Ребята видели, как Тенор совался носом в морду Громиле, трогательно лизал его.
— Собака и то понимает, — замечали окружающие, — жалеет.
На другой день Громила подох.
На огороде, под двумя елками, Саша и Витя вырыли могилу, обложили глинистые края досками и похоронили своего друга, насыпав сверху вот этот бугор.
Когда Саша снова вернулся в избу к бабушке, оказалось, что к нему уже заходили приятели.
— Придут еще, — успокоила бабушка. Она угадала. Почти тотчас же скрипнули половицы в сенях, и в дверях показалось расплывшееся в улыбке, загорелое до черноты лицо Сереги. Он был босой, в руках держал кнут, видно, сразу с поля.
— Ребята сказали… Я прямо к тебе, — сообщил он, здороваясь с Сашей.
Они вышли на крыльцо.
Подошли Тоня с Зиной, а вслед за ними Егорушка и Степок. За последнее время Зина заметно выросла, стала вполне взрослой девушкой. Прямой пробор черных как смоль волос очень шел к ее скуластому румяному лицу, делал его миловидным. Сзади вилась тяжелая и длинная коса, такая коса, которой позавидовали бы все девчата в Лихвине. Тоня тоже повзрослела, но осталась худощавой, тоненькой. По-прежнему у нее было очень чистое, слабо тронутое загаром лицо. Под длинными темными ресницами глаза стали еще более голубыми и очень красили ее ровные, один к одному, молочной белизны зубы.
У крыльца сразу стало шумно. Взрывы смеха перемежались со звонким говором.
— Истребитель… — шутили девчата, с явным вызовом поглядывая на Сашу.
В их голосе невольно сквозили уважение и гордость за своего товарища.
— С операции зашел? — выпытывали ребята. — Говорят, неспокойно стало в наших местах…
Саша щурил глаза и отвечал односложно, давая понять, что не на все вопросы он может отвечать.
— Нам теперь некогда разгуливать, — солидно говорил Егорушка, сбивая с колен приставшую ржаную полову. — С утра работаем на веялке. Зерно к сдаче готовим. — держался Егорушка степенно, не кривляясь, как раньше.
— Да, работы теперь много, — в один голос подтвердили Зина и Тоня. Обе были веселые, румяные. Они наперебой приглашали Сашу вечером выходить на улицу.
— Будет гармошка, — обещала Зина, лукаво посматривая то на Егорушку, то на Сашу, и шутливо подталкивала Тоню: «Помогай уговаривать!»
Когда девушки ушли, Степок, как показалось Саше, несколько пренебрежительно спросил:
— Что, на охоту вчера ходил?.. С дробовиком-то шагал…
— Неужто охотился? — изумился Егорушка.
— А я думал, ты с операции, — разочарованно протянул Серега, ловко сплевывая за два метра от себя.
Саша смутился, понимая, каким теперь бездельником считают его ребята, когда все в колхозах в эти дни работают от зари до зари не покладая рук. Сказать ребятам правду, зачем он ходил в лес, нельзя.
— Дела были, — многозначительно произнес Саша. — Дробовик тоже оружие, — добавил он, давая понять, что попусту шляться по лесу он не станет. — Такое задание имел.
Ребята успокоились. Все вместе пошли к буграм на берег Вырки, благо стоял полдень и все колхозники разошлись на обед.
— Затягивается война-то! — озабоченно говорил Степок. — Очевидно, всю зиму придется воевать.
— А наши… все отступают… — вздохнул Егорушка.
— Да, ребята, положение на фронте серьезное… — подытожил Саша, как более опытный и сведущий в военных делах. Он рассказал, что слышал на днях от Тимофеева.
Все задумались.
— Эх, хотел бы я быть танкистом, — мечтательно проговорил Серега. — Трактором управлять я немного умею, а вот дальше… — Он с сожалением посматривал на свои большие мозолистые руки, думая, что бы предпринять такое, более полезное и значимое.
— А я думаю так… — растянувшись на траве, стал высказываться Егорушка. — Потребуется нашему правительству взять допризывные возрасты, вот тогда всему научимся: и пулеметом владеть и танком управлять…
— Известное дело, ты примиренец… — пошутил Саша, тоже растягиваясь рядом с Егорушкой на траве. Остальные последовали их примеру. Было жарко… говорить не хотелось. Лениво ребята перебрасывались словами. Но и лежать не хотелось.
— Давай поборемся… — вдруг предложил Саше Степок, первым поднявшись с земли. Он с явным вызовом глядел на Сашу.
— Смотри… жалеть будешь… — с задором предупредил Саша, засучивая рукава.
Они долго катались по траве. Наверху мелькала то белая рубашка Степка, то пестрая ковбойка Саши. И хотя Степок был сильнее Саши, он не мог положить его на лопатки. Отряхиваясь, Степок хмурился. Он по-прежнему остался каким был — излишне серьезным, неулыбчивым.
— Ночевать останешься? — спросил Степок, когда ребята пошли по петлявшей в низине тропинке на дорогу. — Вечером бы, сразились в шахматы.
Саша молчал. Степок замысловато играл в шахматы. Играть с ним было нелегко и поэтому очень заманчиво. А после игры они могли бы еще пойти погулять на улицу. Наверно, вышли бы и девчата…
«Остаться, что ли?» — подумал Саша.
Но мысль, что ребята на селе могут принять его в такое тревожное военное время за бездельника — днем ходит на охоту, а вечером гуляет по улице, — заставила Сашу категорически отказаться.
Пообедав у бабушки, Саша вернулся в город. Здесь его ждала новость.
— Задержали… — сообщил Витюшка, встретив Сашу у ворот дома. — Того самого подозрительного человека мы разыскали и задержали.
Вокруг стояли тимуровцы и позвякивали выкрашенными охрой винтовками, в каждой из которых руками Саши были приделаны затворы — шпингалеты от оконных рам. Выходило внушительно и солидно, почти по-настоящему. Но лица тимуровцев отнюдь не сияли радостью. Все молчали.
— Сопротивление он нам оказал… — продолжал докладывать Витюшка. — Нож имел. Хотел нас ножом зарезать, когда мы его в НКВД вели.
— Нашенский он оказался… — разочарованно добавил кто-то из ребят. — Выпущенный из острога…
— Молодцы, ребята, — похвалил Саша. — Отметить приказом по отряду, — предложил он начальнику штаба Генке, стоявшему перед ним навытяжку, с вытаращенными от усердия глазами. — Приказ послать в райком комсомола как свидетельство вашей бдительности.
Ребята повеселели.
— Знаешь, кого они задержали? — сообщила потом Саше мать. — Кирьку Барина. Из заключения его выпустили, он и явился в город.
Через несколько дней стало известно, что Кирька Барин уже мобилизован и с группой жителей Лихвина уехал на оборонные работы в прифронтовую область.
ГЛАВА ПЯТАЯ
Один за другим, похожие друг на друга, шли, как солдаты в строю, жаркие августовские дни, заполненные тревожными сводками с фронтов Великой Отечественной войны. По-прежнему стояла хорошая солнечная погода, позволявшая колхозникам, несмотря на нехватку рабочих рук, своевременно убирать обильный урожай.
Подводы и машины с зерном вереницами двигались по дорогам на склады «Заготзерно». Там у тесовых ворот с раннего утра толпились люди.
Большинство городских школьников по решению райкома комсомола работали на уборке урожая. Отряд тимуровцев, влившись в школьные бригады, тоже полностью переключился на уборку. Тимуровцев в эти дни Саша встречал в разных местах: и на складе «Заготзерно» и в Пригородных колхозах. Боевой штаб-амбар сторожила теперь одна Пальма. Она жалобно посматривала на ребят, забегавших проверить, в сохранности ли их самодельные боевые винтовки.
— Не скучай, Пальма, — утешали ее тимуровцы, — нам сейчас некогда: новое задание по уборке. Ничего не поделаешь!
— Молодец Чернецова, всех ребят организовала, к делу приспособила, — хвалила Надежда Самойловна нового секретаря райкома комсомола.
Саша видел, что инициативная, энергичная Чернецова пользуется большим уважением у комсомольцев и пионеров.
— Чернецова распорядилась! Чернецова дала задание! Чернецова послала! — звучало в разговоре у ребят как боевой приказ.
Ничего не было удивительного, что Наташа Ковалева, побывав в райкоме, уехала с детдомом в Саратов, а Володя Малышев, не возражая, вторично отправился на строительство оборонных рубежей. Вместе с ним уехали Вася Гвоздев и Егор Астахов.
Из прежней школьной компании в городе почти никого не осталось. Но скучать не приходилось.
В истребительном батальоне Саша был конным разведчиком. Прикрепленный к нему приземистый, буланой масти конь Пыжик оказался на редкость добродушным животным. Саша очень быстро привязался к Пыжику, сам ухаживал за ним, поил, чистил скребницей.
Стоило только Пыжика выпустить из конюшни, он не отходил от Саши, ластился к нему, жмуря большие умные глаза.
— А лошадка-то ладная получается, — одобрительно говорил подслеповатый старый конюх Акимыч. — Был одер, замухрышка. Выходил ты его, парень.
— Я с детства лошадей люблю, — смущенно улыбался Саша.
— То-то и видно, не городской. Крестьянская у тебя ухватка, деревенская… А лошадь ласку уважает. Она хоть и бессловесное существо, но большой ум в ней заложен… — рассуждал Акимыч, неторопливо попыхивая трубочкой. Он любил при каждом удобном случае поговорить о жизни. Такой же слабостью Акимыча было пристрастие к необычной одежде.
Покрытая многочисленными латками, гимнастерка выглядела на нем всегда чистенько, аккуратно. Ярко начищенные пуговицы блестели. На голове старик носил форменную, зеленого цвета, с красными кантами, фуражку, которую ему подарил сын-пограничник.
Конный взвод истребительного батальона последнее время зачастил выезжать на операции по утрам.
Громко в утренней тишине звучала команда:
— По коням!..
Дробно цокали по булыжнику подковы лошадей. Бил в лицо свежий полевой ветер. Озаренные первыми лучами солнца, вставали из белесого осеннего тумана желтеющие колхозные нивы. Хотелось прильнуть к теплой, вздрагивающей шее лошади и мчаться, как вихрь, по мягкому проселку.
У линии железной дороги, возле моста через Оку, конники рассредоточивались, прочесывая прилегающую к полотну местность.
Иногда, оставив коней в одном месте, отряд спешивался, разбивался на группы. С винтовкой за плечами, зорко оглядываясь по сторонам, Саша нетерпеливо и жадно искал вражеские следы.