Аким быстро выковыривает из коробки патроны, вставляет их в пенал. Передёрнул затвор. Готов. Он видит ещё сколопендр, но эти далеко.
И тут снова заговорил пулемёт:
Пам-м-бам-бам…
И почти сразу:
Фр-р-р-фр-р-р-фр-р-р…
Какой приятный звук создают пули, разрывая воздух, от этого звука сразу становится спокойней: Музыка.
И тут ожил эфир, раньше говорили в основном пулемётчик, он и взводный, остальные слушали внимательно, и даже напряжённо, а теперь заговорили почти все сразу.
— Червяки радом, много…
— У меня черви…
Динамики в шлеме донесли до его ушей как затарахтели винтовки. Дружно. Сразу. Заползли, значит, и на камни, сколопендры.
— На стене, на стене! — орал кто-то.
— Их тут куча! Куча! Слышите?
— Да слышат все.
— Их под… там внизу… сотни.
— Гранаты, вниз кидайте, ну…
— Кидаю…
Саблин задирал голову, пытаясь понять как там на верху дела. Но видел он не много, ровные стены скал, и… карабкающихся по камням белых сколопендр. Он даже подумывал пострелять по ним, ему снизу они были хорошо видны…
— Кидаю…
Знакомый звук взрыва. Так негромко хлопает граната: фугасная «единица». Саблин ещё до начала всей этой кутерьмы выложил четыре таких перед собой. Ещё один, ещё, ещё. Десятки взрывов катятся вдоль подножья скал, что возвышаются над песком. От них разлетается грунт вперемешку с кусками белёсых тел.
— Они уже тут, наверху… — удивлённо кричит кто-то.
— Где? — тут же отзывается другой казак.
— Да везде, — раздражённо отвечает третий.
Винтовочный огонь только разгорается, Аким не понимает, что там на камнях происходит. А ему и не до этого.
В двух метрах от него средних размеров сколопендра остановилась, раскорячив сотню своих чёрных лап как можно шире, словно вцепилась ими в грунт, для крепости. Выгнула, подняла над землёй четверть своего тела так, что Саблину было видно её голубоватые внутренности под прозрачным брюхом, и выпустила из-под чёрных жвал в него тонкую струю под хорошим напором. И Аким только и успел машинально поднять левую руку, как бы закрывая лицо. Хотя лицо-то у него спрятано за забралом.
А струя, почти вся, попадает в край щита, разлетается не крупными брызгами. И брызги уже летят ему на рукав пыльника. Он видит, как эти капли на крепкой и влажной от дождя ткани сначала превращаются просто в тёмные, мелкие кружки. А потом от них начинает идти пар, белый дымок, и тут же они начинают чернеть.
Дальше он не смотрит, поднимает голову и вовремя, сколопендра уже в метре от него. Раззявила свои клещи-жвала, тупая тварь, думает прокусить броню, которую не пробивает десятимиллиметровая пуля со ста шагов. Он с удовольствием нажимает на курок.
Пах-х…
— Жри, червяк, — тихо говорит он, глядя как вся верхняя часть твари разлетается брызгами. Он даже не успел передёрнуть затвор, как увидал, что ещё одна струя летит в него, теперь она была точнее, но была она на излёте. Только несколько капель достаются ему.
Пах-х…
И ещё одна разлетается брызгами. И ещё, и ещё. Их тут много успело подобраться к нему. И ещё. Всё, пенал дробовика пуст.
Но и мерзости этой поблизости нет. Поблизости! Именно, что поблизости, а на подъёме, там ниже на пятьдесят метров их десятки, десятки. И пулемёт Сашки Каштенкова уже не справляется.
Бьет не переставая и не справляется.
Быстро Аким загребает из коробки патроны всей пятернёй.
Раз, два, три, четыре. Четыре патрона в пенале. Затвор. Один уходит в ствол. Пять. Пять патронов в дробовике. Как положено.
Глава 15
Всё это он делает, как делал тысячи раз. Для того чтобы зарядить своё, родное уже оружие, ему не требуется смотреть на него. Смотрит он, не отводя глаз, как проворно бегут по склону вверх эти мерзкие существа.
— Ну ладно, — тихо говорит Саблин, поднимая заряженный дробовик. — Поглядим.
Выстрел-затвор. Выстрел-затвор. Выстрел-затвор. Выстрел-затвор. Выстрел.
Только гильзы вылетают, падают под ноги в окоп или вовсе летят вниз с обрыва.
Первые пять сколопендр, что к нему бежали, разорваны, а те, что бежали за ними, обедают первыми.
Ни одного промаха, по-другому и быть не может.
Есть несколько секунд.
Раз, два, три, четыре. Четыре патрона в пенале. Затвор. Один уходит в ствол. Пять. Пять патронов в дробовике, как положено. Он готов. А в наушниках всё больше шума выстрелов, всё больше разговоров.
— Заразы, да сколько ж вас тут…
— Ранен, — звонко выкрикивает один казак.
— Да как так-то? — раздражённо рычит взводный.
— Обварила меня, гадина!
— Так ты ж в броне!
— Под крагу струя попала, перчатка сгорела, — поясняет раненый, видно, стискивая зубы от боли.
— Медика… Медик, ты где? К раненому, быстро, — орёт прапорщик.
Саблин медик, ну немного. Но он сейчас далеко.
А сколопендры к нему близко, спешат, торопятся, родичей уже доели. Да что им, пять родичей, когда их на подъёме уже сотни, и бегут вверх, торопятся.
Выстрел-затвор. Выстрел-затвор. Выстрел-затвор. Выстрел-затвор. Выстрел.
Он снова лезет в коробку с патронами.
И от Саши Каштенкова слышит чёткое и сухое:
— Лента!
Обалдеть, пулемёт уже две ленты расстрелял. Когда успел? Ведь только все началось.
Раз, два, три, четыре. Четыре патрона в пенале. Затвор. Один уходит в ствол. Пять. Пять патронов в дробовике, как положено.
— Лента готова! — говорит Микольчук.
Саблин тоже готов.
Пам-м-бам-бам…
Снова заговорил пулемёт.
Первые пули ударили недалеко от Саблина, смешав с песком тех сколопендр, в которых он уже собирался целиться. А потом полетели ниже, туда, к началу подъёма.
Но и Акиму работы хватало. К нему тоже ползли, ползли и ползли.
Выстрел-затвор. Выстрел-затвор. Выстрел-затвор. Выстрел-затвор. Выстрел.
Как положено пластуну. Ни одного промаха.
А вверху, на камнях, там что-то странное происходит. Среди винтовочных выстрелов, взрывов гранат уже не слышно, а вот резкие хлопки пистолета Саблин различал. И ещё остервенелую ругань хорошо слышал.
— Прапорщик, — кричит кто-то, — вызывай поддержку.
— Умный больно, без тебя не знаю, что делать, — злиться прапорщик.
— Так будет поддержка? Обещали миномёты!
— Не отвечают соседи, никто не отвечает, — говорит взводный.
Раз, два, три, четыре. Четыре патрона в пенале. Затвор. Один уходит в ствол. Пять. Пять патронов в дробовике, как положено.
Аким готов.
— И что делать будем? — этот вопрос уже с претензией, казаки уже злятся, как будто прапорщик во всём этом виноват.
— Червяков стреляй, вот что! — орёт прапорщик. — Стреляй червяков.
— Медика, медик есть? — кричит кто-то.
Саблин медик. Имеет опыт, но сейчас… Он должен защищать пулемёт, а до камней ему далеко.
Выстрел-затвор. Выстрел-затвор. Выстрел-затвор. Выстрел-затвор. Выстрел.
Дробовик пуст.
— Медик, ты где? — ревёт взводный.
— Иду, сейчас.
— Да сколько ж их тут?
— Вот так съездили на эвакуацию.
— По делу говорим, — злиться прапорщик Мурашко, — эфир не засоряем.
А Саблин опять тянет патроны из коробки.
Раз, два, три, четыре. Четыре патрона в пенале. Затвор. Один уходит в ствол. Пять. Пять патронов в дробовике, как положено.
Дробовик готов.
— Лента, — опять сухо говорит пулемётчик. Он вроде как спокоен это хорошо, хоть кто-то должен быть спокоен.
— Сейчас, — отзывается второй номер пулемёта.
А Саблин стреляет в приближающихся тварей, которых не становится меньше.
Выстрел-затвор. Выстрел-затвор. Выстрел-затвор. Выстрел-затвор. Выстрел.
Он уже тянется за новой порцией патронов. А Каштенков вдруг орёт:
— Лента, — и на этот раз в его голосе и намёка нет на спокойствие.
— Бегу, бегу, — говорит Микольчук.
Почему второй номер не подал ленту? Саблин, заражая дробовик, оборачивается посмотреть:
Микольчук, стоя на одном колене, из винтовки расстреливает одну за другой сколопендр, что забираются с правой стороны по обрыву и вылезают прямо рядом с пулемётом, далеко за спиной Саблина. Микольчук уже убил несколько штук. Наконец они кончаются, и второй номер расчёта кидается к пулемёту. Хватая на бегу упаковку с лентой. Нет, быть такого не может, чтобы эти твари думать могли. Просто так получилось.
Раз, два, три, четыре. Четыре патрона в пенале. Затвор. Один уходит в ствол. Пять. Пять патронов в дробовике, как положено.
Дробовик готов.
А на камнях треск выстрелов, редкие хлопки гранат, мат в наушниках. И главное — Аким не слышит взводного.
А вот шипение рядом с сбой он слышит, и снова струя летит в него, вот дурак, нельзя отвлекаться, нельзя отворачиваться. Хорошо, что щит додумался бруствером поставить, половина в щит попадает. И ещё одна справа по стене забралась. Тоже брызжет, падала.
Выстрел-затвор. Выстрел-затвор. Выстрел-затвор. Выстрел-затвор. Выстрел.
Ни одного патрона мимо. Снова пятернёй в коробку с патронами.
И когда уже пальцы привычно вставляют первый патрон в пенал, он чувствует, как поехала его правая нога, словно песок под ней ссыпался в обрыв. Он взглянул вниз…
Вздрогнуть от неожиданности, конечно, можно, но вот пугаться и терять самообладание никак нельзя. Даже если твою ногу зажали чёрные жвала самой большой сколопендры, которую ты видел. Это существо поднялось, по стенке обрыва, засунуло свою башку в трещину, из которой Саблин соорудил себе окоп.
Видно, всю свою страшную кислоту она где-то уже потратила и теперь вцепилась ему в башмак, пытаясь раздавить его своими чёрными и острыми клещами. Дура, это башмак из пеноалюминия и карбида титана, рассчитан на взрыв противопехотной мины.
Аким быстро достаёт из кобуры на бедре пистолет. И промеж рядов чёрных глаз-бусин, слава Богу, пистолет не на предохранителе, раз, два…
Два выстрела в коричневую противную башку.
Жвала разжались, и сколопендра, вихляясь, «вытекает» в дыру из которой вылезла. Летит вниз. Он даже не взглянул в ту сторону.