И ты
Не осознал, что это — лишь виденье?
Нет; я бы мог их осязать, их тронуть.
По ним глазами я скользил в надежде
Найти кого-нибудь, кого я раньше
Видал, — но нет! Все, обратясь ко мне,
В меня вперялись взором и никто
Не ел, не пил, — глядели. Стал я тоже
Подобен камню, им подобен: в них,
Как и во мне, дышала полужизнь,
Связавшая нас мерзким сходством, будто
Они частично ожили, а я
Частично умер, чтобы нам сравняться;
И наше бытие как бы висело
Меж небом и землей. Но лучше смерть,
Чем это прозябанье!..
А конец?
Застыв как мрамор, я сидел. И встали
Охотник с ведьмой, улыбаясь мне.
Гигантский лик, но полный благородства,
Мне улыбался — губы улыбались,
Взор был недвижен, — и старуший рот
Раздвинулся подобием улыбки…
Да, оба встали; призраки в венцах
Вскочили тоже, подражая старшим,
И в смерти обезьянства не забыв.
Но я сидел, пронизанный отвагой
Отчаянья, и, страх прогнав, смеялся
В лицо теням. Тогда… тогда охотник
Мне руку протянул; ее схватил я
И сжал — она растаяла, и сам он
Исчез, оставив память о себе,
Кого героем счел я.
Он героем
И был — отцом героев и твоим.
Да, Мирра… Но карга — она осталась
И прыгнула ко мне, и обожгла
Мне губы гнусным поцелуем, кубки
Свои свалив налево и направо;
Казалось, яд из них потек двумя
Ручьями мерзкими; она же льнула
Ко мне; а тени — ряд недвижных статуй —
Стояли вкруг, как будто в храме; лезла
Она ко мне, и отбивался я,
Как если б не потомком был я дальним,
А сыном, кто убил ее за грех
Кровосмешенья. А потом… потом
Тошнотный хаос образов безликих
Нахлынул: я был мертв — и ощущал,
Зарыт — и выполз, пожран был червями
И в воздух брошен, прокалясь в огне!
А дальше все неясно; помню только —
К тебе я рвался в этой агонии,
Искал тебя; проснулся — и нашел!
Меня всегда найдешь с тобою рядом
И в этом мире и в другом, коль есть он.
Но позабудь о снах твоих: они —
Плод передряг недавних, изнуривших
Тебя таким трудом, что надломил бы
И самых стойких.
Лучше мне теперь.
Ты вновь со мной, и кажется мне сон мой
Небывшим.
Входит Салемен.
Как?! Уже проснулся царь?
Да, брат, и лучше бы не спать мне вовсе.
Все предки мне предстали и, казалось,
Меня к себе хотели утащить.
Там и отец мой был, почему-то
Держался в стороне. Меня покинув
Меж ловчим, первым в нашем роде, и
Мужеубийцей той, кого великой
Зовете вы.
Так и тебя зову
Теперь, когда ты с ней сравнялся духом.
Я предлагаю выступить под утро
И вновь ударить на бунтовщиков:
Мы их отбили, но не растоптали.
Заря близка?
Два-три часа до света;
Поспи еще и отдохни.
Ну, нет,
Не этой ночью! Долгие часы
В ужасных снах провел я.
Час, не больше.
Я здесь была. Тяжелый час, но — час.
Нам лучше посоветоваться: завтра
Мы выступаем.
Да; но раньше я
О милости прошу.
Изволь, что хочешь.
Не торопись, а выслушай. Но только
Наедине со мной.
Я выйду, князь.
Твоя раба достойна стать свободной.
Свободной? Трон со мной делить достойна!
Терпенье, царь; трон занят, и о той,
С кем делишь ты его, и речь веду я.
Как? О царице?
Именно. Поскольку
Опасно здесь, ее с детьми ты должен
Отправить в Пафлагонию,[21] где Котта,
Наш родич, правит. Сыновья твои
Там уцелеют, сохранив права
На царство, если…
Если я погибну,
Что может статься… План хорош. Отправь, их
С конвоем верным.
Все уже готово;
Галера по Евфрату их свезет.
Но пред отъездом ты не повидал бы…
Детей? Боюсь душою ослабеть,
А бедные малютки станут плакать;
Чем их утешить, кроме обещаний
Пустых да неестественных улыбок?
Притворство не по мне!
И чувство тоже?
Не верю!.. Словом, пред разлукой вечной
Царица просит повидать тебя.
К чему? Зачем? На все согласен я,
Что ей угодно, только не на встречу.
Ты женщин знаешь или должен знать:
Ты столь прилежно изучал их; если
Желанье их коснется жизни сердца,
Оно дороже чувству иль мечте,
Чем внешний мир весь, целиком. Я также
Сестры не одобряю. Но она
Так хочет; мне она — сестра; ты — муж ей:
Окажем эту милость?
Бесполезно;
Но пусть придет.
Пойду за ней.
Так долго
Мы были врозь — и вновь сойтись! Теперь!
Когда мне вдосталь горя и заботы
Для одного, ужель делить мне скорби
С той, с кем любовь я перестал делить?
Возвращается Салемен с Зариной.
Сестра, смелей! Высокой крови нашей
Не унижай волненьем, вспомни — кто мы.
Мой государь, царица здесь!
Оставь нас.
Как хочешь.
С ним — одна! Как много лет,
Хоть молоды мы, провела я в скорбном
Вдовстве души. Он не любил меня…
Он изменился мало; изменился
Ко мне одной… Зачем же я все та же?
Молчит он; чуть взглянул он, и — ни слова,
Ни взора. А ведь был и взор, и голос
Столь мягок! Равнодушен, но не жесток…
Мой государь!
Зарина!
Нет Зарины;
Не говори «Зарина»; это слово
Стирает долгие года и то,
Что удлиняло их!
Теперь уж поздно
Былые сны припоминать. Не надо
Упреков — хоть в последний раз.
И в первый —
Ты никогда не слышал их!
Да, правда;
И этот мне укор больнее, чем…
Но человек не властен ведь над сердцем.
И над рукой. Ты ж руку взял и сердце.
Твой брат сказал, что ты искала встречи