Человек в сером костюме довел генерала Толмачева почти до болотины. Кивнув на кусты, он отступил на шаг и будто растворился в клубах тумана. Генерал раздвинул кусты и отшатнулся — огромный, чепрачного окраса бладхаунд, злобно раздувая висящие полотенцами брылья, напружинил задние ноги для прыжка... Его хозяин, напряженно всматривавшийся в стайку резиновых подсадных уток у торчащей из воды осоки, бросил на генерала косой взгляд и негромко, но властно скомандовал:
— Абрек, стоять! Брата Сергея не узнал, что ли?!
Пес сразу потерял к генералу интерес и лег к ногам хозяина. Зато из недалекого шалашика пулей выскочил темно-шоколадный сеттер и, не церемонясь, кинулся лизать гостя прямо в нос. Отскочив в сторону, он посмотрел на него озорными глазами, не забывая мести роскошным хвостом по земле, стал повизгивать от своего собачьего счастья.
Его хозяин тем временем поднял коллекционную двустволку и навскидку выстрелил в выпорхнувшую из осоки утиную стаю. Два солидных селезня, растерзанные картечью, плюхнулись в осоку, а сеттер и бладхаунд с радостным лаем бросились за ними в воду.
Лишь приняв из пасти возвратившихся собак окровавленную добычу, хозяин наконец повернулся к гостю. Это был крупный, далеко не молодой уже мужчина с мощной шеей и властным угрюмым лицом. Прищурив серые, стального оттенка глаза, спрятанные за стеклами массивных очков, он некоторое время пытливо всматривался в лицо генерала, потом протянул широкую, как лопата, ладонь.
— Рад видеть тебя, брат! — сказал он и кивнул на собак: — Моя семья вся тут. Твои-то как?..
— Слава Богу, живы-здоровы!.. Вот мать наша совсем глухая стала — навестил бы!..
— Заеду!.. Это сколько же ей теперь?..
— Восемьдесят семь, брат!..
Павел Иванович разлил по фужерам коньяк. — За встречу, ваше превосходительство! — с иронией произнес он.
— Превосходительство! — откликнулся генерал. — А мне вчера, брат, наотмашь по сусалам врезали!
— Хм-м!.. От кого сподобился?
— От капитана! Он с одним лейтенантом из Афганистана через памирские ледники полуживым вышел. Донесение при нем такое было, что кровь в жилах стынет! — ответил генерал и протянул смятые листы бумаги.
Прочитав их, Павел Иванович чему-то усмехнулся и спросил:
— Майор Сарматов — знакомое имя. Не могу припомнить, откуда оно у меня на слуху...
— Мы его к Звезде Героя представляли, но, как говорит мой адъютант, мимо денег.
— Нас надо понять — его дела не для засветки. Сарматов... Сарматов... А, припоминаю... Это он, кажись, в соседнем с Никарагуа государстве фейерверк устроил?..
— Возможно... Но это далеко не весь его послужной список.
— Вот видишь!.. Тем более никакой огласки быть не должно...
— Павел, мне-то ты хоть можешь сказать, по какой надобности мою лучшую группу под откос пустили? — прервал брата генерал.
— Обстоятельства так сложились, — ответил тот, наблюдая за крикливым утиным семейством, хлопочущим в камышах.
— Как так? — продолжал упорствовать генерал.
— Очень просто... — задумчиво произнес Толмачев-старший. — Политбюро приняло-таки решение об уходе из Афганистана... Встал резонный вопрос: как уходить?.. Можно нанести массированный удар авиацией с аэродромов Союза и, пока афганцы будут очухиваться, уйти. Или, учитывая, что Восток — дело тонкое, уговорить их полевых командиров не стрелять нам в спину — за щедрый бакшиш, разумеется. Если принять первый вариант, то мы получим одни головешки от их городов и кишлаков и визг мировой общественности. Второй вариант тише, надежней и, сам понимаешь, намного дешевле. Но как узнать, кто из их полевых командиров чем дышит?..
— Так вот зачем понадобился американский полковник! — покачал головой генерал. — А я-то голову сломал!..
— Понял наконец? На нем агентура в отрядах духов...
— А чтобы ЦРУ не возникало, его надо было захомутать на афганской территории, так?..
— Прорабатывалось несколько сценариев, — пожал плечами Павел Иванович. — Но предпочтение после долгих сомнений все-таки отдали этому... ЦРУ планировало создать проамериканское правительство из самых непримиримых полевых командиров, но, судя по твоему донесению, вопрос с повестки дня теперь снят... Это косвенно подтверждается уступчивостью афганской делегации в Женеве. Матерый цэрэушник из колоды выпал, тоже плюс. Но в целом ты прав — мимо денег!
— Понятно... Меня сейчас другое интересует: куда запропастился наш любовник войны — этот героический майор вместе с американцем? Ни слуху ни духу от него. Одна надежда, что Сарматов — калач тертый... Если только не погиб он, то обязательно выберется, — вздохнул Сергей Иванович и, тряся донесением, вдруг меняя тон, жестко спросил: — Брат, ответь мне на вопрос: почему вертолет на точке рандеву истребителями не прикрыли?
— Все было согласовано с Генштабом, с командованием контингента, — начал объяснять Павел Иванович. — И вдруг накануне звонок из Кремля: «Вы что, мудаки, в Женеве переговоры, а вы на пакистанской границе костер разжигаете!» Вот и весь разговор!..
— А спрос с тебя, брат, ты крайний! — жестко, с нажимом сказал Сергей Иванович. — Задание провалено, группа, считай, погибла, едва не спровоцирован конфликт с Пакистаном, шум на весь мир, перед Наджибуллой пришлось шапку ломать... Да и у американцев лишний аргумент не в нашу пользу.
— Если бы не этот звонок! — воскликнул Павел Иванович, и в голосе его послышалось сожаление.
— Звонки из Кремля к делу не пришиваются, — угрюмо заметил Сергей Иванович, глядя словно сквозь брата.
Тот криво усмехнулся и промолчал.
— Скорее всего, через тебя ко мне подбираются, — вдруг выдал Павел Иванович. — Ведь я Хозяину идею этого задания подкинул...
— О Толмачевых они зубы сломают, сволочи! — выдохнул брат-генерал. — Надеюсь, что ты без драки уйдешь?
— Уйду! — кивнул Павел Иванович. — Уйду по-английски, не прощаясь, но немного позже... Скоро все уйдем...
— Ты?.. В своем уме?.. Кто с небес на грешную землю по своей охоте падал?
— Ваше превосходительство еще не понял, что к чему? — пытливо поглядел в лицо брата Павел Иванович.
— Ты о съездовской говорильне, что ли?
— Там за ширмой подготовки нового Союзного договора фактически произошел сговор. Тот договор, на котором настаивают националы, — это конец Союзу, социализму. А у Хозяина нет политической воли укоротить их самостийные аппетиты.
— Ты так спокойно говоришь об этом!
— Спокойно — не спокойно, уже не имеет значения.
— Господи, как же это может быть, брат?! — осевшим голосом выдавил Сергей Иванович.
— Как? — усмехнулся Павел Иванович. — Изволь! Сначала Хозяин и компания подпишут с Америкой где-нибудь на Мальте договор о нашей полной капитуляции...
— Скажешь тоже, капитуляции! — возмущенно фыркнул генерал.
— Неважно, как эта бумажка называться будет... А потом все посыплется... И начнется, брат, то, ради чего огород городили, — третий в истории России передел собственности.
— Подожди... Первый передел в семнадцатом...
— Первый, я считаю, был при Иване Грозном! — перебил брата Павел Иванович. — Грозный-царь отнял у бояр наследные вотчины и поделил их между служилым людом и опричниками. Третий, брат, третий!.. А теперь «опричники» сами заберут собственность общегосударственную в полное частное владение.
— Какие еще «опричники»? — удивленно хмыкнул генерал.
— Современные, брат, «опричники» — секретари райкомов, горкомов, обкомов, директора заводов и фабрик, извечно воровское племя — торгаши. Много чего перепадет криминалу, но самые жирные куски: нефть, газ, металл, сырьевые ресурсы — тем, кто рангом повыше, и иностранному капиталу, а также тем, кто попроворнее.
— Бред какой-то! — гневно воскликнул Сергей Иванович.
— Уверяю тебя, что даже телевидение, так успешно манипулирующее сейчас поведением людей, будет прибрано к рукам крупным капиталом, так как без него после отмены цензуры власть не удержать.
— Глупости, идиотизм!.. Еще раз говорю: бред все это, Павел! — продолжал возмущаться генерал.
— Если бы! — выдохнул Павел Иванович. — В окружении Хозяина только и разговоров о рыночной экономике, все остальные пути, мол, испробованы... Рынок — это буржуазное государство, а ты видел буржуазное государство без буржуазии?
— Народ не допустит! — пробурчал генерал.
— Говоришь: народ не допустит. Народ — это пороховая бочка, с помощью которой рвущиеся к власти всегда взрывали бастионы, — осушив фужер с коньяком, Толмачев-старший посмотрел на лежавших у его ног собак, похлопал по холке бладхаунда и спокойно продолжил: — В феврале на Маяковке митинг был в защиту там чего-то... Переоделся я попроще — думаю, послушаю, о чем там народ говорит, чего хочет...
— Ну и как, узнал?
Павел Иванович кивнул:
— Скажем так, я не узнал ничего такого, что могло меня хоть сколько-нибудь утешить. Народ, понимаешь ли, не знает, чего он хочет, но зато он твердо знает, чего не хочет.
— И чего же?..
— Нас. Мы, «опричники», отвратили народ от социализма, и он никогда не простит нашего глобального вранья... На митинге разожгли костер. Люди бросали в огонь партийные билеты. Рабочие, интеллигенты, офицеры... Да, да, при форме и погонах!.. Не забуду их лиц, такие бывают, когда хоронят близких, любимых, потому что те умерли и не хоронить их нельзя...
— Ну и картина — хоть в петлю! — вздохнул генерал.
— А ведь дальше будет еще хуже, — продолжил Павел Иванович. — В действие скоро вступит закон песочных часов: бывшие командиры производств и приспособленцы, оборотни и бандиты, люди с хваткой станут настолько богаче, насколько все остальные бедней. Что смотришь на меня, как на врага, брат? За великий грех семнадцатого года расплата приходит. Расплата! За все в этом мире надо платить! С развалом страны развалится единое хозяйственное пространство: встанут заводы и фабрики, развалится финансовая система, начнется деградация науки, образования, медицины, к