Гай Заар слушал обвинителя, и ему казалось, что ему снится бредовый сон, который скоро кончится. Но сон всё никак не кончался – он продолжился в тюремном вагоне поезда, уносившем бывшего (уже бывшего) студента престижного столичного университета на юг, за Голубую Змею. Гай не знал, что роковой перелом в его судьбе обусловлен случайностью: господину надзирающему для карьерного роста совершенно необходимо было выявить хотя бы одного «врага существующего порядка вещей». И господин надзирающий выявил врага и покарал, в кратчайшие сроки установив, что студент Заар – круглый сирота, влиятельных друзей и покровителей не имеет, и участь его никого особо не обеспокоит.
…Тягучий вой повторился, но Гай его уже не слышал: он забылся тяжёлым сном.
Серая человеческая масса выдавливалась из барака, как паста из тюбика. Толкая друг друга, воспитуемые торопились поскорее выбраться наружу – опоздание на построение было чревато очень неприятными последствиями: избиением, карцером и направлением на работу на самые опасные участки Железного Леса, откуда возвращались немногие.
У самых дверей кто-то сильно пихнул Гай в бок и просипел, обжигая ему щёку злым горячим дыханием:
– В Лес пойдёшь с нами, молодой. Понял? И не вздумай увильнуть!
Напиравшие сзади вытолкнули Гая из барака, и там, при свете дня, он смог разглядеть говорившего. Зрелище было не самым приятным: наглый воспитуемый был грязен, волосат, и в маленьких его глазках горел злобный огонёк. Пахло от него отвратно, однако он, судя по его поведению, чувствовал себя здесь по меньшей мере заместителем начальника лагеря. Гай ещё в поезде узнал кое-что о лагерных порядках – нашлись среди этапируемых бывалые и словоохотливые, – и сжался, ожидая чего угодно, от нового тычка до удара ножом. Но удара не последовало – вместо этого он услышал негромкий шёпот, пришедший с другой стороны:
– Ни в коем случае не ходи с ним. Держись меня, потом всё объясню.
Повернув голову, Гай увидел плотного человека, смотревшего на него без злобы, но как-то странно. И что им всем от меня надо, подумал Заар, становясь в строй.
Развод на работы не занял много времени, и когда воспитуемые гуськом потянулись к складу – получать «инвентарь», – волосатый снова оказался рядом.
– Я тебе что сказал? – произнёс он с угрозой. – Ты идёшь с нами, понял? А не то… – «заместитель» мотнул головой, показывая на троих мрачного вида субъектов, державшихся за его спиной.
– Не пойду, – чётко и раздельно проговорил Гай, глядя в маленькие злые глазки. Он не знал, зачем этому волосатому нужно, чтобы «молодой» непременно шёл с ним, но обида на дикую несправедливость, в одночасье превратившую Гая Заара из беззаботного студента в бесправного воспитуемого, перешла в озлобленность и требовала выхода.
– Ах, так…
Дальнейшее произошло стремительно. Заар увидел заточенный металлический прут, зажатый в руке одного из тех троих, что кучковались за спиной главаря, зафиксировал резкое движение руки, нацелившей этот прут в бок ему, Гаю, а потом секунды растянулись, как при замедленной киносьёмке.
Студент Гай Заар умел драться, причём так, что университетский тренер по вольному бою сказал ему как-то: «У тебя феноменальная скорость реакции, парень. Нечеловеческая. Я никогда такого не видел. На твоём месте я прямо сейчас бросил бы учёбу и предложил свои услуги какой-нибудь военизированной структуре – есть такие. Там ты будешь получать куда больше, чем в компании, разрабатывающей новые модели электрочайников». Гай не знал, откуда у него такой талант, но иногда талант этот бывал полезен, и сейчас был как раз такой случай.
Драка получилось очень короткой. Собственно, её и дракой нельзя было назвать – что это за драка, когда четверо воспитуемых из привилегированных, привыкших к безропотной покорности всех остальных, в течение нескольких секунд оказались на земле с вывихнутыми конечностями и переломанными ключицами, причём даже непонятно, кто же их так отделал. Предусмотрительность «заместителя», пожелавшего преподать строптивцу хороший урок, укрывшись от бдительных глаз охраны за спинами воспитуемых, обернулась против него самого – никто из охранников даже не заметил, что в плотной толпе что-то произошло, а когда эта толпа расползлась, оставив позади себя четверых покалеченных, искать виноватых было уже поздно.
– Молодец, – услышал Гай и понял, кто это говорит – узнал голос. – Теперь я уже не сомневаюсь: ты именно тот, за кого я тебя принял, а не просто похожий на него. В Лес мы пойдём вместе, и я тебе всё расскажу. Только не надо на меня кидаться, я тебе не враг, Гай Заар.
«Откуда вам известно моё имя?» – чуть было не выкрикнул Гай, но плотный человек – тот самый, который перед построением предостерегал его от тесного общения с волосатым, – приложил палец к губам.
Незнакомец не сразу пустился в объяснения. Сначала они долго шли через Лес, то и дело падая на землю при любом шорохе и выжидая, не прогремит ли откуда-нибудь очередь из автоматического пулемёта – за сорок пять лет Железный Лес подрастерял большую часть своей смертоносности и был основательно обезврежен, но кое-где боевые автоматы всё ещё действовали, и всё ещё пытались убивать. Потом они вышли в район Крепости, и долго ставили и активировали детекторы движения – у человека, знавшего Гая по имени, был целый мешок этих маленьких чёрных коробочек, и мешок этот казался бездонным. Наконец, когда у Гая уже ноги гудели от усталости, его напарник коротко бросил «Отдыхаем», сел, подстелив под себя опустевший мешок, и сказал, словно продолжая прерванный разговор:
– Мохнатому (Гай понял, что речь идёт о волосатом привилегированном, оставшемся в лагере со сломанной челюстью) нужен был кто-то, кого не жалко послать вперёд. Его и его шайку направили сегодня на старые минные поля – Мохнатый слегка зарвался, и начальнику лагеря это не понравилось. А минные поля – это штука неприятная, там лучше идти за кем-то следом, чтобы тот принял на себя все осколки, если из травы вдруг выскочит «попрыгушка», есть такая мина со скверным характером. И я решил тебя уберечь – ставить детекторы куда безопаснее: большеголовые днём не нападают, и вообще слухи об их агрессивности сильно преувеличены. По-настоящему опасные твари обитают там, в пустынях, – он махнул рукой на юг, – но до них, слава Мировому Свету, далеко, и сюда они пока что не добрались.
– Откуда вам известно моё имя? – Гай понял, что «тварями» его спаситель называет мутантов; об этих существах студент кое-что слышал, и при других обстоятельствах охотно продолжил бы разговор на эту тему, но сейчас его интересовало другое. – Как вас зовут?
– Меня зовут Док Зенту, хотя, думаю, моё имя тебе ничего не скажет. А вот я тебя знаю: я работал у самого Аллу Зефа, и…
– А кто это такой?
– Да-а-а… – мрачно протянул Док, порылся в поясной сумке и вытащил оттуда пакет с пайком. – Коротка людская память… Когда-то этого человека знало полстраны, но прошло всего двадцать лет, и молодому парню – чем ты занимался, пока не угодил сюда?
– Я был студентом столичного университета.
– …и молодому парню – студенту, что само по себе что-то значит! – надо объяснять, кем был Аллу Зеф, вернувший разум тысячам пострадавших от лучевого голодания.
Гай хотел было спросить, что такое «лучевое голодание», но удержался. Во-первых, он не получил ещё ответа на вопрос, откуда этот Док знает его имя; во-вторых, по приговору суда Заару дали пять лет перевоспитания, а за пять лет поговорить можно о многом, в том числе и о лучевом голодании. А в-третьих – в-третьих, ему почему-то стало стыдно, что он не знает, кто такой Аллу Зеф (оставивший, похоже, заметный след в истории Республики, но кем-то зачем-то вычеркнутый из этой истории), и Гаю не хотелось ещё раз показывать своё невежество.
– А откуда я тебя знаю… – казалось, Док прочёл его мысли. – Это просто: я знал твою мать. Мы были с ней друзьями, и я видел тебя самого, когда ты был ещё вот такусеньким – это было двадцать лет назад, ещё до Беспорядков. С тех пор ты вырос и сильно изменился, но я тебя узнал – у тебя особенные черты лица.
– Вы знали мою мать? Где она, что с ней?
– Она умерла, Гай, – лицо Дока посуровело. – Она работала в лаборатории генетики, и ставила опасные опыты на самой себе. Её отговаривали, но… У неё был рак крови, и врачи не смогли её спасти. Она назвала тебя в честь своего погибшего брата, но фамилию изменила – похоже, она не хотела, чтобы тебя искали и нашли. Поэтому она скрыла сам факт твоего рождения и сразу же, как ты немного подрос, отдала тебя в детский дом – причём так, что там даже не знали, что ты её сын. И её предусмотрительность оказалась спасительной, иначе, может статься, тебя давно уже не было бы в живых. Твою мать звали Идущая Рядом, хотя, боюсь, это имя тебе тоже ничего не скажет…
– А мой отец? Его вы тоже знали?
– Я его видел, и не раз. Ты похож на него, а когда сегодня утром ты устроил избиение младенцев, я понял, кто ты есть: случайное сходство не дало бы тебе боевых умений Святого Мака.
– Святой Мак? А кто это… – начал Гай и тут же прикусил язык, покраснел и спросил, меняя тему и старательно скрывая смущение:
– Мой отец, он что, тоже умер?
– Он ушёл.
– Что значит «ушёл»? Этот Святой Мак что, бросил нас с матерью? Хорош святой…
– Он не знал ни о твоём рождении, ни даже о том, что ты должен появиться на свет. А «ушёл» – это значит «вернулся в свой мир».
– Вернулся в свой мир? – в голосе Гая было столько неподдельного изумления, что Док невольно улыбнулся.
– Это очень длинная история, парень, и пересказать её тебе в двух словах невозможно, особенно учитывая твою, гм, малоинформированность о не таком уж давнем прошлом нашей славной Республики. А времени у нас мало, или даже вовсе нет – Ночная Смерть может придти сюда в любой час.
– Неужели и здесь нет спасения от этой болезни?
– Это не болезнь, Гай, это гораздо хуже. – Зенту помолчал. – Кажется, мне удалось выяснить причину этой «болезни». И это кому-то очень сильно не понравилось, поэтому-то я и оказался здесь. Надо поесть, – Док посмотрел на пакет с пайком, который он так и держал в руке. – Ты ешь, а я буду рассказывать.