Какой-то лабиринт угроз и тайн.
Ну, Салемен всегда такой, ты знаешь;
Но человек он честный. Перестанем;
Подумаем о пире.
Не о пире, —
Не время! Мудрых предостережений
Ты не отверг?
И ты боишься?
Я —
Гречанка; мне ль бояться смерти? Я —
Рабыня; мне ль свободы устрашиться?
Так почему бледнеешь?
Я — люблю.
А я? Тебя люблю я больше жизни
Моей короткой, больше всей державы
Колеблемой, — но не дрожу я.
Значит,
Ты ни себя не любишь, ни меня:
Любя другого, и себя ведь любят —
Ради него… Все это безрассудно:
Нельзя терять впустую жизнь и трон!
Терять! Но кто же, дерзкий, посягнет
На них?
А кто попытки убоится?
Коль сам себя забыл их царь — никто
О нем не вспомнит!
Мирра!
О, не хмурься!
К твоей улыбке так привыкла я,
Что горше мне суровый вид, чем кара,
Быть может, возвещаемая им.
Царю — я подданная, господину —
Рабыня, человека — я люблю,
Охваченная роковым влеченьем!
Гречанка, ненавижу я монархов;
Рабыня — цепи; ионийка, я
Унижена любовью к иноземцу
Сильнее, чем оковами. И все же
Люблю тебя! И если той любви
Хватило, чтобы душу переделать,
Ужель она откажется от права
Тебя спасти?
Спасти? Ты так прекрасна!
Люби меня, люби, а не спасай!
А без любви — где сыщешь безопасность?
Про женскую любовь я говорю.
Жизнь человек сосет из женской груди
И учится словам из женских уст;
И первый плач близ женщины смолкает,
И женщина последний слышит вздох:
Мужчины нарушают долг печальный
Быть при вожде в его последний миг!
О, златоустая! Звучит твой голос
Как музыка — трагическою песнью,
Которую так любят у тебя
На родине, ты говорила. Плачешь?
Не надо!
Я не плачу. Но — молю —
Не говори о родине моей.
Но ты сама нередко…
Правда, правда;
Мысль вечная невольно ищет слова;
Но речь других о Греции — мне нож!
Молчу… Меня спасти ты хочешь; как же?
Уча спасти не одного себя,
Но всю страну огромную от худшей
Из войн — братоубийственной войны.
Но я, дитя, все войны ненавижу;
Живу я в мире, в радостях; чего же
Еще?
Ах, царь! С обычными людьми
Нужна нередко видимость войны,
Чтоб сущность мира охранить; царю же —
Порою страх внушать, а не любовь.
Но я искал любви.
А не внушил
Ни страха, ни любви.
Тебя ль я слышу?
Речь — о любви народа, себялюбца;
Народу нужен страх перед законом,
Не гнет: о нем не должен думать он;
А думает — пускай его считает
Защитою от худшего, от гнета
Страстей. А царь вина, цветов, пиров,
Любви — вовек не сыщет славы.
Славы!
А слава — что?
Спроси отцов-богов.
Они молчат. О них жрецы болтают,
Стремясь подачку выпросить на храм.
Взгляни в анналы тех, кто создал царство.
Я не могу: они в крови. К тому же
Империя основана, а большей
Не нужно мне.
Ты эту сбереги.
Ее мне все ж для наслаждений хватит…
Идем к Евфрату, Мирра: чудный вечер;
Галера ждет, и павильон разубран
Для пиршества ночного и такою
Сверкнет красой и блеском, что и звезды
Небесные увидят в нем звезду!
И, свежими увенчаны цветами,
Возляжем мы с тобой подобно…
Жертвам.
Нет, как цари, как пастухи-цари
Былых времен, не знавшие венцов
Прекраснее цветочных, а победы —
Лишь мирные, бесслезные… Пойдем.
Входит Панья.
Вовеки жить царю!
Ни часом дольше,
Чем он любить способен. Ненавижу
Такой язык: жизнь делает он ложью,
Прах вечностью маня! Ну, Панья, быстро.
Мне Салемен велел возобновить
Его мольбу к царю: хотя б сегодня
Дворца не покидать; он, возвратясь,
Даст объясненья смелости своей,
Которые, быть может, оправдают
Его вмешательство.
Я, значит, в клетке?
Уже в плену я? Мне запретен воздух?
Ответишь Салемену: хоть бы вся
Ассирия бурлила мятежом
Вкруг этих стен, — я выйду!
Повинуюсь,
Но…
Выслушай, властитель! Много дней
И месяцев провел ты в сладкой неге
В глуби дворца, ни разу не представ
Перед народом, рвущимся к царю;
Ему не показался ты; сатрапов
Не проверял; богам не поклонялся;
Оставил все на произвол судьбы;
И все в стране — все, кроме зла, — уснуло!
И ты не хочешь день еще помедлить —
Лишь день, который, может быть, спасет?
Немногим верным не подаришь суток —
Для них, для предков, для себя, для малых
Наследников твоих?
Она права.
Князь Салемен так торопил меня
Предстать перед твоим священным ликом,
Что я дерзну к ее словам добавить
Мой слабый голос.
Нет!
Но для спасенья
Страны твоей!
Оставь!
Для всех, кто верен
Престолу, кто сомкнутся вкруг тебя
С твоей семьей!
Все это бредни. Где
И в чем опасность? Это Салемен
Придумал — показать свое усердье
И доказать, сколь он необходим.
Внемли совету, всем святым молю!
Дела на завтра.
Или смерть сегодня.
Так пусть придет нежданно — средь веселья
И нежности, восторгов и любви!
Не лучше ль пасть, как сорванная роза,
Чем вянуть?