заметил из-за темного цвета кожи. Впрочем, Квинта и Кауну он не беспокоил и не мешал им вести беседу. Совесть не давала римлянину покоя, и он рассказал Кауне о своем намерении навестить семью и о разговоре с сенатором Цецилием, его обещаниях и обмане. Закончив повествование, он пал на колени, обхватил прутья, зарыдал, сквозь слезы прося прощения у Кауны и проклиная себя за предательство. Квинт ожидал, что девушка отринет его мольбы. Кауна ответила спокойным голосом:
— Есть ли у меня право винить тебя? Кто знает, как поступила бы я на твоем месте.
— Спасибо. И все же в том, что мы сидим в этой зловонной яме, есть и моя вина. Я уверен, Цецилий уготовил нам участь гладиаторов, будем надеяться, что не все еще потеряно. Если повезет, то когда-нибудь нам удастся вырваться из его когтей.
— Возможно… Но я утеряла меч Сарматии, а по завещанию матери должна была хранить пуще собственной жизни.
— Разве может быть что-то дороже жизни?
— Может.
Разговор прервался. В тишине стало отчетливо слышно, как капли звонко падают с потолка на каменный пол темницы, как скребутся за стеной крысы, как сопит и вздыхает сосед-эфиоп.
— Расскажи мне об этом мече, — тихо попросил Квинт.
Кауна начала рассказ. В тишине подземелья ее голос звучал успокаивающе. Даже непонимающий слов эфиоп перебрался поближе и, прислонившись к деревянным прутьям, с упоением слушал живой человеческий голос. Когда Кауна закончила рассказ, она обнаружила, что Квинт и эфиоп уснули. Уснула и она.
Их разбудили голоса и лязг открываемой двери. Кауна напряглась, от Цецилия не приходилось ждать ничего хорошего. Шаги на ступеньках сообщили, что в подвал спускаются люди. Их несколько. Свет факела ударил в глаза, Кауна встала, прикрылась рукой. Решетчатая дверь отворилась. Темная фигура бросилась к ней. Кауна попыталась защититься, но резкая боль в боку лишила ее последних сил. Уже в руках незнакомца ее тело стало оседать, последнее, что она услышала, — это голос Умабия, назвавший ее по имени…
В путь они отправились после сентябрьских календ. С сожалением и радостью покидали сарматы и боспорцы город, в котором им пришлось провести большую часть лета и застать осень. Город, поразивший своим великолепием и пороками, заставивший их испытать множество радостей, волнений и разочарований. Никто не знал, суждено ли кому-нибудь из них вновь созерцать это чудо, называемое Римом. И все же главное заключалось в том, что все они живыми и здоровыми направлялись в сторону родных земель, оставляя при себе лишь воспоминания. У каждого они были свои. Котис не мог забыть ласки Лукерции, ставшей после смерти мужа хозяйкой немалых богатств, для сохранения которых ей все же пришлось отдать малую толику императору на строительство акведуков. Умабий за время пребывания в Риме впитал в себя многое, но самыми дорогими для него остались мгновения, проведенные у ложа раненой Кауны, мгновения, когда они, перестав сдерживать свои чувства, стали близки друг другу. Эти же воспоминания ласкали душу Кауны, омрачало их лишь то, что по возвращении в стан аорсов все могло измениться. Не давало покоя и то, что ей не удалось собственноручно отомстить внезапно объявившемуся в Риме Харитону, виновнику гибели ее матери и похитителю священного меча. Оружие, о котором он так долго мечтал и которое должно было подарить ему власть, стало причиной его смерти. Погоня настигла Харитона неподалеку от Бурундзия. Горд и десяток воинов под предводительством Марка Галата, спасшего Котиса и Умабия на одной из улиц Рима и получившего по ходатайству Виниция должность декана преторианцев, заглянули в придорожную таверну, чтобы отдохнуть с дороги и перекусить. Там-то Горд и обратил внимание на человека в хламиде, одиноко сидящего в темном углу. Он прикрывался рукой. Горд кивком указал на него Марку Галату. Декан подошел к незнакомцу и потребовал показать свое лицо. Неожиданно в руках человека в хламиде оказался меч. Мгновение отделяло Марка от смерти, но удар Горда отбросил Харитона к стене. Это был он. Горд узнал его по описанию Умабия и обезображенному лицу. Воины выхватили мечи и стали окружать преступника. Марк Галат предложил ему бросить оружие. Не желая сдаваться, Харитон пронзил себя мечом Сарматии. Незавидная судьба ожидала и Бардуса. Котис отдал его, как простого раба, в одну из гладиаторских школ императора. В первом же бою боспорца зарезал фракиец.
Когда Кауна пришла в сознание, Горд, как участник погони, лично вручил меч девушке. Его лезвие должно обагриться кровью еще одного преступника. Неотомщенным оставался главный виновник гибели ее матери — сиракский родовой вождь Намген.
Но чем дальше они удалялись от Рима, тем меньше вспоминалось прошлое и больше думалось о будущем. Дорога приносила новые ощущения. Осень еще не успела в полной мере коснуться Италики, небо было прозрачным, поля зелеными, а цветы источали дурманящий аромат. Акации, лавры, стройные кипарисы, миртовые деревья, розмарины, росшие вдоль дороги, многочисленные ухоженные виноградники, виллы, латифундии и таверны радовали глаз. Радовала и сама дорога. Римские императоры уделяли достаточно внимания их строительству. Дороги — кровеносные сосуды империи. По ним быстро перебрасывались войска, доставлялись сообщения и перевозились товары. Дороги говорили о благополучии Рима и строились основательно, на века. Ровно выложенные из камня, снабженные сточными канавами, мостами и мильными столбами с указателями расстояния до Рима, ближайшего города или селения, они приносили путешественникам удовольствие.
Неблизкий путь боспорцев и сарматов пролег через Кампанию, где ехавший с ними на службу Квинт успел навестить в Помпеях свою семью. Он не знал, что больше не увидит родные лица. Не знал он и того, что через тридцать с лишним лет род Меллиниев прекратит свое существование, погребенный под пеплом Везувия.
Достигнув Бурундзия, путешественники сели на корабли и, миновав Ионическое море, прибыли в Аполлонию. Отсюда дорога, проложенная через Македонию и Фракию, вела их в Нижнюю Мезию. В неизвестное будущее…
Часть третьяИСХОД
Глава первая
И вот, построившись походным порядком, они выступают…
Прошагала по земле холодной поступью зима и ушла в Гиперборею — легендарную северную страну греческих мифов. Следом, оседлав теплые ветры, прилетела весна. Она же принесла новые вести. Горд, посланный еще осенью через Ольвию и земли роксолан в стан Евнона, вернулся. Нижние аорсы согласились оказать помощь Котису в случае войны с Митридатом. Кроме приветов от Евнона, Донаги и племянников, Горд привез сообщение, одинаково порадовавшее и опечалившее Умабия. Его жена Торика, дочь царя Фарзоя, родила ему сына, но, слабая здоровьем, слегла. Даже любя Кауну, он не мог безучастно относиться к той, что стала ему женой и дала жизнь наследнику. Кауна понимала его чувства и всячески поддерживала.
Приходили новости и из Рима. Была среди них и особо важная. Нарцисс дождался своего часа. Мессалина воспользовалась тем, что Клавдий отлучился в Остию, чтобы лично наблюдать, как проходит строительство нового порта, сочеталась браком с ранее разведенным Гаем Силием в присутствии высокопоставленных свидетелей, давая понять, кто новый император. Заговорщики, в большинстве своем любовники Мессалины, были готовы к действиям, но и Нарцисс не дремал. Зная о нерешительности Клавдия, он тут же послал гонца в Остию и повелел преторианцам схватить заговорщиков, указанных в свитке Харитона. Узнав об этом, Мессалина поспешила в Остию с надеждой умилостивить императора и повлиять на его решение. Ей не повезло. К тому времени, когда она достигла Остии, Клавдий уже находился в Риме. Мессалину доставили в Вечный город. Последним прибежищем супруги императора стали Сады Лукулла, а утешительницей — ее мать Домиция Лепида. Мать и дочь использовали последнюю возможность добиться милости и написали Клавдию письмо. Будучи пьяным, император отложил решение вопроса на утро. Но мог ли Нарцисс, потративший столько сил на устранение Мессалины, допустить это? Пользуясь тем, что разум императора затуманен вином, он поспешил исполнить задуманное. В Садах Лукулла встретила Мессалина свой последний час. Ее место заняла племянница Клавдия — Агриппина. Этому посодействовал ее бывший любовник и один из главных советников императора вольноотпущенник Паллас.
Новость важная, но она не могла повлиять на то, чему предстояло свершиться.
Весна… Пора цветения и продолжения рода. Для земледельца это время пахоты и сева, для степняка — время перекочевок, а для воина? Воин готов биться в любое время, на то он и воин, но все же легче воевать, когда ноги не вязнут в снегу и грязи, не промокает одежда, ветры не сковывают холодом тело, а кони имеют под ногами молодую сочную траву. Вот и римское войско с наступлением весны стало готовиться к войне с Митридатом.
Умабий провел не один день в римском военном лагере, расположенном неподалеку от побережья, и ежедневно восхищался порядком, дисциплиной и слаженностью действий в легионе. В этом состояла сила Рима. Все в войске римлян было продумано до мелочей, каждый легионер знал свое место. Вот и сейчас, когда пришел час погрузки, они, четко выполняя команды, без суеты поднимались по сходням на палубы кораблей. Умабий не без зависти созерцал эту мощь. Он наблюдал, как обучались на поле эти воины и на что способны их когорты. Такая сила могла сломать любую другую. И по сию пору ломала. И все же редко, но поражения бывали, а значит, силе этой можно противостоять. Не раз сармат задумывался, что же будет, если такое войско вторгнется в земли аорсов? Смогут ли римляне поработить свободолюбивый народ? И сам себе отвечал: «Нет!» В Великой Степи такому войску успеха не добиться. Уже пытались. Персидский царь Дарий привел в степи семисоттысячное войско, чтобы покорить скифов, но ушел, так и не добившись желаемого, потеряв при этом большую часть своих воинов. Не смогли добиться полной победы и непобедимые фаланги Александра Македонского, решившего поставить на колени степные племена массагетов, а Кир Великий и вовсе поплатился своей головой. И скифы, и массагеты пользовались давно испытанным приемом ведения войны против превосходящих сил. Бескрайняя степь позволяла отступать и наносить противнику урон внезапными наскоками, неся при этом незначительные потери. У степняков имелись выносливые лошади, на которых они могли быстро оставлять врагов далеко позади, а затем — возвращаться и нападать. Разве способен даже самый острый меч разрубить реку? Нет. Римлянам не одолеть сарматов в степи, но кое-чему у них можно поучиться. И учились. Прежние сражения сарматов с римскими когортами побудили степняков к созданию тяжелой конницы. Многое могли перенять от кочевников и римляне. Война принуждала учиться. Только зная слабые и сильные стороны противника и находя способы противодействия, можно побеждать. Но учит не только война. Умабий покинул Рим, терзаемый многими вопросами. Все чаще задумывался он о том, что видел в Вечном городе, прилаживал осмысленное к Степи. Во время пребывания в Риме Умабий