то, говорят, у них от рождения остаются зубы, а другие не вырастают». Действительно, жеребенок рождается или вообще без зубов, или с молочными передними коренными зубами (премолярами). Однако в возрасте 2,5–5 лет молочные зубы постепенно сменяются коренными[755]. Об этой смене молочных зубов подробно рассказывают Аристотель и Варрон (Aristot. Hist. an., VI, 22, 150; Varro. Res rustic., II, 7, 2–3)[756]. Вместе с тем указанная в гиппиатрике причина холощения явно надуманная. Оскопление в раннем возрасте, по объяснению В. О. Витта, не только делает жеребцов смирными, но и изменяет их экстерьер, поскольку они становятся более высокими за счет удлинения костей конечностей[757]. Таким образом, из-за холощения происходит определенное улучшение породы. Хотя в целом, вследствие суровых природных условий и табунного способа содержания, улучшение степной породы весьма затруднено[758].
Судя по изображениям, сарматы клеймили лошадей своими знаками собственности, тамгами[759]. Вероятно, кони являлись собственностью отдельных семей или родов, тогда как пастбища, видимо, находились в общем употреблении[760]. Тамги сарматов первых веков нашей эры генетически связаны с центральноазиатскими (юэчжийскими, пазырыкскими, монгольскими) аналогами[761].
Кроме хорошо известного влияния сарматов на военное дело римлян, существовало и менее известное современным исследователям влияние в области гиппиатрии. Ведь жители империи учились у номадов как определенным навыкам коневодства, так и ветеринарии. Вероятно, источником большей части сохранившихся сведений о сарматской гиппиатрии была информация Апсирта, который непосредственно сталкивался с сарматами во время войны 332–334 гг. Чисто сарматским у римлян считался способ лечения мочеиспускания у лошадей. Вспомним сообщение Плиния Старшего (N. h., VIII, 165) о скифах: «Скифы в войнах предпочитают пользоваться кобылами, так как они испускают мочу, не задерживая бега» (ср.: Aristot. Hist. an., VI, 22, 151)[762]. Вероятно, проблема мочеиспускания лошадей была актуальна и у сарматов. Последние достигли особого искусства в регулировании процесса мочевыделения у животных. Видимо, первым описал способ лечения мочеиспускания Апсирт (Hipp. Berol., 33, 8), а затем о нем рассказали ветеринары Гиерокл (Hipp. Berol., 33, 15)[763], Вегеций (Mulomed., II, 79, 16) и Клавдий Гермерий (Mulomed. Chironis, 456 = V, 19). Так, Вегеций пишет в главе «Возмущение мочевого пузыря»: «От сарматов же, конница которых у древних весьма ценилась, пришел обычай, чтобы животные от шеи вплоть до ног закутывались в плащи и, подложив свежий уголь и добавив бобровую струю (castoreo)[764], подкуривали, чтобы дым от угля обкуривал все чрево и их яички; и, убрав уголь, покрытые немедленно прогуливаются и мочатся».
Изображение сарматских тамг на наконечниках копий (конец II в.). Эти тамги показывают сарматское влияние или являются трофеями (Воронятов 2014: 64): а) Задовице (Великопольское воеводство); б) Мюнхенберг-Дамсдорф (Восточная Германия). Воспроизведено по: Ščukin 1993: Fig. 3, 4; 3, 6
Относительно болезней животных узнаем, что у сарматских коней появлялись полипы в ноздрях (Hipp. Berol., 21, 2; 4; Hermer. Mulomed. Chiron., 343 = IV, 22). Гиерокл, вслед за Апсиртом, отмечает, что «эта болезнь особенно господствует в местностях Сарматии» (Hipp. Berol., 21, 4). Кроме того, Апсирт рекомендует: «Лучшее растение для опухолей, язв, фурункулов (κόλπων) и травм, особенно для тех, которые на жилах, и для всех ран, при которых сходит кожа или мясо, называется мальва (ἀλθαία), а некоторыми она называется μоλόχη, по-римски же – ἔβισκος [hibiscus], а у сарматов, гетов и фракийцев – ἅρισπις» (Hipp. Paris., 225). Действительно, древние хорошо знали заживляющие свойства листьев мальвы (Dioscor., III, 146, 2; 149, 1; Одо, № 62, стрк. 1962–1992), противовоспалительные качества которой подтверждаются и современной медициной[765]. Видимо, сарматы при подобных недугах у лошадей также применяли эту траву, ведь не случайно же автор упоминает ее название у разных народов, – чтобы его хорошо поняли.
У сарматов был разработан способ ухода за новорожденными жеребчиками. Апсирт так его описывает: «Я хочу, чтобы ты узнал, как рождают кобылы у некоторых сарматов; и когда от рождения данной кобыле исполняется 14 месяцев, она, согласно природе, испытывает волнение от очищения, и подпускает к себе жеребца, и беременеет на равное с другими время, и жеребится; родит же она, испытывая большие труды, так что у нее вырываются крики и стоны. А ожеребившись и осмотрев новорожденного, она бежит от него и боится приблизиться к нему. Поэтому ее запирают в некоем загоне и подносят его, очищенного, а затем неким образом заставляют кормить его грудью и ухаживать» (Hipp. Paris., 532; ср.: Hermer. Mulomed. Chiron., 756 = VIII, 12). Согласно исследованиям новейшего времени, половая зрелость у лошадей наступает уже в год-полтора[766]. Жеребость у кобылы длится 11 месяцев[767]. Сарматы не препятствовали ранней случке своих лошадей, которые находились на пастбище. Вероятно, из данного фрагмента можно сделать вывод о том, что у кобыл было распространено неправильное положение плода в матке. Ведь при правильном положении жеребенка (с брюшным или спинным предлежанием) роды у лошади обычно проходят без осложнений[768]. Отметим, что ожеребившейся кобыле и жеребенку устраивали загон. Следовательно, сарматы имели определенные навыки искусственной элевации, особо заботясь о слабых жеребятах и только что родивших кобылах. В загоне кобылы и жеребята, естественно, получали определенный заготовленный корм. Отметим, что содержание скота зимой в загоне Вергилий (Georg., III, 349–355) считает типичным для скифов Меотиды и фракийцев, живущих у Дуная и Родоп. Данные методы еще достаточно примитивны и, вероятно, не способствовали кардинальному улучшению породы.
Итак, сарматы продолжали скифскую традицию в разведении типичных степных лошадей, хорошо приспособленных для набегов, в том числе и зимних. Такие кони сами добывали себе корм под снегом путем тебеневки. Эти животные были предназначены не столько для быстрой, сколько для дальней скачки, что было особенно необходимо в дальних набегах. Для верховой езды сарматы, как и другие кочевники, предпочитали меринов. Ведь их кони, находясь в табунах на пастбище, были более ретивыми и непослушными, чем, например, животные римлян, содержащиеся в конюшнях, поэтому кочевники их кастрировали. Навыки коневодства сарматов в поздней античности оказали большое влияние на развитие собственно римской гиппологии.
2. Боевые собаки сарматов?
Французский филолог Эдмон Куни (1818–1889) выдвинул предположение, что сарматы использовали боевых собак[769]. Рассмотрим эту гипотезу несколько подробнее. Начиная с середины XIII в. известны «аланские собаки», которые распространились по Западной Европе из Испании[770]. В Средневековье особо славились аланские собаки, происходившие из Испании и Милана, которые использовались феодалами для конной охоты на оленей и волков[771]. Эти собаки использовались и на войне. Так, французский медиевист Шарль Дюканж (1610–1688) выписал из средневекового латинского манускрипта под названием «О военном деле и военных машинах» (глава 113) следующий пассаж: «Для обращения в бегство коней и всадников нужно, чтобы были выращены своими хозяевами собаки-аланы; они – необузданные и кусачие, когда воодушевлены своими хозяевами против своих неприятелей, или врагов»[772]. Таким образом, в работе рекомендуется обращать в бегство всадников, натравливая на них самих и их коней собак. Документ 1591 г. сообщает, что турки не смогли сопротивляться свирепым собакам-алано, когда они высадились на Майорке[773].
Развивая свою идею, Э. Куни предположил, что сарматские собаки, упомянутые греческим поэтом Оппианом около 200 г. (Opp. Cyneg., I, 373; 396), являются теми же боевыми животными, что и аланские в вышеприведенном средневековом трактате, предназначенными для преследования всадников и коней[774]. Действительно, Оппиан дважды упоминает собак сарматов, которых он по греческой традиции именует по названию этноса «савроматами» (Opp. Cyneg., I, 373: Σαυρομάται). В первом случае он перечисляет собак, наиболее пригодных для охоты: пеонийские, авзонийские, карийские, фракийские, иберийские, аркадские, аргосские, лакедемонские, тегейские, савроматские, кельтские, критские, магнетские, аморгские, локридские, молосские и египетские волопасы (Opp. Cyneg., I, 368–375). Как видим, сарматские собаки тут являются единственными принадлежащими кочевникам, остальные породы выведены для охоты варварскими народами или греческими этносами, среди которых псовая охота была весьма популярна. Во втором пассаже Оппиана речь идет о породах, подходящих для скрещивания друг с другом (Opp. Cyneg., I, 393–401: пеонийские, критские, карийские, фракийские, этрусские, лаконские, савроматские). Таким образом, какими-то особыми признаками