не продаст меня? Не уступит?
— Ни за что. Деньги для него значат больше, чем любовь, но не больше, чем жажда мести.
— Мести? За что?!
— За свое разбитое сердце. За обман и вероломство.
— Черт возьми! И что сказал Глэд? — воскликнул я в отчаянье.
— Сказал, что найдет тебя, Черри Ванилла! — Она со смехом произнесла мою прежнюю кличку. — Он сказал, что с трудом верил в безумные слухи о тебе, но действительность превзошла все ожидания.
— А насчет Сары он ничего не говорил? — вырвалось у меня.
— Я же сказала, ему о тебе все известно.
— Нет, я говорю о моей маме. Ее зовут Сара.