Шальнов вдруг срывается с места и бежит вслед за Савеловым:
— Подстрахую капитана! — кричит он оставшимся.
Вертолеты, будто собаки-ищейки, крутятся на месте, рыскают хищными носами из стороны в сторону. Несколько пулеметных очередей, посланных снизу из-за камней, заставляют их подняться выше скалы и зависнуть над снежным гребнем.
— Почему они не стреляют? — недоуменно спрашивает Савелов у упавшего рядом Шальнова.
— Пытаются высмотреть, с нами ли американец, или ищут площадку для десантирования, чтобы взять нас живыми, — отвечает тот, не отрываясь от прицела автомата.
— Ах, они нас живыми хотят?! — восклицает Савелов. — Ну нет, чурки чернозадые! Не дождетесь! Такой радости мы вам не доставим!
Вскочив на ноги и выпрямившись во весь рост, он бьет из пулемета от бедра по ближнему вертолету.
— Ложись, капитан! — дергая Савелова за штанину, орет Шальнов. — Дохлый номер — у них на брюхе броня!
Действительно, очередь Савелова лишь высекает снопы искр из отсвечивающего стальным блеском брюха зависшего вертолета. Однако после савеловского нападения все три «Апача» вдруг, как по команде, опускают носы и, увеличивая скорость вращения лопастей, устремляются в атаку. Все более набирая скорость, окутываясь дымными вспышками очередей крупнокалиберных пулеметов, они друг за другом пикируют прямо на Савелова и Шальнова.
— Мордой в землю! — орет Шальнов и, сбив Савелова с ног, подминает его под себя.
Треск очередей крупнокалиберных пулеметов страшным грохотом ударяет в отвесные скалы. На склоне вздымаются фонтаны снега, скрывая капитана и Шальнова от бойцов, залегших за камнями, сплошной матовой ледяной завесой. Когда снежный туман опадает, оказывается, что поверхность ледника вся сплошь, вкривь и вкось, будто поле пьяным трактористом, распахана глубокими прерывистыми бороздами.
«Апачи», развернувшись над ущельем Шайтана, с ходу бросаются в новую атаку. На этот раз их пулеметы, выплюнув несколько очередей, замолкают, зато от фюзеляжей отделяются и устремляются к леднику огненные стрелы. Полыхающие валы от разрывов ракет «воздух — земля» накрывают склон и разбиваются об отвесные склоны скал.
Крутанувшись над снежным гребнем и выпустив по нему еще пару огненных стрел, «Апачи», снова выстроившись веером, уносятся к ущелью. Оглохшие Савелов и Шальнов некоторое время не могут поверить в то, что огненный смерч пронесся мимо, не задев их. Они вскакивают на ноги и бьют вслед вертолетам из двух стволов, не слыша нарастающего грохота за спиной...
...От многочисленных взрывов снежный гребень срывается со скал и с пушечным грохотом обрушивается с трехсотметровой высоты на ледник, увлекая за собой груды камней. Огибая верх склона, на котором в ужасе застыли Савелов и Шальнов, снося на своем пути деревья, кустарники и выворачивая камни, за которыми рассредоточилась группа, лавина в клубах снежного вихря катится по склону вниз. Следом за первой лавиной в склон ударяется вторая и поверх первой устремляется к ущелью Шайтана.
Когда опадает клубящийся снежный вихрь, Савелов и Шальнов, переглянувшись, бросаются к тому месту, где прятались остальные бойцы. Но там лишь девственно-белый снег и никакого намека на то, что хоть кто-то остался в живых. Шальнов, а за ним и Савелов снимают береты и опускают головы.
— Как теперь жить!.. — с выступившими на глазах слезами шепчет Савелов и замолкает от сотрясших его тело рыданий. — Как мне теперь жить, старлей?.. — корчась от рыданий у ног оцепеневшего Шальнова, задыхаясь, вопрошает он.
— «...Не скажут ни камень, ни крест...» Не они первые — не они последние, капитан!.. — отворачивая лицо в сторону, выдавливает Шальнов. — Война, она кошка драная — в кого, как и когда вцепится — поди угадай!.. — добавляет он и оглядывается в сторону ущелья Шайтана, откуда несется глухой, раскатистый взрыв.
— Похоже, майора Сарматова причесывают, бляди! — прислушавшись к гулу вертолетов, говорит Шальнов и втягивает голову в плечи от внезапно обрушившегося с неба рева турбин краснозвездных Су-27, «сухариков», серебристыми молниями вынесшихся из-за скал. — Наши!.. Сейчас и их причешут в хвост и в гриву! — кричит он, помогая Савелову встать на ноги.
— Надо взглянуть — может, жив кто-нибудь! — сквозь рыдания говорит вконец раскисший Савелов и тянет Шальнова к снежному завалу высотою в многоэтажный дом.
Тот со злостью вырывает руку, кричит срывающимся от злости и безысходности голосом:
— Ты что, не понимаешь, капитан?.. На них!.. Прямо на них оба раза ухнуло! Слепой, что ли, Савелов?!
Еще раз оглядевшись вокруг, Савелов окончательно сникает.
— Ты прав! — убитым голосом говорит он, и снова его спина содрогается от рыданий. — Как мне теперь жить, скажи, старлей? — ударяясь лбом о лед и раскачиваясь из стороны в сторону, хрипит он.
— Хватит пузыри пускать, капитан! — пытается привести его в чувство Шальнов. — Что бы ни случилось, у нас есть приказ майора Сарматова. И его надо выполнять!
— Какой уж теперь приказ? — выдыхает Савелов.
— Тот же, что и прежде, — на перевале вызвать огонь на себя... и, если повезет, дойти до наших.
— Ноги меня не держат, старлей. Я... я не могу... — стонет Савелов.
— А ты — через не могу! — рявкает на него Шальнов, взводя затвор автомата. — Не возьмешь себя в руки — пристрелю и уйду один.
— И ты сможешь это сделать? — поднимает Савелов на него мгновенно высохшие от слез глаза. Перехватив непреклонный взгляд Шальнова, Савелов понимает, что тот действительно пристрелит его и даже, наверное, не пожалеет об этом. Савелов опускает голову. — Значит, ты ребят на мою совесть записал?! — полувопросительно, полуутвердительно говорит он.
— Важно, что ты сам об этом думаешь, — с горькой усмешкой ответил Шальнов. Кинув прощальный взгляд на снежно-каменное месиво, похоронившее под собой группу, он закидывает за плечи рюкзак и, опираясь на автомат, медленно идет в сторону перевала.
Савелов некоторое время смотрит ему вслед, потом переводит взгляд на скалы, за которыми исчезают, словно сказочные птицы, «сухарики».
— Эй, подожди-и-и-и! — кричит Савелов, когда гул истребителей стихает за заснеженными вершинами хребта.
Шальнов останавливается, но не поворачивает головы. Савелов начинает карабкаться по ледяному склону и наконец оказывается рядом с лейтенантом. Взглянув в лицо Шальнова, Савелов отшатывается — настолько оно отчужденное.
— Лучше не задавай никаких вопросов, — сухо предупреждает он Шальнова. — Я, знаешь ли, сам себе генеральный прокурор и верховный судья...
Солнце в зените. Оно вовсю поливает непереносимо ярким светом снежно-белый перевал и отбрасывает короткие угольно-черные тени от двух бредущих по перевалу фигур. Дойдя до седловины, стиснутой с обеих сторон отвесными скалами, идущие, не сговариваясь, оглядываются в сторону ледника и ущелья Шайтана, затем переводят взгляд на величественные снежные хребты, расстилающиеся за перевалом, на севере.
— Ну, что, пора шуметь, капитан! — Шальнов показывает на снеговые козырьки над стиснувшими перевал скалами. — Эти сугробы нам очень даже на руку...
— Да, да, пора! — отзывается Савелов, доставая портативный радиопередатчик.
Шальнов качает головой и лезет в рюкзак.
— Подожди, капитан — сначала мое соло, — говорит он, раскладывая на снегу четыре противотанковые мины в пластиковых оболочках. Чуть позже к ним прибавились взрыватели, мотки бикфордова шнура и две упаковки пластицидной взрывчатки.
— Жди меня вон за той горкой! — показывает Шальнов на выступающий из-под снега небольшой утес за перевалом. — Пока я это горло закупоривать буду.
— Думаешь, получится? — с сомнением в голосе спрашивает Савелов, опасливо косясь на снежные козырьки.
— Я не Сашка Громыхала, но попробую, — пожимает плечами Шальнов и вновь кивает за перевал. — Дуй, говорю, до горы, капитан!
Неуклюже топая по насту и часто оглядываясь, Савелов спускается к утесу. Шальнов тем временем устанавливает мины в расщелинах скал по обе стороны седловины. Вкрутив в мины взрыватели, он кладет на них по упаковке пластицидной взрывчатки и тянет под перевал две жилы бикфордова шнура.
Убедившись, что огонь от покрытой парафином спички побежал по шнурам, он схватил рюкзак и, кувыркаясь, скатился по перевалу вниз. Несколько ударов, слившихся в один мощный взрыв, застали его на полпути между утесом и седловиной перевала.
Огромной силы взрывная волна, накатившаяся вперемешку со снежным вихрем, скрывает Шальнова от наблюдающего за происходящим из-за утеса Савелова. Вслед за взрывами на седловину с двух сторон с пушечным грохотом обрушиваются снежные лавины с сорванными с утесов многотонными каменными глыбами и, как пробкой, закупоривают перевал.
— На лошадях Абдулло здесь теперь не прорвется, а на своих двоих им за нами не угнаться, да и не любят они соваться на ледники, — говорит появившийся перед Савеловым, как черт из табакерки, Шальнов. — Так что ноги в руки, капитан, и бегом вперед!
Проваливаясь через тонкий наст и оскальзываясь на многочисленных буграх, они, не оглядываясь, направляются на север. Туда, где сверкают алмазными гранями снежные вершины Памира...
Река то широко растекается по отмелям, то шумно бурлит между тесно сомкнувшимися скалами ущелья. Большой плот на удивление маневренно обходит торчащие тут и там из пенной воды каменные глыбы. Временами он ровно плывет по стрежню реки, иногда уходит к берегам под тень буйной растительности. Ловко орудуя вытесанным из бревна рулевым веслом, старик переходит с одной стороны плота на другую, направляя его по только ему известному фарватеру. Время от времени старик покрикивает на курдючных овец, сбивающихся на одной стороне плота и нарушающих этим его равновесие. Десятка два овец стараются держаться подальше от копен сочной зеленой травы у дощатого ограждения плота, под которыми укрыты люди...
Ненавязчивую красоту прибрежной природы вдруг нарушают остовы нескольких торчащих из воды грузовиков, бронетранспортеров и даже опрокинутый танк с разорванными гусеницами. Сарматов, лежащий под копной рядом с прикованным к нему американцем и наблюдающий за рекой сквозь щели в досках ограждения, говорит: