тефано и собирал мысли. Что ей написать? Ему хотелось разговаривать с ней о литературе, взять её щеки в свои ладони, её кисть в свою. Захотелось пройтись с ней по набережной. «Любовь познаёт только тот, кто готов ради нее страдать», – вспомнил он слова Сары. Возможно, дело в не походах в кино или в поездках на море? А суть именно в страдании ради человека, без которого не мыслишь своей жизни?
– Мам? Пронто? Мам?
– Стефано, дорогой, ты пьяный? Уже час ночи! Что случилось?
– Мам, где наш томик Петрарки?
– Посмотри в моей спальне, в стеллаже. Там должен быть. В синей обложке, с закладками.
– Спасибо, мамуль.
– Стеф, все хорошо?
– Да. Сегодня наша футбольная команда победила.
– А, ясно. Конечно. Но ты вроде бы не был ярым болельщиком.
– Ну, знаешь, на общей волне.
– Хорошо. Проверь стеллаж в моей комнате. Спокойной ночи.
– Спокойной ночи, мам. Люблю тебя.
– И я тебя люблю.
Он поплёлся в мамину спальню. В маленьком стеллаже стояли её любимые книги, среди которых была и книга в синей обложке. Мама любила закладки в тех местах, где её особенно затронули мысли автора. Петрарка был весь украшен разноцветными бумажками. Стефано достал книгу, открыл самый первый сонет на жизнь Лауры и начал читать. На сонете «На смерть мадонны Лауры» Стефано остановился.
«Пылать мне вами и дышать мне вами:
Весь был я ваш; и ныне вас лишённый,
Любую боль я б ощутил едва».
Стефано запрещал себе думать о Саре, но сейчас не мог не думать. Мысли переплелись со сном, и он заснул.
Проснулся утром от звонка.
– Да?
– Стефано, я домой возвращаюсь?
– Нет, мам. Ну всё хорошо. Я же не маленький!
– Тебе тётя передаёт привет.
– Мам. Мне нужно будет уехать.
– Куда?
– В отпуск. Отдохнуть.
– И когда? Куда?
– Сегодня. Мне пора собираться. Пока!
И он поспешил положить трубку, чтобы не отвечать больше ни на какие вопросы.
Стефано позвонил в школу, договорился и оформил отпуск за свой счёт. Взял телефон и написал Саре: «Сара, привет! Как дела? Я уезжаю в Рим. Взял отпуск. Будем на связи. Пока. Стефано». И пошёл паковать чемодан.
Отъезд Сары вызвал в нём жгучее желание уехать их города. Не будет её, и он здесь не останется. В Рим давно хотел съездить, может, даже устроиться там на работу. И когда-нибудь он слетает в Париж. Обязательно. Увидит Сару. У неё, наверное, появятся детишки, она станет более грузной, но такой же интересной и необычной. И они будут пить кофе в каком-нибудь французском кафе, разговаривать, может, даже он признается в своих чувствах. Когда-нибудь.
14
В электричке было много людей. Все ехали в столицу, в Рим. Стефано сел к окну. «Только бы без соседей, только бы без соседей». Но тут перед ним села темнокожая девушка в очках, поставила свой рюкзак на пол и положила на него ноги.
«У них там так принято, наверное, ноги выкладывать», – Стефано недовольно сморщился. По поводу эмигрантов он был категоричен, особенно не любил их в школе: на итальянском они не говорили или говорили плохо, были вечно какие-то неумытые, тарабанили на своем языке, когда это был французский, он ещё понимал, учиться не хотели. Как можно говорить с ними о литературе, когда они писать толком не могут и говорят с ошибками.
Электричка тронулась. Девушка напротив надела наушники и стала что-то напевать.
«Ещё этого не хватало!» Он стал искать глазами свободное место, но всё было занято. Попытался читать, но подвывание соседки его постоянно отвлекало. Он постучал ей по плечу.
– Прошу прощения! Вы говорите по-итальянски? – Она кивнула. – Можно не петь, пожалуйста? Вы мне мешаете читать.
– Извините. Я пою в голос? Простите. – Она снова надела наушники. Потом их сняла и обратилась к Стефану:
– А вы сомневались, что я говорю по-итальянски? Я здесь родилась, между прочим!
– Замечательно! – Стефано совсем не хотел втягиваться в диалог с ней.
– Нет, мне нравится! Если я темнокожая, значит, я не говорю по-итальянски? Или недостаточно хорошо говорю? Я вижу, что вам не нравлюсь! Нос воротите! А по сути, вы такой же гость на этой планете, как и я, независимо от цвета кожи, языка и географии рождения. Мы здесь на короткое время, а потом – она указала на окно, – тю-тю. Нет нас, и никто не вспомнит.
– Я не хотел вас обидеть или как-то унизить. Просто статистика – вещь, с которой не поспоришь. Чаще всего люди с таким же цветом кожи, – Стефано тщательно подбирал слова, чтобы не усугубить конфликт, – являются эмигрантами и плохо говорят по-итальянски.
– И что? Это не значит, что они плохие люди! Вы знаете, какой опасности подвергаются бедные африканцы, которые с детьми наперевес отправляются в Италию на маленькой лодке и погибают в море! Нужно их поддерживать, а не осуждать.
– Ну уж нет, извините. Почему я должен их поддерживать? Я плачу сумасшедшие налоги, а мне ещё и нелегальных эмигрантов поддерживать? Нет и нет! С чего это я должен делать? Они как-то поддерживают меня? Экономику моей страны? Вкладывают в мою культуру? В образование? В развитие? Нет. Они только берут и берут, а им всё мало и мало. Вы посмотрите на них: то воруют, то обманывают!
– Это неправда! Воровать и обманывать могут и местные, национальность и цвет кожи совершенно ни при чём. У вас когнитивное искажение работает!
– Что? Что это вы такое последнее сказали?
– Внешность обманчива. Я психолог и еду на конференцию в Рим, а по вашему взгляду я поняла, что вы меня посчитали отбросом общества, не умеющим говорить по-итальянски. Что ж, не судите людей по себе! – Она взяла рюкзак и пошла к выходу.
– До Рима ещё полчаса!
– А я там постою. Спасибо!
Стефано почувствовал, что был не прав, настроение ухудшилось. Он тоже взял свои вещи и вышел в тамбур.
– Простите меня, пожалуйста. Вы во многом правы. Как вас зовут?
– Муфалали.
– Очень приятно. Я Стефано. И о чём конференция?
– О психологии. Вам вряд ли интересно.
Последние десять минут они ехали молча. За окном уже мелькали здания. Подъезжали к вокзалу Рома Термини.
Стефано думал о том, как связаны люди во вселенной возможностей. Попутчики, прохожие, ученики и ученицы, провожатые и уезжающие. Они для чего-то оказываются в одно и то же время с тобой. Стефано посмотрел на Муфалали, которая слушала музыку и тоже о чём-то думала. Её завитушки были собраны в тугой хвост. Розовая кофта, тёмно-оранжевые широкие штаны, кроссовки, на руках были браслеты из широких бусин. Пальцы стучали в такт песни. Вскоре поезд остановился, и все стали выходить. Муфалали повернулась к Стефану и молча кивнула в знак прощания. Он кивнул в ответ.
Стефано какое-то время ещё шёл за ней. От Муфалали пахло потом и усталостью, но жизнестойкостью и жаждой справиться со всеми трудностями несмотря ни на что.
Потом Стефано потерял её из вида. Набрал маму.
– Мам, привет. Всё хорошо. Я в Риме. Взял отпуск за свой счёт. Не переживай. Спокойно отдыхай у тёти. Погода отличная. Скоро увидимся! Пока!
Стефано снял однокомнатную квартиру возле вокзала Термини. Окна выходили на тихую улицу Виа Коллина. Он сел за стол и стал смотреть на улицу. Вспоминалось детство. Мама и папа работали учителями, папа по истории, мама по итальянскому языку. В их семье всегда обсуждали то Марка Аврелия, то влияние Шекспира на мировую литературу. Маленький Стефано слушал родителей и много читал. Окончил университет в Риме и вернулся к родителям, устроился в школу. Встречался с однокурсницей, но не долго.
Работу свою любил, детей любил, со старшеклассниками работал охотнее, потому что верил, что может вложить в них что-то хорошее, спасти их от разрушающего действия действительности и цифрового аутизма.
В прошлом году в его класс перевели новенькую, Сару Джаннини. Невысокая, постоянно смущающаяся, с короткими волосами, неумело зачёсанными назад. Но когда она начинала говорить о литературе, от неё невозможно было оторвать глаз. Спина выпрямлялась, зелёные глаза начинали гореть. Иногда Сара пропускала занятия, а потом Стефано замечал в ней некоторую задумчивость, видел её опухшее от слёз лицо. Но она никому ничего не говорила. К концу выпускного класса Стефано начал замечать в ней удивительную красоту, которая не была связана с внешностью, а, скорее, с чем-то другим, что Стефано называл ценностью. Смотря на Сару, он видел личность, полноценную, понимающую, не стремящуюся никому понравится, имеющую какую-то свою цель. Её ценность виделась ещё в том, что по сравнению с одноклассницами она не притворялась тем, кем не была, в общении была проста, не бегала за мальчиками. Сейчас Стефано скучал по школе, по ученикам, но в Риме ему нравилось. Вспоминая свои студенческие годы здесь, он с удовольствием ходил по знакомым улочкам. Рано вставал и шёл до площади Испании пешком, там до Фонтана де Треви и уединялся на кофе, записывал свои мысли, какие-то рифмованные строчки. Иногда любил поблуждать по проулкам и позаглядывать в окна, искал сюжеты для своих стихов. В жаркие дни шёл на Виллу Боргезе. Там тоже то читал, то писал. Порой день обходился без одной удачно написанной строчки, что его очень расстраивало. Но несколько стихотворений всё же удалось написать, чему Стефано был ужасно рад. Он направил их в литературные журналы и со дня на день ждал ответ.
Когда встречал на пути темнокожую девушку, вспоминал разговор в электричке с Муфалали. Какова жизнь тех, кто не похож на основную массу людей? Кто чем-то выделяется явно (цвет кожи, национальность, положение, статус) или тайно (слишком талантливый, слишком успешный)? У них в школе был мальчик из Африки, который не говорил по-итальянски совершенно, у его семьи не было денег на новую обувь, и он ходил в шлепанцах круглый год. Никто с ним не общался. Да и как, если он не разговаривает по-итальянски? Потом Стефано его потерял из виду: спросил у директора. Оказалось, их депортировали. Возможно, они потом снова попробуют перебраться в Италию, но ситуация не изменится: они всё равно будут в каком-то смысле отверженными и непринятыми обществом. Стефано всегда мрачно хмурился от этих мыслей, но понимал, что ничего с этим не поделаешь. Такова жизнь: сильные имеют право, а слабые нет.