о сто шестьдесят башен. Искусные ремесленники, зодчие и каменотесы, живописцы и золотых дел мастера внесли свой вклад в украшение великолепного города, которому надлежало воплотить в себе все величие династии, считавшей богатства сотнями миллионов и не скупившейся на затраты, показывая свои сокровища всему свету. О том, какой отрадой представал взору Багдад, сотворенный Мансуром, могут рассказать стихи,[91] описывающие павильоны другого владыки.
В колоннах пальм пустынные аллеи
На солнце спят. Серебряные струи
Переливают через край бассейна,
Где блещет чешуя проворных рыбок,
Похожих на монетки. Тут же рядом,
Засунув длинный нос свой в чашу лилий,
Стоит журавль. Среди недвижных пальм
Расстелен шелковый ковер бесценный.
И волоча серебряную цепь,
Проходит лань по россыпям цветов.
Цветы любых оттенков, ароматов —
Они повсюду! Пышут жаром розы,
Горят в траве тюльпаны огневые,
Как будто снег, рассыпаны нарциссы,
И с них роса жемчужная сбегает.
А за лугами, в дымке, еле виден
Евфрат великий — Вавилона воды.
(Перевод с английского)
Тщеславное желание возвеличить новую столицу привело к запомнившемуся надолго конфликту, оставившему о себе память не только в истории, но и литературе.
Как повествует история, во время халифата Аббаса ко двору из Хорасана приехал с визитом представитель знатного персидского рода Бармакидов по имени Джаафар, который подарил халифу перстень с ядом, пояснив, что в случае нужды он может сослужить владельцу службу. Его сын Халид стал главным визирем еще при Аббасе и продолжал занимать ту же должность у Мансура. Семья обладала несметным богатством, а Халид мудростью, красноречивостью, чистосердечием и храбростью превосходил в те времена любого. И столь велико было влияние Халида, что когда Мансур с головой ушел в строительство Багдада и предложил выкрасть в Мадайне, из дворцов Хосрова, великолепные колонны, Халид посмел возразить. С мудростью изворотливого политика он заявил, что разрушить знак величия Персии означало бы уничтожить доказательства мощи ислама, который одержал над ней верх. Датой основания Багдада принято считать 762 год. Возражения Бармака сочли убедительными, и дворец персидского правителя трогать не стали.
Правнуки Али заявляли о себе то в Мекке, то в Ираке, то в Хорасане, то в Египте, не упуская шанса устроить набег и что-нибудь прихватить у халифа. Мансур тщетно пытался найти место, где они укрывались. Он знал, что, потеряв свои привилегии, они рассчитывали получить свое, помогая Муслиму утвердить династию Аббасидов, что они затевают месть и со временем непременно воспользуются подходящим случаем. В 762 году такой случай, как они полагали, настал, и один из них, по имени Мухаммед, отрыто заявил, что имеет право быть халифом в Медине, где у него набралось приличное количество сторонников. Мансур послал против него армию. Мухаммед был разбит и уничтожен, однако его последователи в Ираке сочли себя достаточно сильными, чтобы отомстить за его смерть. Они возвели на престол в Басре брата покойного, Ибрагима, и он выступил во главе войска против Куфы. Тем не менее ему не суждено было превзойти брата на поле брани: пущенная наугад стрела пронзила ему шею, и он погиб. А вместе с ним навек ушли все надежды Алидов наверстать упущенное. Мансур распорядился, чтобы города Куфа и Басра были окружены стенами и охранялись бы гарнизонами, достаточными, чтобы приструнить переменчивых жителей в случае, если тем вдумается встать на сторону нового возмутителя спокойствия. Потом начались беспорядки в Африке, и туда была послана армия, которая загнала взбунтовавшихся берберов в горы. Вскоре они, тем не менее, стали возвращаться, и тогда военачальник сарацин сурово, но, как полагают, заслуженно им отомстил (772 г.). Вскоре он подавил мятеж в Триполи (773 г.) и установил мир в этой части халифата, где, почти как в Хорасане, обстановка всегда была накалена.
Мансур тем временем вступил в ту пору жизни, когда земное существование на исходе, и он пожелал совершить прощальное паломничество в священный город. Своим преемником он назначил старшего сына Ису. Но перед тем как тронуться в путь он отказался от своего намерения и освободил сограждан от данной ему присяги. Иса отказался от притязаний под давлением Халида Бармака. В дальнейшем о нем говорили, что это человек, который был «завтра», но перешел в «послезавтра», так как вместо него был назначен младший брат Мехди, принявший присягу народа. Мансур тогда уже отправился в Мекку, но умер, не дойдя до города трех миль. Он был предан земле с соблюдением обрядов, подобающих при совершении паломничества (ихрам), а последние молитвы над его телом прочел внук Харун аль-Рашид (775 г.). Мансур представлен арабскими историками как человек исключительной красоты, с блестящим умом, который омрачала только некоторая скупость, за что некоторые из его окружения весьма его порицали.
Весть о кончине халифа дошла через пустыню в Багдад за 11 дней, и знать тут же согласилась признать полномочия Мехди, как все и ожидали. Новый правитель оказался щедрым по природе, он проявил замечательное стремление заботиться о благосостоянии своего народа. Он не только окружал себя мудрыми политическими деятелями, но и лично принимал в своих покоях подданных, как мог, помогал им в их невзгодах. Он позволил многим заключенным, посаженным в тюрьму строгим Мансуром, выйти на волю. Пострадавшим по той же причине наместникам он дал возможность вернуться к своим обязанностям.
Не прошло и года со дня его воцарения на троне, как Мехди решил совершить паломничество в Мекку, и в ходе подготовки он позволил себе известную роскошь. Над путешествующим принцем и его свитой несли балдахин, защищающий от солнечных лучей. Множество верблюдов были нагружены снегом из Хорасана, предназначенным, чтобы освежать воздух. Были предприняты все мыслимые меры, чтобы избежать физических неудобств и обеспечить наиболее полное удовольствие от поездки. По прибытии в Мекку экстравагантность халифа стала еще более вызывающей: миллионы золотых монет, привезенных из Йемена и Египта, были розданы счастливцам; богатые покрывала были сняты с Каабы, а на их место водружены новые, из плотного шелка. В Медине тоже достроили и украсили мечеть, дабы она была достойна великого владыки. Не была забыта и дорога, ведущая в священные города: были поставлены камни, на которых обозначалось расстояние от
Багдада до Мекки; в удобных местах сооружены караван- сараи; для утоления жажды пилигримов были вырыты колодцы и водоемы; устроены перевалочные станции, где можно было сменить верблюдов и ослов, причем не только на пути к Мекке, но и в Йемен, так что пересылка срочных и важных официальных депеш могла быть быстрой и надежной. Вот на такие расходы пошел Мехди, заботясь о благе государства.
Но не всегда, однако, под сенью его знамен царило спокойствие. И первыми выступили против щедрого государя в бунтарском Хорасане (Провинции Солнца).
Здесь день извечно брал свое наголо,
Здесь Солнце восходящее встречала
Жемчужина Востока — Хорасан,
Где дети солнца — все цветы и фрукты,
Как яркие халаты персиян, Цвели.
У стен дворца халифа будто,
Журчащий, звонкий, буйный караван,
Петлял Мургаб, чистейший из ручьев,
Как пилигрим, не ведая оков.
Здесь восседал на троне самозванно,
Сокрывшись в покрывале белотканном,
Пророк Моканна. Пламенным углем
Пылал мертвящий взор — исчадие ада,
Немилосердным, дьявольским огнём,
Но лик Моканны был сокрыт от взгляда
Ненастной ночью и погожим днём.[92]
(Перевод И. Трояновского)
Так поэт представляет читателям Хакима, прозванного Моканна, «пророка под покрывалом», возглавлявшего в то время в Хорасане тайную секту. Прозвище его вызывало в памяти правление Муслима, от которого Хаким, должно быть, узнал то, что ему было известно об исламе. Он появился в 670 году и стал утверждать, что Аллах воплощался в Адаме, Ное, Муслиме, а теперь вот — в нем. Его последователи стали злейшими врагами мусульман и совершали разбойничьи набеги на их территории. Мехди послал против них армию, и столь велика была ее численность, что, говорят, тридцать тысяч сторонников Хакима покинули поле боя, заранее видя, что их дело проиграно (ок. 779 г.) Запертый в своей твердыне, Хаким отравил и сжег всю свою семью, после чего бросился сам в огонь и весь сгорел, за исключением волос. В оставленном им письме говорилось, что он вернется вновь в образе пожилого человека, скачущего верхом на сером звере, и еще долгие годы его второго пришествия ждали.[93]
Былая тяга к завоеваниям уступила место роскоши и удовольствиям, а армий халифата теперь едва хватало, чтобы поддерживать порядок внутри страны. Но Мехди все же был захвачен желанием, которое было весьма сильным в его предшественниках: отомстить Византийской империи. Первый отряд, который он отправил в этом направлении, вынужден был отступить в Сирию, хотя они успели дойти до города Дорилеум во Фригии, но успешную атаку на него произвести не удалось. На следующий год Мехди собрал огромную армию из крепких хорасан- ских солдат, сам встал во главе войска, оставив в Багдаде старшего сына, Хеди, и взял с собой Харуна аль-Рашида, который под началом Халида Бармака получил боевое крещение.
В 785 году Ирина, вдова Льва IV, стала править в Константинополе от имени своего сына, Константина V. Италия в результате завоеваний Карла Великого окончательно порвала с Восточной империей. Императрица понимала, что ее единственной надеждой на успешные завоевания было бы наступление на сарацин. Для этой цели она подготовила армию из 90 тысяч воинов. Мехди собрал не меньше и отправил вперед под командованием Харуна, с целью захватить владения императрицы. Победы сопровождали черное знамя Аббасидов, и вот наконец Ирина смогла разглядеть походные огни сарацин, ползущие вверх по крутым берегам Босфора. Последовало сражение за право владеть городом, и сарацины одержали победу. В ужасе Ирина стала умолять о мире, и в ответ на ее обещание выплачивать халифу ежегодно громадную, дань сарацины прекратили боевые действия. Сверх того, сарацины получили с собой в обратный путь проводников и провизию, а халифу удалось прихватить еще и тысячи пленников, животных, а также большую сумму наличных денег.